Другая жизнь (СИ) - "Haruka85" (читаем книги .txt) 📗

====== Пролог ======

Парень зябко поёжился от непрерывного скольжения морозного сквозняка по худым, обнажённым щиколоткам, запахнул плотнее полы дутой куртки, наскоро наброшенной едва ли не на голое тело, и снова вдавил до основания кнопку дверного звонка.

Хлипкая, варварски оплавленная окурком пластмассина жалобно скрежетала на кончиках белых от напряжения пальцев, но понять, приводит ли прилагаемое усилие к желаемому результату, было решительно невозможно. Гул низких басов, визг электрогитары и долбёжка ударных за облезлой, исписанной матерщиной стеной, отделяющей шумную квартиру от лестничной клетки, заглушали не только слабенькую имитацию соловьиной трели, но и яростный стук кулаком, и даже удары каблуком тяжёлого зимнего башмака на толстой подошве.

Хотя… Визитёр решил проявить упорство. Потому что был в бешенстве. Пиная солидную металлическую дверь всё злее, он понял, что оказался услышан лишь когда с размаху поцеловал лбом вход в близлежащую квартиру, заряжённый импульсом резко распахнувшейся створки.

Хрущёвки… Площадка по хитроумной задумке архитектора была так компактна, что выйти на лестницу одновременно жильцы сразу трёх квартир этажа могли только в одном случае, — открыв свои двери вовнутрь. Увы, эгоистичных обитателей современного мегаполиса вряд ли интересовали планы советских инженеров, удобство соседей и даже требования техники безопасности. Усиленные двери, установленные теперь повсеместно, открывались только наружу.

Собственное удобство нынче в большой чести, как и свободный квадрат жилплощади в крошечной прихожей и трепетно лелеемое «хочу».

Именно последнее из обстоятельств и объясняло то отчаянное противостояние двух молодых людей, оказавшихся по разные стороны от порога «нехорошей» квартиры.

Одному из них, тому, кто сейчас с деланным безразличием подпирал плечом косяк, не вынимая изо рта вонючей ментоловой сигареты, хотелось слушать музыку. Хэви-метал. Дарк-метал. Блэк-метал. Дэт-метал. В два часа ночи. На третьем этаже жиденькой панельной пятиэтажки.

Второму, тому, кто поспешно поднимался по стенке вверх, чтобы принять чуть более удачное для беседы, относительно вертикальное своё положение, в два часа ночи удивительным образом хотелось спать. И убить первого. Задушить голыми руками, ухватив длинными, цепкими пальцами прямо поперёк довольно мускулистой, с угловато выпирающим кадыком шеи. Или хотя бы ударить смачно кулаком в надменную физиономию. Чтобы уж наверняка внести долю хаоса в бесцельное, бесполезное, полное разрушительной праздности существование этого махрового эгоиста.

И уже всё равно, что противник на полголовы выше ростом и в плечах изрядно шире, и телосложением крепче, и к уличной драке приспособлен лучше, а по сути мальчишка, норовистый старшеклассник, вряд ли достигший в своей никчёмной жизни хотя бы совершеннолетия. Нельзя дать волю гневу. Никак нельзя. Лучше не будет никому. Хуже — всем. Вряд ли стоило выходить посреди ночи в стылый, заплёванный подъезд для того, чтобы испортить ситуацию ещё больше.

Они были разные, эти двое: первый хотел, делал, и получал своё от жизни любой ценой, не считаясь с потерями; второй тоже хотел, но немного другого, иначе, умел держать себя в руках, и, что немаловажно, тоже редко оставался в проигрыше. Сегодня, кажется, был тот редкий случай.

— Здравствуйте, я ваш новый сосед сверху… — витиевато начал посетитель, но тут же был бесцеремонно перебит соседом снизу, который явно не собирался тратить своё время на политес.

— Тома-а-а, приве-е-ет! Ты всё-таки решила навестить меня, дорогуша?! — с радостной издёвкой протянул подросток, пьяно блеснув из-под длинной, со следами мелирования, чёлки светлыми, мутноватыми глазами, и ухмыльнулся со значением. — Прости, у меня уже ночует одна красотка сегодня, хотя, если подумать, у меня найдётся местечко и для тебя…

— Я вам не дорогуша! Меня зовут… — ни малейшего желания слушать бред тщеславного недовыходца из пубертатного периода.

— Тома! — поспешил подсказать юный нахал.

— Не Тома, чёрт побери, дайте сказать!

— Томочка? Тамарочка? — второй, терпеливый, снова оказался перебит первым, куда менее терпеливым, и вместе с тем растратил остатки своего терпения.

Первое имя, точнее, прозвище, — «Тома» — он привык воспринимать относительно спокойно, то была неумолимая неизбежность, побочный эффект длиною в жизнь. Любой коллектив рано или поздно приходил именно к этому, самому банальному, сокращению от фамилии. Второе — «Томочка» — романтическая производная от «Томы», непременный атрибут романтических же отношений — воспринималась даже с долей умиления. Третье же, рождённое в далёком и безжалостном мире детства, было ненавистно до глубины души и действовало на рассудительного и уравновешенного мальчишку с совершенно кукольной, девчачьей внешностью, подобно красной тряпке на быка.

«Бесит! Как же он меня бесит!» — никому ещё не удавалось выдать на гора столько причин для злости сразу. Последняя капля.

— Какая я тебе, к чертовой бабушке «Тамарочка», ушлёпок ты малолетний?! Заруби себе на носу, меня зовут Сергей Валентинович Томашевский! На «вы». И выключи уже свой грёбаный метал, придурок! Два часа ночи! Я, чтоб ты знал, спать хочу! Как и все жильцы дома, которые непонятно чего дожидаются — уж явно не пробуждения твоей совести! Мне, в отличие от некоторых, завтра на работу прямо с утра! И у меня болит голова! И у тебя завтра тоже заболит, потому что не может не заболеть после такой пьянки, когда ты парня от девушки отличить не в состоянии! — сосед сверху, Сергей, едва перевёл дыхание, сбившееся после гневной тирады, чтобы продолжить, но внезапно понял, что музыка уже стихла, и единственным источником шума в подъезде теперь является его собственный ор.

— Эрик, что случилось? Кто это? — из-за спины парня испуганно выглянула чернявая растрёпанная девчачья головка, округлое голое плечико со спущенной лямкой лифчика…

— Уберись с глаз долой, дура, ты же голая! — раздражённо отмахнулся от девицы наглец по имени Эрик. — Так объясни мне, любезный Сергей-как-там-тебя-Томашевский, с какой радости меня должны интересовать твои проблемы? Твоя головная боль — это твоя головная боль, а моя — не твоего ума дело! Наряд милиции сюда не поедет, проверено поколениями! Морду ты мне, коротышка, не набьёшь — кишка тонка! Есть ещё аргументы?

— Есть аргументы. Отец твой, как только вернётся из командировки, будет оповещён обо всех твоих фокусах, будь уверен.

— И что? Каждый раз оповещают, — нахальства в голосе только прибавилось, но Сергею сейчас хорошо было видно, что парень задёргался. — Есть, думаешь, польза? Иди отсюда лучше подобру-поздорову, пока я тебя с лестницы не спустил. Они здесь страсть какие удобные для этого дела.

— Угрозы — это отдельная, очень интересная тема, Эрик. Так ведь тебя зовут? А отца ты боишься. Точнее, боишься его ремня.

— С чего бы это?

— Мне так кажется. И как бы ты ни храбрился, польза от моих слов будет. Ты уже боишься. Хочешь спустить меня с лестницы — попробуй. Мне действительно всё равно. Спокойной ночи, — и, не дожидаясь ответа, Сергей зашагал вверх по лестнице. И только на своём этаже, перед тем, как услышать громкий хлопок соседской двери, услышал тихое: «Козёл ты!» — вдогонку. И чуточку громче: «Тамарочка!»

====== “Тамарочка” – Глава 1 ======

Эрик никогда с точностью не мог знать заранее, когда появится дома отец. Предполагать — мог, но не точнее, чем синоптики угадывают прогноз погоды на неделю. Александр Генрихович Рау служил дальнобойщиком с тем непредсказуемым графиком работы, когда вызов в рейс мог прозвучать хоть в полночь, хоть в полдень, хоть… да никого не волновало, где сейчас находится водитель, чем он занят, сколько спал, успел ли поесть, и каковы его личные обстоятельства. Зачастую одна поездка перетекала в другую, в третью, и, провожая отца в субботу, Эрик мог не волноваться, если оставался дома один до воскресенья следующей недели.

По возвращении Александр Генрихович прятал в шкафу под стопкой постельного белья новую пачку свежезаработанных купюр. Потом, не размениваясь ни на тарелки, ни на ножи, с наслаждением ополовинивал кастрюлю густого борща с мясом и хорошим ломтем батона, на ходу бросал сыну короткое «Всё нормально?», дожидался от него ещё более лаконичного «Угу» и вырубался на спешно разложенном Эриком диване прямо в одежде.