Черно-белый танец - Литвиновы Анна и Сергей (читать книги без регистрации полные .TXT) 📗
– Прекрати!
Он едва не поперхнулся.
– В чем дело?!
– Прекрати! Ведешь себя так, будто ничего не случилось!
Арсений покорно отодвинул тарелку:
– Хорошо, прекратил. Только разве что-то случилось?
Хотя видел, конечно: случилось. Настя никогда еще не выглядела так жалко. А на ее лице Арсений заметил свежий кровоподтек. Повинуясь приступу любви и жалости, он протянул руку через стол, погладил ее по щеке. Она на секунду прислонилась к его руке, а потом вдруг зло оттолкнула ее.
– Так что все-таки стряслось, Настя? – участливо спросил он.
Она вдруг уткнулась лицом в ладони. Однако плакать не плакала. Оторвала руки от лица, сказала глухим, ненавидящим голосом:
– У него есть любовница. Я давно это знала.
– У Эжена?
Настя смерила Арсения презрительным взглядом:
– У кого ж еще!
– Тебя это трогает?
– Да! Меня это трогает! – с вызовом выкрикнула Настя. – Потому что он – мой муж! Он!!! А не ты!
– Сейчас у всех есть любовницы. – со спокойненькой усмешкой произнес Арсений.
– Да уж. По твоему поведению я это поняла.
Арсений оставил ее выпад без ответа. Он понимал: Насте надо выплеснуть эмоции.
И ее рассказ не заставил себя ждать:
– Мы с ним были дома. На Бронной. Мама с Николенькой – на даче. И, знаешь, кто-то повадился звонить по телефону. Звонит – я беру трубку: алло, алло – не отвечают. И это не сбой на линии. Слышно, как кто-то дышит, а однажды даже хмыкнул презрительно. И вроде бы женский голос. И так раза три подряд. Я говорю Эжену: снимай сам трубку, пожалуйста. И в следующий раз звонок – он ответил. И с ним – заговорили. Я слов не слышала, но по всему: по тону его, по усмешкам – поняла: звонит женщина. Поговорили они, и Эжен сразу засобирался: белую рубашечку надел, галстучек. А сам веселый, насвистывает…
«Кажется, Настя перевела меня в разряд своих „подружек“, – подумал Арсений. – Подружек, которых у нее нет. И не было. Ну, кроме Милки… Она решила, что теперь со мной можно обсуждать свои семейные дела и жаловаться на проходимца-мужа. Ну, что ж: если это шаг для того, чтобы снова покорить ее, я согласен. Согласен слушать».
– …Я спрашиваю Эжена: ты куда? Он говорит: по работе. «Что за работа в воскресенье?» А он только хмыкнул и ушел. А я… Я решила за ним проследить… Тем более, что машина в сервисе, он на метро собрался ехать… Ну, я оделась – и быстро за ним… Нагнала. Он в метро спустился – на «Пушкинскую», я за ним. Он едет – я в соседнем вагоне. Он ничего вроде бы не замечает, газетку читает… Ну, доехали мы так с ним до «Юго-Западной»…
– Слушай, – прервал ее Арсений, – а ты с Фетисовым играть в хоккей не пробовала? Или там петь дуэтом с Пугачевой?
– Ты к чему это? – уставилась она на него подозрительным взглядом.
– Да ни к чему. Проехали. Продолжай, пожалуйста.
Настя секунду помолчала, словно колебалась: обидеться на Арсения или продолжать. Решила все-таки сделать вид, что не поняла его выпада и продолжила:
– В общем, довела я его до самого дома. Здоровенная такая девятиэтажка, длинная, серая. Он совсем уже собрался было в подъезд зайти – а потом вдруг разворачивается и быстро ко мне идет. Я не то что убежать, даже подумать ни о чем не успела. Так и замерла на месте. Он подходит вплотную. Рот оскален: ах ты, – говорит, и добавляет по-матерному, – следить за мной вздумала? Домашней полицией себя вообразила? Я тебе покажу полицию! И бьет! Прямо в лицо! Кулаком!…
Губы у Насти задрожали, на глаза навернулись слезы. Однако она справилась с собой и закончила:
– Я упала, а он, ни слова не говоря, спокойненько развернулся и пошел своей дорогой!… Даже подняться мне не помог!
– Бьет – значит любит, – ровным тоном резюмировал Арсений. Против воли он почувствовал злорадство. «Вот ты и получила, Настя, что хотела. Любящий муж, здоровая советская семья, и дом полная чаша».
Настя посмотрела на него взглядом, полным обиды, и тихо сказала:
– Напрасно я, наверное, к тебе пришла… Но, понимаешь, Сеня, мне просто некуда больше идти…
– А мама? Мамочка твоя, Ирина Егоровна?
– А мама – она всегда за него! Что бы у нас с ним ни произошло, она считает: я во всем виновата. Она всегда за него заступается. Всегда! Как будто не я ее дочка, а он – ее сыночек! Любименький сыночек! Она бы и сейчас сказала: чего полезла? По заслугам получила! Зачем, мол, унижаешь человека недоверием?! Ох, Сенька, я не знаю, что мне делать…
– Остаться у меня. – сказал он, твердо глядя на нее. – И жить со мной.
В ее глазах мелькнул испуг.
– А мама? Эжен?… И Николенька?
Арсений пожал плечами – насколько мог равнодушно. Уговаривать, дескать, не стану: мама и Эжен – это твои проблемы.
– Ну, расскажи, как ты съездил? – переменила она тему.
Арсений отделался несколькими словами: получил паспорт, сохранил квартиру, прописался, побывал у стариков на кладбище…
– Мне так жаль твоих… – В глазах у Насти блеснули слезы. – Мы так подружились тогда, год назад, с твоей бабушкой, Татьяной Дмитриевной… Она мне столько всего рассказала…
– О чем?
Настя пожала плечами.
– О молодости. О том, как она с твоим дедом, Николаем Арсеньевичем, познакомилась. О том, как они с моими стариками дружили.
– Расскажи.
– А ты не знаешь?
– Нет. Со мной они избегали вести разговоры на эти темы. Да и я, честно говоря, не особо интересовался.
Чтобы отрешиться от собственных проблем, Настя начала пересказывать то, что узнала год назад в Южнороссийске от Татьяны Дмитриевны. О молодости стариков, о любви Татьяны Дмитриевны и Николая Арсеньевича, о компании, куда входили они вчетвером – Челышевы и Капитоновы… Она поведала Арсению о том, как работали молодые врачи, и о тайных изысканиях его деда… Когда разговор зашел об исследованиях деда Николая, глаза Арсения удивленно округлились:
– Я ничего об этом не знал. Они не говорили об этом никогда. Пожалуйста, расскажи подробней.
– Насколько я поняла, – сказала Настя, – твой дед изобрел что-то вроде лекарства против рака. И, как мне рассказала Татьяна Дмитриевна, его опыты оказались довольно успешны. Для своей панацеи он использовал настои из трав, вытяжку из плавников акул… Ну, не акул – а этих ваших, катранов. Он даже лечил пациентов этим лекарством, и многие даже выздоравливали… Но потом, после того, как отсидел, твой дед дал зарок: никогда больше не экспериментировать. Забросил свое детище… Тем более, что посадили его во многом из-за него… А рецепт лекарства, что он изобрел, кажется, даже сохранился – он так и пролежал все сорок лет в их квартире на полатях…
– Поразительно… – прошептал Арсений. – Поразительно…
Из глубин памяти всплыла ярчайшая картинка из далекого детства.
…Ему лет восемь. Кажется, он уже учится во втором классе. А мама… Мамы нет. Наверно, она уже умерла. Во всяком случае, ее нет рядом, а присутствующие если упоминают о ней, то с грустью и в прошедшем времени.
Они все втроем – Сеня, дед, бабуля – находятся в кухне в их квартире в Южнороссийске. Кажется, они обедают. Или только что пообедали – и ждут десерта. Дед вроде сидит за обеденным столом. Он на вид спокоен, хотя маленький Арсений чувствует, что дедушка раздосадован, рассержен. Бабушка тоже сидит за столом – на своем месте у плиты. И она, похоже, тоже взволнована и даже с трудом сдерживает слезы. Ее руки мнут льняную салфетку. Арсений впервые видит, как взрослые – а не дети – испытывают столь сильные чувства: раздражение, гнев. И особенно неприятно Арсению, что эти чувства вызывает у деда с бабушкой не кто иной, как его собственный отец – Игорь Николаевич Челышев.
Отец стоит у притолоки. Он в брюках и синей майке. Глаза у него неприятные, красные, бешеные. И еще от него пахнет. Пахнет резким, противным запахом. Перегаром. Отец кричит на деда. Речь у него какая-то бессвязная и непонятная:
– Ты!… – кричит он. – Это ты не помог ей!… Ты не захотел!… Ты побоялся, струсил!… Ты не дал ей шанс!… Ты мог бы, мог бы спасти ее! Ты! Ее! Погубил!…
