Кружево - Конран Ширли (книги без регистрации бесплатно полностью .txt) 📗
— Твоя мама еще, может быть, и поправится. Аневризма мозга — это очень скверная штука, но иногда она все же излечивается.
— Дело не только в этом. Я себя чувствую очень виноватой. Я ведь шесть лет не была дома.
— Но ты же говорила, что каждую неделю пишешь им? А потом, ты все эти годы так напряженно работала! Твоя мать могла бы гордиться тем, что тебе удалось сделать за это время.
— Ну, она никогда ничего мне не говорила, никогда не жаловалась, не просила меня вернуться. Все это так. Но сама-то я знаю, что мне и не хотелось возвращаться домой. В Париже куда интереснее, чем в Росвилле. Тут просто неделя летит за неделей, и не замечаешь, как проходит время. Постоянно чем-то занята, постоянно что-то тебя захватывает, держит в напряжении. А в Росвилл… мне всегда казалось, что вернуться туда — это все равно что угодить в духовную ловушку. Я боялась, что, если я только хоть раз приеду назад, мама попросит меня остаться, и я не смогу отказать ей.
— Джуди, возможно, у тебя действительно мало общего с твоей матерью. Но, насколько я могу судить по тому, что ты мне рассказывала, она это понимает. Не думаю, чтобы она попыталась тебе в чем-нибудь помешать. Мне кажется, она тебе никогда и не мешала. Она тебя любит, это совершенно очевидно. И ты ее тоже любишь, хотя и по-своему. Ты же сейчас думаешь только об одном: как бы побыстрее приехать к ней. Разве это не доказывает твоей любви к матери?
— Это все из-за моего чувства вины. Из-за того, что я шесть лет не была дома;
— Я, к сожалению, не могу судить о том, что значит быть матерью. Но, если бы ты была моей дочерью, я бы устроила тебе хорошую взбучку. Чувство собственной вины угнетает человека, а, кроме того, оно просто бессмысленно. Ты едешь домой повидать больную мать. Не драматизируй ситуацию и не осложняй ничего преждевременно. Ты прекрасно проведешь какое-то время с ней, а потом снова вернешься в Париж, с ее благословением.
Но Джуди не вернулась в Париж. После двенадцати кошмарных недель, в течение которых мать Джуди висела на волоске между жизнью и смертью, она наконец мучительно медленно открыла глаза и увидела около своей постели единственную дочь. Она попыталась улыбнуться и прошептала с той настойчивостью и убедительностью, на какие способны только очень тяжело больные люди:
— Ну вот, больше мне ничего и не надо. Я только одного и хотела — увидеть тебя еще хоть раз.
— Слава богу, мамочка, слава богу. Теперь все будет хорошо. — Джуди осторожно обняла мать за плечи и опустилась возле ее постели на колени, чтобы оказаться поближе к ней. — Что я могу для тебя сделать, мамуля? Чем помочь, чтобы ты была счастлива? Чего тебе хочется?
На несколько минут в комнате повисла тишина, а потом послышался слабый шепот.
— Я всегда думала… как хорошо, что ты такая смелая, Джуди… Уехала, посмотрела мир, узнала столько нового… Я никогда не могла на это решиться… Я всегда боялась… А ты вот другая, совсем другая… Я так горжусь тобой… И я бы хотела перед смертью успеть узнать тебя получше… Побудь со мной… Пожалуйста… Не уезжай пока… Я понимаю, что не должна удерживать тебя в Росвилле, но… пожалуйста, не уезжай из Америки.
Не раздумывая и не колеблясь ни секунды, Джуди дала ей в том слово.
13
Конторы рекламных агентов в подавляющем большинстве выглядят вовсе не так, чтобы туда в любой момент можно было пускать фотографа из какого-нибудь наимоднейшего журнала. И эта — тоже не исключение, подумала Джуди: очень даже похоже на ту темную и замызганную конуру, с которой начиналась ее трудовая жизнь в Париже. Слева от Джуди сейчас было давно не мытое окно, и за ним, на нью-йоркских тротуарах, уже весело приветствовали залихватским свистом тех девушек, что первыми надели по весне открытые цветастые платья. А здесь, в комнате, напротив окна стояли у стены серые, обшарпанные и обитые стеллажи, до отказа заполненные папками и делами; а сверху на них были еще навалены груды журналов, доходившие почти до потолка. Стена напротив Джуди была сплошь залеплена фотографиями с автографами тех, кто был знаменитостью в мире шоу-бизнеса пять или десять лет назад. В одном из углов висел прошлогодний календарь, листки которого после 5 апреля 1954 года отрывать почему-то перестали. Под календарем стоял серый металлический стол, тоже заваленный старыми журналами — хотя здесь среди них были и газеты, — а под ним несколько проволочных корзин для бумаг, набитых старыми пресс-релизами. На край этого стола и опиралась сейчас высокая блондинка, одетая в ярко-красный костюм и черные модельные туфли на противоестественно высоких каблуках. Она как-то странно ходила и жестикулировала и вообще выглядела так, будто попала сюда прямо из какого-нибудь детектива.
— По-моему, мало кто сознательно решает стать пресс-агентом и учится ради этого в колледже, — говорила блондинка. — Просто однажды вляпываешься в это занятие непонятно как. Я вот была репортером в газете, пока она не загнулась. Потом на какое-то время оказалась без работы, и кто-то из друзей сказал мне, что в «Айс фоллиз» ищут агента. Я спросила: «Какого агента?» — и через неделю уже работала у них в Филадельфии. — Она затянулась сигаретой. — А ты почему решила этим заняться?
— Я немного занималась этим во Франции. В Париже я работала в довольно тесном контакте с «Вул интернэшнл». Они и предложили мне обратиться сюда.
Предложили?! Неужели этот ребенок не знает или не понимает, что сам глава фирмы «Вул интернэшнл» звонил из Парижа в «Ли и Шелдон» и просил взять ее в нью-йоркское отделение агентства?!
А когда агентство заколебалось, стоит ли это делать, им было сказано, что «Вул интернэшнл» готова за свой счет оплачивать работу этой никому не известной мисс Джордан в их агентстве. Одновременно президенту «Ли и Шелдон» позвонила сама Эмпресс Миллер и заявила, что отлично знает мисс Джордан по совместной работе и что та разбирается в вопросах моды и изготовления модной одежды куда лучше, чем можно было бы ожидать, если судить по ее возрасту. Эмпресс никогда не говорила всего, что знала, но и без того было ясно, что у этой малышки есть весьма влиятельные друзья. И хотя она действительно была молода, однако предыдущие места ее работы вызывали несомненное уважение. Тогда почему же она хочет место всего-навсего рядового сотрудника? И почему трансокеанский шум поднят только ради того, чтобы пристроить эту мисс Джордан на не ахти какое место?
Но сама Джуди отлично понимала: ей предстоит еще многому научиться, прежде чем она сможет самостоятельно возглавить что-либо в Нью-Йорке. Она не стремилась немедленно занять руководящее место: она хотела без спешки, с оглядкой установить на 7-й авеню необходимые контакты и посмотреть, есть ли шанс получить примерно такую же работу, как та, какой она занималась у Ги. Работа пресс-агента, как ей казалось, открывала возможность и поднабраться опыта, и осмотреться.
Более четырех месяцев Джуди прожила в Рое-вилле, пока ее мать не оправилась настолько, насколько это вообще допускала ее болезнь: у нее так и осталась частично парализованной левая рука и не закрывался до конца слегка скривившийся рот.
Джуди все еще продолжала испытывать чувство вины за свое долгое отсутствие дома. Но сейчас у нее установились хорошие отношения с матерью и она почти примирилась с отцом — насколько примирение с ним было в принципе возможно, — так что он теперь довольно трогательно хвастался повсюду тем, как Джуди «прилетела прямо из Парижа, из Франции, на следующий же день». Престиж семьи в Росвилле резко возрастал, если в период невзгод в такую семью возвращались дети; и возрастал тем выше, чем дальше от дома находились дети в момент, когда случалось что-то нехорошее, и чем быстрее покрывали они это расстояние.
Росвилл, как и прежде, вызывал у Джуди такое ощущение, будто ее посадили в клетку. Она знала тут каждого в лицо, знала всех членов семьи каждого из жителей, знала все их взгляды и все их будущее. Мужчины здесь были абсолютно неинтересны, женщины ходили в бесформенных зимних пальто или в таких же бесформенных ситцевых платьях пастельных тонов. Говорить они могли только о кулинарных рецептах, о погоде, детях, о своей последней беременности и о последних беременностях всех своих подруг. Люди, о которых они говорили, редко удостаивались собственного имени. Обычно, рассказывая или сообщая что-то о них, ссылались на родителей или же на место, где такие люди родились или жили. Говорили, например: «Я слышала, что Том — сын стариков Стивенов. — собирается жениться на дочке Мак-Даниэлей» или: «Это дочка Мак-Даниэлей, которая выходит замуж за того парня из Квантико».
