Крутая парочка - Хоуг (Хоаг) Тэми (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
Последние слова Майка Фэллона преследовали Ковача всю обратную дорогу в бар “Патрик”, куда он подвез Лиску. Высадив ее, Ковач поехал по пустым заснеженным улочкам в сторону от центра к своему убогому району.
Корни старых деревьев на бульваре искорежили обочины, как землетрясение — скоростную магистраль в Лос-Анджелесе. Дома налезали один на другой — высокие многоквартирные здания и жалкие развалюхи. Одна сторона улицы была занята машинами, другая освобождена для уборки снега.
Дом по соседству с тем, где жил Ковач, был украшен к Рождеству сверху донизу. Казалось, он вот-вот обрушится под грузом разноцветных ламп. На крыше стояли фигуры Санта-Клауса и северного оленя, второй Санта помещался на трубе, а третий — на лужайке, в двух футах от волхвов, собирающихся посетить младенца Христа в яслях. Весь двор был залит светом.
Подойдя к своему дому, Ковач отпер дверь и шагнул внутрь, даже не утруждая себя возней с выключателем — света из соседнего здания было вполне достаточно. Его жилище чем-то напоминало дом Майка Фэллона — здесь тоже было минимальное количество мебели. Последний развод оставил Ковача почти ни с чем, и он не стал восполнять потери. Брошенному человеку многого не требуется. За последние пять лет его самым крупным приобретением был аквариум — жалкая попытка наполнить свой дом хоть какими-то живыми существами.
Здесь не было семейных или детских фотографий. К чему выставлять напоказ два неудачных брака? От них остались только скверные воспоминания — и дочь, которую Ковач не видел с младенческого возраста. В какой-то степени она тоже умерла для него — вернее, никогда не существовала. После развода ее мать быстро вышла замуж снова, и семья переехала в Сиэттл. Ковач не видел, как его дочь растет, занимается спортом, музыкой или следует по его стопам в служении закону. Он приучил себя не думать об упущенных возможностях — по крайней мере, большую часть времени.
Ковач поднялся в спальню, но не стал ложиться.
В голове у него стучало. Присев на стул у окна, он уставился на сверкающий огнями соседний дом. “Он умер для меня”, — сказал о своем сыне Майк Фэллон. Что могло заставить Майка сказать такое о парне, который был радостью всей его жизни? Почему он отрезал от себя Энди, когда у него больше почти ничего не осталось?..
Вынув из кармана никотиновую жвачку, Ковач бросил ее в мусорную корзину, потом достал из ящика стола полупустую пачку сигарет и закурил. Сейчас никто не мог ему это запретить.
Глава 3
Большинство людей, глядя на такую фотографию, сначала ощутили бы ужас, но потом решили бы, что это дурная шутка.
Однако сам фотограф не принадлежал к этому большинству.
В первый момент он тоже испытал потрясение, но его тут же сменила причудливая смесь эмоций: ужаса, вины, облегчения, под которыми таился еще один, скрытый слой чувств — возбуждения, власти, всемогущества. Эти чувства вызывали страх и тошноту.
Слова “забрать чью-то жизнь” означают лишить какое-то существо жизненной энергии и прибавить ее к своей собственной. Эта зловещая идея соблазнительна для определенных личностей — для тех, кто убивает ради развлечения.
“Но я не такой! Я никогда не буду таким!” Однако, несмотря на это обещание, воспоминания о смерти другого существа приходили снова и снова: насилие, кровь, шум в ушах, оглушительный внутренний крик, который невозможно услышать, а потом тишина и ужасная мысль: “Я сделал это!”
И снова ощущение собственного могущества…
Темное чувство, которое заползает в душу, словно извивающаяся змея. Совесть отступает перед ним, а страх накатывает, как приливная волна.
Фотограф смотрел на запечатленное изображение трупа, раскачивающегося в петле, и видел, как он отражается в зеркале, на котором написано только одно слово: “Жаль”.
Как жаль…
Глава 4
— Энди Фэллон мертв.
Лиска сообщила Ковачу эту новость у двери в отдел убийств.
— Что?!
— Энди Фэллон мертв. Приятель обнаружил его сегодня утром. Похоже на самоубийство.
— Господи! — пробормотал Ковач. Он еще не успел толком прийти в себя, поднявшись утром с больной головой. В ушах до сих пор звучали слова Майка Фэллона: “Он умер для меня”.
Лиска выжидающе смотрела на него, и Ковач усилием воли стряхнул с себя оцепенение.
— Кто ведет это дело?
— Спрингер и Коупленд. — Лиска огляделась, проверяя, не подслушивают ли их. — Вернее, вели. Я подумала, что ты захочешь им заняться, поэтому забрала его у них.
— Не знаю, должен ли я тебя благодарить или жалеть, что твоя мать не пользовалась противозачаточными средствами, — проворчал Ковач, направляясь к их каморке.
— Ты знал Энди?
— Практически нет. Встречал пару раз. Самоубийство… Не хотел бы я сообщать об этом Майку.
— Предпочитаешь, чтобы это сделал кто-нибудь из патрульных или из отдела медэкспертизы? — с неодобрением осведомилась Лиска.
Ковач с шумом выдохнул и на мгновение закрыл глаза, словно под тяжестью свалившегося на него груза.
— Нет.
Судьба связала его с Железным Майком много лет назад, а прошлой ночью эта связь странным образом укрепилась. Самое меньшее, что он мог сделать для старика, — это лично сообщить ему о смерти сына. Пускай Майк услышит страшное известие не от постороннего.
— Ты не думаешь, что мы должны постараться как-нибудь это замять? — спросила Лиска, снова оглядываясь настороженно. — В конце концов, Энди служил в полиции.
— Пожалуй. — Ковач посмотрел на мигающий огонек своего телефона. — Давай-ка съездим на место происшествия, пока Леонард не взвалил на нас очередное нападение, которое завтра обернется убийством.
Энди Фэллон жил в фешенебельном районе, именуемом Верхним городом. Ковач не понимал смысла этого названия, так как местность вокруг была довольно плоская. Очевидно, “верхний” означало слишком шикарный для таких, как он. Середину района занимали бары, рестораны и кинотеатры с репертуаром для интеллектуалов. Дома на западной стороне, возле озер, стоили бешеных денег. Но дом Фэллона был расположен севернее, поэтому его можно было приобрести на жалованье копа.
У обочины уже стояли две полицейские машины. Лиска бодро зашагала к дому, всегда готовая заняться новым делом. Ковач плелся позади — эта история не вызывала у него энтузиазма.
— Вам будет любопытно в этом покопаться, — сказал полисмен, встретивший их у двери. — Занятное дельце.
Его тон был почти насмешливым. Он прослужил в полиции достаточно долго, чтобы привыкнуть к мертвецам и относиться к ним не как к людям, а всего лишь как к трупам. Впрочем, все копы должны были к этому привыкать — иначе им приходилось спешно менять профессию, чтобы не сойти с ума. Смерть переставала задевать их лично. Ковач знал, что не является исключением, но это дело было исключительным для него.
Лиска бросила на копа взгляд, который усваивают все детективы в самом начале карьеры.
— Где труп?
— В спальне наверху.
— Кто его обнаружил?
— “Друг”, — с той же усмешкой отозвался полицейский, изображая кавычки пальцами. — Он плачет в кухне.
Ковач прочитал его фамилию на бирке, прикрепленной к униформе.
— Вы первым прибыли на место происшествия, Берджесс?
— Да, — ответил коп, съежившись под его взглядом.
— И успели уже наговорить гадостей парню, который нашел труп?
Берджесс нахмурился:
— Ну…
Ковач подошел к нему вплотную:
— Вы всегда такой тупица, Берджесс, или только сегодня?
Полицейский густо покраснел.
— Держите язык за зубами! — приказал Ковач. — Погибший был копом, и его отец — тоже. Так что проявите к ним уважение.
Берджесс поджал губы и шагнул назад. Взгляд его стал холодным.
— Да, сэр.
— Я не хочу, чтобы сюда входил кто-нибудь, если у него нет значка или если он не из отдела медэкспертизы. Понятно?
— Да, сэр.
