Аленка, Настя и математик - "SilverVolf" (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt, .fb2) 📗
Отец задумался: как-то двусмысленно прозвучало, не так ли?
— Ну так вот. Дай-ка я поглажу тебе попу.
Не исключено, что прелюдия немного затянулась. В конце концов бедрышки Вали приподнялись; потом опустились. Она понимала, что сейчас начнется, может быть, самое интересное в ее жизни.
— Ляг-ка на животик, дочка. — Девочка послушно легла, слегка выпятив тощий девичий задик. — Нет, это лишнее, явно лишнее. Ты точно хочешь этого?
— Чего я хочу, папа? Папочка, сделай мне приятно.
— Дочь, это не то, чтобы запретно, это… Ну просто не всем нравится. Не уверен, что тебе это понравится…
Пока суть да дело, а толстый волосатый палец отца начал щекотать и поглаживать маленькую розовую анальную дырочку дочери.
— Продолжай, папа.
— Валенька, милая моя. Мы занимались всяческим развратом. Но понимаешь ли ты, что позволить ласкать себе анусок — как-то выходит, что ли, за грань естественных потребностей? Тем более между отцом и дочерью.
— Папа… Я хочу…
— Ты уверена? — продолжал занудствовать В. П. — Психологи понапишут такого…
— Папочка, поласкай. Мне очень нравится.
Он начал вспоминать всех, кого ебал, начиная с самых развратных историй детства (Жаннка не в счет), приключения в колхозе — а жизнь тогда была, прямо скажем, не лафа — за один трудодень не каждая комсомолка по разнарядке давала, в основном все ограничивалось кончаловом в ротик; письку позволяли познать лишь матерые крестьянки, да и то не всегда. О всяких там анальных сексах никто не слышал и слышать не хотел. Зато маленькие, совсем маленькие девчушки нисколько не стеснялись людей (да, тогда мужчины на селе были в дефиците); дело доходило до того, что они, нисколько не стесняясь да и даже не понимая в теории причин стеснения, по первой же буквально просьбе задирали бесстыдно юбки, широко расставляли ножонки, позволяя делать с ними не все, конечно, угодное, но многое — со временем это начинало касаться и городских; они просто, попав в какую-то расслабляющую деревенскую среду просто начинали получать удовольствие от девичьей мастурбации и прочего онанизма — такого разврата, они, конечно, никогда не позволили бы себе дома. Так уж похабно устроена женская психика: стоит сменить обстановку, и телочка превращается в свинью. Потом она, как водится, угрызается совестью. Совершенно искренне, блядь. Она страдает, сука, на хуй. Не лучше ли забить на всю эту ботву и получить удовольствие, например, с маленькой девочкой — да пусть даже и с родной дочерью, если она не только понимает толк в хуях, но и даже предпочитает вздувшейся пурпурной головке отца путь познания — изучение собственного тела, а? Что уж тут говорить о старших, когда влагалище просто горит. Известно — щелка покрылась пухом, ее не удержишь. И лучше уж пусть родные отцы растолковывают глупышкам, что к чему, нежели безмозглые дегегнераты!
Виталий Петрович осторожно, очень мягко, неторопливо и не спеша ввел палец в анус дочери. Слегка согнул его. Потом разогнул.
— Нравится?
— Хорошо, папа.
В. П. стал наполовину вынимать палец, затем снова погружать его в попу школьницы. Валюшке явно было хорошо.
— Знаешь, Валька, о чем я мечтал?
— Да знаю, папка… Пощекотать мне пальцем задик… Мой задочек…
До чего же интересна была дочуркина попка. Вальке надоело лежать; она вскочила и потребовала на этот палец сесть. Взяв дочку за талию, В. П. приподнял относительно небольшое тельце, контролируя положение руки, и насадил девочку попкой на оттопыренный большой палец, лаская изнутри теплый податливый анус ребенка.
Надо было видеть Валюшкины глаза. Разумеется, никакая дочь не может испытать такого оргазма, которого она может испытать только с отцом.
Воспоминания и фантазии
Виталия Петровича
В общем, мемуары Виталия Петровича не состоялись; что это, одернул он сам себя, ведь я собирался… ах да! Закончить и отшлифовать четырнадцатую главу, написать вчерне пятнадцатую, хотя бы в виде тезисов, и сделать некоторый замах на шестнадцатую. Это, впрочем, была уже программа-максимум. Но и минимума он не выполнил! Вот и дочь, дроча, дрочурка, дрочушка, давно стянувшая юбчонку и трусики, онанистка, ждущая папиного урока, совсем голенькая, сидит перед ним и ждет серьезных отцовых инструкций.
— Мастурбировать, кстати, — молвил он, напустив на себя вновь серьезный вид, — если ты конечно, дрочишь для кого-то (например, для cебя), в принципе все равно, как и когда. Но вот если… — папа замялся, ему хотелось шаркнуть ножкой и замочить что-нибудь куртуазное. — Вот если ты хочешь сделать это эстетно… Надо делать сие красиво.
— Да, папочка. — Нагая Валюшка вздернула подбородок, а потом резко опустила его в знак согласия. — Так скажи, папа, как подрочить, чтоб тебе понравилось? Хочешь, чтоб я подрочила еще?
Виталий Петрович засмеялся. «Дочь моя, — подумал он, — до чего же мне хорошо, когда ты просто ласкаешь себя, онанируешь, мастурбируешь, делаешь себе приятное. Ведь я — твой любящий отец, — и то, что приятно тебе, вдвойне приятно мне. Мне нравится ебать тебя, спускать на тебя, ворочать хуем в твоем рту, ол********[cenzored]*****т, когда ты солируешь без хора и бэк-вокала. Вот только ты просто дитя в этом вопросе; что ж, все вышесказанное — удел зрелых женщин. Поучу-ка я тебя уму-разуму».
— Дочь моя, раздвинь-ка пошире ножки.
— Но, папочка, они и так раздвинуты!
— Слушай меня, если хочешь сделать все по правилам и получить удовольствие. Вот так…. Не стесняйся. Потрогай клитор («Да, папочка?») Не сдвигай пока ножки (весь этот разговор необычайно возбуждал Вальку; она боялась потерять контроль над собой). Неплохо было бы, гм, чтоб ты была несколько одета… Впрочем, это граничит с порнографией. Почувствовался запах разврата! Но нам это совершенно ни к чему. А теперь берись за похотничок и начинай его дрочить. Примерно так, как ты дрочила мне пенис, только нежнее…
— Что, папик, ты и теперь не поможешь своей бедной доченьке?
Папа стал смотреть на то, как дочь уже умело и, главное, бесстыдно онанировала.
— Папочка… Ну папочка же! Мне неинтересно одной. («Аленку бы позвать, — подумал В. П. — Вот уж кто умеет дрочить. Мать пыталсаь отучить — так нет, сама заразилась… Правда, неудачно».) — Вид дочурки-мастурбантки с торчащими сосочками, на которых еще не успела высохнуть сперма, бесстыдно ласкающей клиторок перед папой, был настолько завораживающ для перезрелого романтика, что он тоже оказался не прочь настрополить и привести в действие свою сардельку.
Валечка убыстряла темп; казалось, это не ладошка двигается взад-вперед, а сам скользкий миниатюрный орган провоцирует его на это. — Папочка, я хочу кончить с тобой… Папа, ты так хорошо меня научил ласкать пипку… Давай же, отец, раз уж развратил меня (глаза Виталия Петровича полезли на лоб от этих слов), спускай со мной… — Его кулак, словно вспомнив юношество, стал приближать организм девочки к логическому финалу. Валька разошлась. Ее, в общем-то, и не нужно было ничему учить — только дать разрешение, вместо того, чтобы запрещать, на получение оргазма. Родители, не дающие дочерям познать самое себя, бесконечно глупы: в них говорит лишь безбрежная зависть.
Виталий Петрович вспомнил сцену, которую все эти годы гнал от себя, как кошмар, просто не позволял себе вспоминать, потому как облико морале и все в том же духе. Как-то ранним утром, идя берегом карьера (не подумайте, что мой герой был таким уж любителем незрелых тел), он увидел трех почти голеньких малолеток — да что там сказать: малолеток и голеньких. Эх, сейчас такого не увидишь. Двухлетних девочек наряжают в лифчики (зато великовозрастные телки трясут своими чудовищными сиськами, сколько влезет, и называют это всяческой культурой). Впрочем, я отвлекся. Витадий Петрович обнаружил загорающих голышом девчат лет восьми, не более. Все они, не имея в светлых детских головках ничего дурного, лежали на пригорке по-разному и в то же время одинаково, расставив ножки и выставив на всеобщее обозрение свои голые детские писи; взрослых с ними не было, да эти невинные дети и не нуждались в опеке. Они не боялись педофилов (хотя, кстати, Виталий Петрович был им; не зря же он совокупился с собстсвенными дочерьми, а ведь младшей только-только исполнилось девять); педофилию почему-то всегда воспринимают как противоестественное принуждение, насилие над ребенком, а почему бы не рассмотреть это явление как нечто художественного характера? Возьмем классиков… С этими мыслями В. П. вскарабкался на соседний холм, прикинул на глаз экспозицию (что-то удержало его от пользования экспонометром), навернул на аппарат стодридцатипятимиллиметровый «Юпитер-37АМ» и благоприобретенное в некоем весьма странном магазинчике похабное оптическое приспособление, позволяющее снимать под углом в девяносто градусов по горизонтали (или по вертикали, это уж как повернешь, но нашего доброго маньяка не интересовали ракурсы) и попытался сфокусироваться на сладких объектах. Замена экрана на более допотопный сыграла хорошую службу: микрорастр не мешал наслаждаться; экран, впрочем, был мал, да и вообще вся картинка рисовалась общим планом. Что и не мудрено — Виталий Петрович довольно таки далеко отошел от голых детишек. Но не терял их из виду.
