Рикошет - Браун Сандра (полные книги TXT) 📗
Ворота в окружавшем двор заборе выходили на аллею. Это была неровная грунтовая дорожка, заставленная мусорными баками и заваленная разным мусором — отходами человеческой цивилизации вроде проржавевших бытовых приборов, старых покрышек, ненужной мебели, игрушек, инструментов и прочего мусора.
Чтобы вернуться к тому месту, где она оставила машину, ей надо было пройти между двумя домами, которые напомнили ей слова Дункана о Бу Рэдли. Он не мог знать, но «Убить пересмешника» был одним из самых любимых ее фильмов. Ребенком она не пропускала ни разу, когда его показывали по телевизору. Наверное, она смотрела все фильмы, которые показывали по телевизору. Ей все нравилось — комедии, драмы, таинственные истории. Это было средство забыть про убогость окружавшей ее жизни.
В этом квартале сразу несколько домов могли бы принадлежать Бу Рэдли. В тех, что справа, не было ни огонька, ничего, что могло бы выдать притаившихся за разбитыми стеклами наблюдателей. Но когда она уже решила, что пройдет здесь, никем не замеченная, из-за полузасохшей изгороди выскочил кот. Сердце чуть не выпрыгнуло у нее из груди. Кот зашипел, выгнул спину и стрелой умчался обратно в заросли.
Ее машина стояла за полквартала отсюда. К счастью, все окна были целы, фары тоже на месте. Было бы крайне сложно объяснить Като, кто и почему изуродовал ей машину.
Проходя под фонарем, она еще раз посмотрела на часы. Разглядев стрелки, она остановилась как вкопанная на бугристом тротуаре. Она проспала несколько часов!
Вне себя от тревоги, она достала из сумочки сотовый. Если он и звонил, то не разбудил ее. Взглянула на дисплей. Отлично! Никаких неотвеченных звонков.
Когда Като сообщил ей о своем намерении ехать в клуб, она сказала, что примет снотворное и постарается хоть немного отдохнуть перед утренним допросом. Он обещал не звонить, чтобы не потревожить ее сон.
Что ж, на сотовый он, по крайней мере, не звонил. Но он мог позвонить домой.
Она решила позвонить ему сама, чтобы понять, где он находится. Если все еще в клубе, она скажет, что хотела узнать, как у него дела. Но если Като дома, тогда он может потребовать объяснений, почему ее там нет, почему она не спит, свернувшись калачиком под одеялом. Он захочет узнать, какое дело выгнало ее на улицу в такой час, когда снотворное давным-давно должно было погрузить ее в сон. И что? Что она ему скажет?
Нет, лучше не звонить ему и не рисковать. Главное — благополучно вернуться домой до его возвращения. Она бросилась к машине.
Открыла ее, нажав кнопку на пульте. Пискнула сигнализация, мигнули фары, мгновенно рассеяв темноту вдоль пустынной улицы. Эта вспышка напомнила ей мигание прожекторов в клубе, где она последний раз виделась с Савичем.
Открыв дверцу, она бросила сумочку на пассажирское сиденье и села за руль. Нажала кнопку блокировки замка на дверце, быстро завела двигатель и поехала.
Лучший вариант развития событий: Като по-прежнему в клубе, не звонил ей, как и обещал, чтобы не разбудить. В прошлую субботу он всю ночь напролет играл в карты. Может, сегодня решил повторить этот подвиг. Будем надеяться, что так.
Не очень хороший вариант развития событий: он все еще в клубе, но несколько раз звонил домой, чтобы узнать, как она. Тогда она может сказать, что приняла две таблетки нового снотворного, и оно оказалось сильнее, чем она ожидала. Поэтому звонков она не слышала.
Худший вариант развития событий: Като вернулся домой и в бешенстве ожидает ее возвращения.
Она может сказать, что лекарство не подействовало, она не смогла заснуть и решила немного покататься. Не очень убедительно, зато правдоподобно.
Ну а как быть с очевидными признаками того, что она занималась любовью? Дункан забыл об аккуратности. Она тоже.
«Думаю, мы не выбираем, кого любить, кого нет. А вы как считаете?»
Он ничего не сказал в ответ. Да и не нужно было. Выражение его лица сообщило ей обо всем, что она хотела знать. Что она давно уже знала.
Прорвавшись, его страсть была яростной и безрассудной. Она оставила следы. И если ей не удастся привести себя в порядок до встречи с Като, он наверняка обратит внимание и на растрепанные волосы, и на помятую юбку, и на покрасневшую, исколотую его щетиной, кожу вокруг губ.
Она решила проверить, так ли заметно раздражение, как оно чувствуется, и взглянула в зеркало заднего вида.
С заднего сиденья ей ухмылялся человек.
Она закричала от страха и импульсивно нажала на тормоза.
— Миссис Лэрд. Мы с вами ни разу не встречались лично. Позвольте представиться. — Шикарным жестом мужчина протянул ей визитку, зажатую между средним и указательным пальцем: — Мейер Наполи.
Расставшись с Элизой, Дункан некоторое время бесцельно колесил по городу. Он не мог объяснить, чего ищет. Возможно, избавления.
Но ни на улицах, ни в баре, ни в спортклубе, ни в кино, куда он хотел заглянуть, спасения не было. В результате остались только «Казармы».
В своем отделе он встретил только одного детектива. Когда Дункан вошел, тот пошутил насчет поздних задержек на работе. Дункан ответил удачной шуткой, прошел прямо в свой кабинет и закрыл за собой дверь, давая понять, что к разговорам он не расположен.
В глубине души он надеялся, что, если продолжит работу над расследованием — то есть сядет за стол и примется просматривать документы, — ему удастся спокойно проанализировать свое свидание с Элизой.
Даже после ее признания в намеренном использовании имени Савича, после того, как он увидел, кто ждал его в доме, он мог справедливо утверждать, что остался там только ради поиска правды, признания, новых доказательств. В таком духе.
Если бы ему удалось убедить себя в этом, то у него почти появилось бы оправдание своего поступка. Несколько часов он уговаривал себя на все лады. Потом перестал притворяться. Он остался в доме, потому что хотел быть с ней, и продвижение расследования тут ни при чем. То, чем они занимались на пыльном диване, никак не подходило под определение «работа полиции».
От этого признания ему стало немного легче. Но не до конца. Чувство вины никуда не исчезло.
Что ж, раз ему суждено подобное самобичевание, лучше заняться им дома, в комфорте. Выйдя из «Казарм», он проехал несколько кварталов до своего дома. Была уже середина ночи, но он сразу же сел за пианино, надеясь в нем найти облегчение.
Он играл рок-н-ролл, кантри и классику, но каждая мелодия отдавала похоронным маршем. Музыка не оказывала на его душу привычного спасительного эффекта. Поэтому скоро он оставил попытки успокоиться с ее помощью, лег на диван, закрыл лицо руками и дал волю угрызениям совести, от которых прятался все время с момента расставания с Элизой.
Они обрушились на него, как молот на наковальню.
С профессиональной точки зрения его поступку не было оправдания. Он вступил в интимную связь с подозреваемой, возможно главной, нарушение правила номер один.
Диди и другие коллеги станут презирать его. Начальство устроит выговор, если не уволит. Неважно, какое бы наказание они ни придумали, все это будут пустяки по сравнению с тем, чего он заслуживает. По сравнению с тем, как он сам себя казнит. Он поставил под удар расследование. Такое простить нельзя.
А даже если и можно было, существовало еще кое-что — замужество Элизы.
В детстве он, как любой сын священника, из кожи вон лез, чтобы доказать, что он такой же, как все ребята. Взрослея, он постоянно устраивал какие-нибудь проказы.
В юности он пустился во все тяжкие. Худшим наказанием, которое ему когда-либо пришлось выдержать, были две утренние воскресные службы, которые пришлось отсидеть с начала до конца. При этом после субботней попойки он мучился таким сильным похмельем, что готов был расплакаться. Три раза он выходил на улицу, где его тошнило отвратительной смесью желчи и ароматизированного яблоком шампанского.
Папа надеялся, это послужит ему уроком. Он же научился тщательнее выбирать выпивку, чтобы избежать похмелья, и справляться с ним, если его было не избежать.
