Мышьяк за ваше здоровье - Арсеньева Елена (читать книги без .TXT) 📗
– Да я вообще-то уже приехал! – сообщил он, выходя и возвращая фарфоровое нечто мужчине. – Мне в сто восьмую квартиру, к Галине Мавриной.
– Заказчик? – спросил мужчина, кивнул собаке: – Грета, проводи. – И скрылся в лифте вместе с фантастическими зверептицами.
Лифт уехал. Грета выжидательно посмотрела на гостя, а тот не мог заставить себя сдвинуться с места: все смотрел и смотрел на дверь под номером 107, вспоминая, как она выглянула оттуда, чуть щурясь, словно была близорука, и как плясали по тонким, красиво вылепленным плечам ее вьющиеся рыжие волосы. И как потом…
Что-то дернуло его снизу в сторону. Александр опустил глаза и увидел, что Грета начала буквально выполнять приказ хозяина – провожать гостя в комнату, таща его за джинсы. Вид у псины был страшно деловой – пришлось повиноваться, иначе она при таком рвении могла и штаны порвать!
– О господи, двери-то не закрыл! – вдруг послышался из глубины квартиры сердитый голос, и перед Александром предстала довольно высокая, пышногрудая женщина – вернее, дама. Несмотря на то, что она была облачена в свободную блузу, простые джинсы и волосы ее были довольно небрежно собраны в пучок, это была именно дама. Плечи ее нельзя было назвать иначе чем роскошными. При взгляде на нее невольно вспоминался Базаров: «Эдакое богатое тело!..» И все, цитату на этом можно завершить.
Иногда Александру просто-таки тошно становилось от своей начитанности, казалось, он напичкан цитатами, как шоколадка «Нестле» – орехами и изюмом.
Дама мгновение смотрела на Александра без особого интереса, потом ее длинные глаза стали очень большими.
– Неужели вы?! – воскликнула она так радостно, как будто встретила родного брата, недавно воскресшего из мертвых. Александр невольно почувствовал себя польщенным.
– Он самый. Пришел сказать вам большое спасибо. Если бы не вы и не ваша собака…
Он вынул из-за ремня джинсов, обычного вместилища ценностей, коробку шоколадных конфет, купленную по дороге, и вручил даме.
– Отлично, – сказала хозяйка, нисколько не чинясь. – Будем знакомы? Галина. А вас вроде бы Александром звать? Пошли, чайку попьем?
– А я вам не помешаю?
– Ничего, у меня как раз небольшой перерыв, надо подождать конца обжига, – ответила Галина, пропуская его в прихожую, где царил какой-то странный, не то сыроватый, не то земляной, не то пыльный запах.
– Конца чего? – не понял Александр.
– Обжига, обжига, ну, в смысле, в муфельной печи. Я керамикой занимаюсь, понимаете?
– Керамикой?
А, ну понятно, откуда взялись у лысоватого мужичка, очевидно, Галининого мужа, те загадочные, невероятные существа не то звериной, не то птичьей породы. Это изделия Галины! Недаром же ее муж спросил: «Вы заказчик?»
Керамика… Кстати, это слово стало звучать вокруг Александра подозрительно часто. Керамикой занимается и Марина, эта неведомая спасительница Манихина, как бы его приемная дочь. Надо же, какое, оказывается, распространенное увлечение – керамика! Но Галина – настоящий скульптор, виденные Александром изделия великолепны. А Марина? Из ее рукомесла Александр видел только кружку с портретом Анны. Конечно, это не кружка, а… песня. Великолепная штука, «просто петля», как выразился бы Егор Царев, один знакомый Александра, известный татуировщик. Это у него самое забойное сравнение – петля. Петля, а не женщина, петля, а не татушка, петля, а не музыка, петля, а не кружка. То есть что-то смертоубийственное!
Петля. Петля… Смертоубийственное…
Какая-то мысль просвистела вдруг в голове – настолько пугающая, что Александр невольно коснулся пальцами виска. Да ну, это чепуха. Такого просто не может быть, потому что такого не может быть никогда. Это нереально!
– Да вы проходите, – сказала Галина, с видимым любопытством наблюдавшая за изменениями его лица. – Вперед, вперед, не стесняйтесь. И не надо разуваться: когда я работаю, у нас довольно пыльно.
Вслед за хозяйкой Александр вошел в комнату, совершенно не обремененную мебелью, зато уставленную тазами и чем-то вроде бельевых бачков, из которых и исходил тот самый сыровато-пыльный запах, удививший Александра еще в прихожей.
– У меня в мастерской ремонт, – пояснила Галина, – видите, пришлось дома пока поработать, потому что сроки поджимают. На даче, конечно, тоже великолепно, но сейчас идут постоянные переговоры с заказчиком, он ко мне, я к нему, из деревни не наездишься, так что я расположилась вот тут. Извините, я сейчас. Чайник поставлю.
Она ушла на кухню, а Александр расхаживал между бачками и тазами, в которых размокали комья обыкновенной глины – то есть как раз не обыкновенной, не коричневой, привычной, а грязно-серой. В небольшом тазике лежал мелко, чуть ли не в пыль, наколотый кирпич. А из другого тазика, накрытого влажным полотенцем, выпирала какая-то невзрачная масса.
Александр зачем-то помял ее пальцами, потом отщипнул кусочек и попробовал слепить собаку – портрет Греты, которая внимательно смотрела на него снизу. Видом масса напоминала пластилин, а на ощупь была грубоватой. Собачья мордашка тотчас покрылась трещинками.
Но не эти атрибуты ремесла хозяйки интересовали сейчас Александра. Он шнырял взглядом по сторонам, отыскивая фотографию, о которой упоминал Гоша: фотографию Эльвиры Холмской.
Искал – и боялся найти. Почему? Сам не знал. Боялся, и все тут…
– Чайник я поставила, присаживайтесь. – Галина вошла неслышно, Александр даже вздрогнул. – Как ваше здоровье?
– Да ничего, спасибо. – Александр неловко сел в глубокое, несколько продавленное кресло. Пришлось сесть. И наверное, от чая не отвертеться, хотя его так и жгло нетерпением. Но эта женщина, которая его, по большому счету, спасла, заслуживает его признательности и внимания. – Как говорится, вашими молитвами.
– Что это у вас? – Галина заметила в его руках комок глины. – О, вы лепите?
– Да ну, баловство.
– Для таких мелких поделок эта глина грубовата. Она называется шамотная – это смесь для керамики. Я в нее подмешиваю толченый кирпич и корундовую крошку – получается что-то вроде арматуры, чтобы держала объем и формы скульптуры, не давала глине рассыпаться. Я люблю большие формы выводить, но никакие ведь палочки или распорки внутрь изделия не вставишь, чтобы держали, к примеру, голову или шею вот такому зверю. – Она кивнула в угол, где стоял разноцветный и красивый, как бабочка, причудливо изогнувшийся динозавр. – То есть я какие-то подпорки подставляю под изгибы, но это на день-два, потом глина как бы привыкает к своей новой форме и застывает. Я читала, что Врубель, когда скульптурой занимался, вставлял вместо арматуры внутрь своих изделий скомканную бумагу, потом она выгорала, но вещь уже держала форму. А одна дама у нас в Нижнем делает скульптурки, так она даже опилки древесные подмешивает в глину, вернее, такую пыль, спил, можно сказать, а еще казеиновый клей, но, конечно, тут обжигать нельзя, все рассыплется.
– А почему глина такого странного цвета? – спросил Александр, размышляя, как бы это половчее перейти к вопросу о фотографии. Его смущали испытующие взгляды и хозяйки, и собаки. Казалось, эти две женщины (ведь Грета тоже была особа женского пола!) его насквозь видят и прекрасно понимают, что он одержим какой-то своей целью.
– В смысле почему – странного?
– Ну, серая какая-то.
– А, ну это смесь дивеевской глины и фаянсовой, облагороженной. Никогда не видели? Но у нас очень многие керамисты этим составом пользуются. Красная глина, терракота, идет в основном на гончарку, а эта – для скульптур. Поскольку она сама белая, то на нее и эмаль белая легче ложится, и пигменты ярче смотрятся. Я вообще предпочитаю белый фон для разрисовки. Грета, фу!
Собака вдруг подошла к Александру и положила голову ему на колени, глядя прямо в глаза.
– Никакое не фу, – сказал он поспешно, странно растроганный, и погладил круглую сильную голову. – Мне очень приятно. Знаете, я где-то читал, что Маяковский после поездки в Америку возмечтал иметь ручного бегемотика, чтобы сидел под столом, как собака, и уверял, что сам видел такого в Штатах: якобы стоил шесть тысяч долларов.
