Испорченная кровь (ЛП) - Фишер Таррин (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
путешествуют по моему носу и щекам. Он смотрит на
мои веснушки. Айзек всегда так делал, будто они
были произведениями искусства, а не пигментным
дефектом. У доктора нет веснушек. У него мягкие
глаза, которые в уголках опущенные вниз, и два
передних зуба, незначительно закрывающие друг
друга. Он выглядит одновременно обычным и
красивым. И если вы присмотритесь достаточно
близко, то увидите, насколько интенсивны его черты.
Каждая говорит с вами по-разному. Или, может быть,
я просто писатель.
— Мы здесь не ради выкупа, — настаивает он.
— Они хотят чего-то от нас.
—
Что,
например?
— произношу
я
как
раздражительный ребёнок. Поднимаю тыльную часть
руки к губам и кусаю кожу на костяшках пальцев. —
Никто ничего не хочет от меня, за исключением,
может быть, большего количества историй.
Айзек поднимает брови. Мне приходит на ум
Энни Уилкс и источники её психопатической
влюбленности. Ни за что.
— Они не оставили мне печатную машинку, —
уточняю я. — Или даже ручку и бумагу. Речь ид ёт не
о моей писательской деятельности.
Мужчина не выглядит убеждённым. Я готова
направить его в сторону карусели, особенно, если это
означает, что он перестанет смотреть на меня так,
будто у меня есть волшебный ключ, чтобы выбраться
отсюда.
— Карусель — это жутко, — говорю я. Это всё,
что нужно, чтобы подтолкнуть его разработку
теорий. В пол уха слушаю его теории — нет, я их
вообще не слушаю. Притворяюсь, что слушаю, а сама
вместо этого считаю узлы в деревянных стенах. В
конце концов, я слышу своё имя.
— Расскажи мне, как ты э т о помнишь, —
призывает он меня.
Я качаю головой.
— Нет. Какой в этом толк?
Я не в настроении, чтобы вернуться к
рассмотрению этих аспектов своей жизни. Они несут
за собой другие вещи. Те, из-за которых, в конечном
счёте,
я
очутилась
на
удобном
диване
психотерапевта.
— Хорошо. — На этот раз встаёт он. — Я
собираюсь приготовить обед. Если ты собираешься
оставаться здесь, запри люк.
На этот раз Айзек не остаётся проверить,
заперлась ли я. Он рассеян. Я ненавижу его.
Мы едим в тишине. Он разморозил гамбургеры
и открыл банку зелёных бобов. Доктор нормирует
нашу еду. Я понимаю это. Играю с бобами и ем
гамбургер с помощью вилки, разрезая его на куски.
Айзек ест ножом и вилкой, нарезает одним,
нанизывает другой. Я спросила его об этом один раз,
и он сказал:
— Есть инструменты для всего. Я врач. И
использую правильный инструмент для правильной
цели.
Айзек злиться на меня. Я бросаю на него взгляд
каждые несколько укусов, но взгляд доктора остаётся
на его пище. Когда я заканчиваю, то встаю и несу
свою тарелку к раковине. Мою и вытираю её. Кладу
обратно в шкаф. Я стою за ним, пока он заканчивает
свою трапезу, и смотрю на затылок Айзека. Вижу
седину в его волосах, в основном на висках. Немного.
В последний раз, когда я видела доктора, её там не
было. Может быть, искусственное оплодотворение
послужило причиной. Или его жена. Или хирургия. Я
родилась с сединой, так что, кто знает? Когда он
встаёт из-за стола, я быстро отворачиваюсь и
занимаю себя тем, что протираю стойку. Протирание
тряпкой и уборка кажутся глупыми. Я убираю дом
своего похитителя. Это немного ощущается как
предательство: жить в грязи или убрать свою
тюрьму. Я должна была спалить её с лица земли.
Заканчиваю вытирать своей тряпкой, складываю её и
аккуратно вешаю на кран. Прежде чем пойти наверх,
я хватаю в охапку несколько дров из др овяного
шкафа. Мы почти сталкиваемся у подножия
лестницы.
— Позволь мне отнести их для тебя.
Я усиливаю хватку на дровах.
— Разве ты не должен остаться, чтобы охранять
дверь?
— Никто не придёт, Сенна. — Айзек выглядит
почти грустно и пытается взять у меня дрова.
Я отвожу руки подальше от него.
— Ты не знаешь этого наверняка, — возражаю
я. Он смотрит на мои веснушки.
— Тише, — говорит мягко он. — Они бы уже
пришли к этому времени. Прошло четырнадцать
дней.
Я качаю головой.
— Не может быть, что так много... — Я
мысленно делаю подсчёты. Мы были здесь в
течение...
четырнадцати
дней.
Он
прав.
Четырнадцать. Боже мой. Где поисковые группы?
Где полиция? Где мы? Но, самое главное, где это т
человек, который притащил нас сюда? Отдаю свои
дрова. Айзек слегка мне улыбается. Я следую за ним
вверх по ступенькам и поднимаюсь по лестнице на
чердак, чтобы он мог передать мне дрова.
— Спокойной ночи, Сенна.
Я оборачиваюсь на яркое солнце, льющееся
через окно позади меня.
— Доброе утро, Айзек.
Мы в неизвестности.
Айзек сходит с ума. Почти каждый день, в
течение нескольких часов, он вышагивает перед
кухонным окном, всматриваясь в снег, будто тот с
ним разговаривает. Кажется, словно он что-то видит,
но
там
ничего
нет — только белые холмы,
находящиеся посреди белизны, раскинутые на белом
и покрытые белым. Мы нигде и снег ни о чём не
говорит. Я скрываюсь от него в своей спальне на
чердаке и иногда, когда устаю от этого, лежу на полу
в комнате с каруселью , смотря на лошадей. Он не
заходит сюда, говор я, что это его пугает. Я стараюсь
напевать песни, потому что так делал бы один из
моих персонажей, но это заставляет меня чувствовать
себя чокнутой.
Независимо от того, где нахожусь, я чувствую,
что он пульсирует сквозь стены. Айзек всегда был
интенсивным. Это то, что делает его хорошим
врачом. Он пытается выяснить, почему мы здесь,
почему никто не пришёл. Полагаю, я тоже должна
думать об этом, но не могу сосредоточиться. Каждый
раз, когда я начинаю задаваться вопросом, зачем
кому-т о т а к делать, начинается пульсирующая
головная боль. Если я буду углубляться в свои мысли,
то взорвусь. « Как грейпфрут в микроволновке», —
думаю я.
Когда мы находимся в одной и той же комнате,
его глаза давят на меня. Они давят как пальцы,
впиваясь в мою плоть всё сильнее и сильнее, пока я
не вырываюсь, сбегая в свой люк и прячась. Айзек
больше не поднимется в мою комнату. Он начал
спать в комнате, где я нашла его связанным, а не на
диване. Это произошло после шести недельной
отметки. Айзек просто перебрался туда однажды
ночью и перестал охранять входную дверь.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я, следуя за
ним к кровати. Он снимает рубашку, и я быстро
отвожу глаза.
— Иду спать.
Я в недоумении наблюдаю, как он отбрасывает
свою рубашку в сторону.
— Что, если... что насчёт...?
— Никто не приходит, — произносит он,
раскрывая простыни и забираясь в постель. Айзек не
смотрит на меня. Интересно, он не хочет, чтобы я
увидела что-то в его глазах?
Я не спорю с ним. Несу свои одеяла и нож вниз
и сажусь на диван, уставившись на дверь. Айзек
может позволить себе расслабиться, но я не
собираюсь этого делать. Не собираюсь доверяться
своей тюрьме. И уж точно, я не собираюсь
принимать это как постоянство. Я готовлю чайник с
к о ф е , хватаю
немного
вяленой
говядины
и
приступаю к вахте. Когда он спускается вниз
следующим утром и находит меня бодрствующей, то
удивляется. Доктор приносит мне свежий кофе и
