Моника (ЛП) - Адамс Браво Каридад (библиотека электронных книг txt) 📗
- Мне не дали времени ни для чего: даже сопротивляться! Но если все здесь, где Люцифер? Где Моника? Вот негодяи!
- С сеньорой Моникой не случилось ничего… С ней ничего…
- Как? Что ты говоришь, идиот? Хороши же вы! Я должен кричать, протестовать, должен узнать, куда увезли Монику! Если они думают, что могут вести себя с ней, как с какой-нибудь…!
- На Галион он пришел один и сказал всем, как обращаться с ней: дон Ренато Д`Отремон и Валуа… Пока нас схватили, я слышал, что он сказал, что сеньора его невестка…
Хуан встал на ноги диким усилием, несмотря на то, что его связали. Веревки, связывавшие его ноги, оставили на его ногах фиолетовый след. Он махал головой, как тигр, возмущенно бормоча вне себя:
- Ренато? Несчастный! Это Ренато, который…?
- Я не сказал, что это был дон Ренато… Я сказал, что это он был среди береговой охраны, и он пришел на Люцифер, когда нас схватили…
- Я знал! Это был он… он…!
- Мы прибыли, капитан! – сообщил Сегундо. – Осторожнее! – Действительно, послышался шум шагов за дверью, которая быстро открылась, и кто-то жестко толкнул маленькое тело, которое Хуан сразу же узнал, и вынуждая его, воскликнул властно, как только железная дверь закрылась:
- Колибри, где твоя хозяйка? Где она?
- Осталась на корабле, капитан… Осталась с сеньором Ренато…
- С сеньором Ренато?
- Он прибыл, когда хозяйка разговаривала с солдатами… Он подбежал к ней, они обнялись…
- Обнялись! – повторил Хуан, выдавливая слова.
- Да, капитан. Он сказал: «Наконец, моя бедная Моника», и она обняла его, заплакав…
- Нет! Не может быть! – отверг Хуан, словно это рвало его душу.
- Я же сказал, капитан, - проговорил Сегундо с горьким спокойствием. – За хозяйку не надо беспокоиться… С ней не будут плохо обращаться…
- Ты объяснишь мне, Ренато, почему ты это сделал? Что это значит? Где Хуан?
- Моника, дорогая, минутку… Я объясню тебе все, но успокойся…
- Я не могу больше! Прошло несколько часов, и мне ничего так и не объяснили. Сто раз уже я просила тебя дать мне их. Ты сказал, что это сделано по твоему указанию. Почему? Я хочу знать, почему! Я хочу знать, почему ты меня здесь запер! И больше всего хочу знать, где Хуан! Ты дашь мне наконец объяснения?
- Я все тебе объясню, но дай мне сказать. Я не могу ответить на десять вопросов сразу. Ты не хотела бы присесть и выслушать меня?
Моника сжала губы, вздохнула, и на миг замолчала. Они были в просторной комнате с побеленными стенами с решетками; обработанное дерево и блестящие полы из красного кирпича… Это был дом, одиноко стоящий посреди сада, на окраине Розо, массивная постройка, возвышавшаяся, как и другие, у подножья горы, и изо всех раскрытых окон виднелся великолепный вид порта, бухты и моря…
- Ты пытаешься меня свести с ума, Ренато?
- Я, обезумевший, намереваюсь исправить следствия греха моего непонимания, моего эгоизма, гнева, жестокости… Любопытного и плачевного… Мне не верится, что я мог быть таким жестоким, безжалостным, и что я сделал с тобой, моя бедная Моника…
- Если бы ты объяснил яснее… - Моника была в нетерпении.
- То, что я тебе сейчас говорю – ясно. Я знаю, ты притворяешься, что не понимаешь меня, обманываешь и выглядишь героически. Я точно знаю, что ты поддерживала тот фарс и из-за него отчаянно защищаешь Хуана Дьявола. Я знаю, что ты святая и мученица…
- Ты совершенно ошибаешься, Ренато. Я… я…
- Ты невинная жертва. Я совершил преступление, кинув тебя в руки Хуана; и я, только я, если нужно, пойду против тебя самой, освобожу тебя от этого мерзавца...
Ренато говорил дрожащим голосом, хотя взгляд его голубых глаз был спокойный и светлый. Он хотел вырвать ее из этой ужасной атмосферы, начав исправлять зло таким образом; но Моника отвергла это, ее глаза вспыхнули гневом:
- Хуан не мерзавец! Ни ты, никто иной не можете говорить мне подобные вещи! Где он, что ты с ним сделал?
- Ему никто не угрожает и с ним ничего не сделали. С другой стороны, я хочу сказать, что освобожу тебя от усилий играть роль обеспокоенной жены…
- Я не играю никакую роль! У меня нет никаких жалоб на Хуана!
- Если бы я мог поверить в то, что ты говоришь правду, думаю, что я бы возблагодарил Бога за то, что он услышал меня. Не представляешь, как я молился всей душой, в каких ужасных отчаянных часах жил с тех пор, как узнал правду! Да, Моника… Айме наконец рассказала мне всю правду…
- Иисус! Но ты… ты…! Как ты можешь быть спокоен? – удивилась Моника, повержено падая в ближайшее кресло.
- Моя боль и разочарование нашли необходимое самообладание… И это не достоинство… Я так переживал, воображая наихудшее, с такой силой, с такой яркостью видел тебя в руках ужасного обмана… Обмана другого характера, пойми меня. Да, Моника, я обезумел, ослеп, отчаялся… Только сумасшедший мог поверить тому, что ты, такая чистая, такая великодушная, была способна сдаться так… Прости меня, Моника, я был не в себе… Если я тебя преследовал, если безжалостно ополчился на тебя, если стал зверем, то только потому, что виновата во всем была Айме… только она была виновна…
- Но, Ренато… - в полном замешательстве пыталась возражать Моника.
- И на самом деле она не так виновата, ее грех в эгоизме, непростительной легкомысленности… Она не так виновата… как избалованная девочка, способная сбросить на тебя груз всей ответственности, но виновата в другом, как настоящая неверная и легкомысленная жена… Я тоже сильно страдал, но не был способен соизмерить страдания других. Из-за этого я сбросил тебя в пропасть, кинул тебя в объятия этого дикаря…
- Послушай, Ренато! – Моника пыталась остановить поток этих объяснений, которые еще не достигли ее своим смыслом.
- Я сразу же тебя выслушаю, но позволь мне закончить. Я был более, чем несправедлив, я даже был бесчеловечен. И ты… ты, и это ранит еще больше, еще больше заслуживает упрека… Ты, которой я должен быть благодарен, почтителен… О, я не скажу больше ни слова, ты не должна больше слушать; но я знаю все и ничего не хочу скрывать. Я знаю все, и на коленях прошу тебя не стыдиться, потому что любовь никого не может стыдить, и нет ничего в моей жизни прекраснее, чем та любовь, которую ты могла дать мне…
- Замолчи, Ренато, замолчи…!
Она поднялась, ее щеки горели, губы подрагивали, она чувствовала, что земля под ногами зашаталась, завертелись стены, в висках застучала кровь. Неописуемая смесь ужаса, стыда, смятения… желание умереть, чтобы возродиться без этого прошлого, а Ренато улыбался, словно сорвал цветок:
- Благодарю тебя, Моника… Благодарю тебя и прости меня… Только эти слова я и могу сказать тебе…
- Айме… Айме… Айме тебе рассказала…! – как одержимая заикалась Моника.
- Она мне рассказала всю правду, как я тебе уже сказал…
- Она не способна рассказать правду! – взорвалась Моника не в силах сдержаться. – Она лицемерка, обманщица, презренна! Она еще более отвратительна и труслива…!
- Может быть, но она мне рассказала правду… правду, которая тебя очистила и спасла, и я заставлю ее склонить голову перед тобой и перед мной. Потому что ты поймешь, что я не могу ее видеть и ценить, как раньше, и она это знает. Моя мечта о ней умерла, моя вера в чистоту ее души разорвалась на куски, хоть она и родит мне сына…
Потрясенная Моника прикусила язык, сжала губы, замолчала, врезаясь ногтями в свою совесть и себя… но промолчала… Она промолчала, сдерживаемая влиянием того слова… Она промолчала, дрожа перед той объявленной жизнью, и закрыла лицо руками. Она хотела узнать, что же знает Ренато, поскольку была уверена, что Айме рассказала лишь половину. Ценой усилий она едва могла думать и слушать, словно через большое количество вуалей слова Ренато, звучавшие глупо, наивно, трагически смешно, с волнением вновь обманутой души. И наконец она заторопила:
- Говори, Ренато, говори! Что тебе рассказала Айме?
- Я не буду повторять то, что ты уже знаешь, о чем хотела бы забыть… Я был глуп и слеп, но хочу, чтобы ты знала, что все это время я смотрел на эти звезды, думал только о тебе, терзался душой от боли, которую тебе причинил… Пусть меня простит твоя чистота женщины, достойнейшей женщины, непорочной женщины… Твоя сестра рассказала мне все: о ревности, страхе, ребячестве, но ребячестве низком, неосознанно низком, о том, как она сочинила интригу о так называемой любви к Хуану… Как обманула этого несчастного зверя…
