Страх, надежда и хлебный пудинг (ЛП) - Секстон Мари (лучшие книги онлайн .TXT, .FB2) 📗
– Не может быть, чтобы все было так плохо.
– Поверьте, именно так все и было. Я только-только закончила школу и внезапно оказалась среди людей, которые не только учились в колледже, но и объехали целый мир. Которые видели вещи, о которых я даже не слышала. Которые были по-настоящему образованными.
– Если вы были настолько разными, то почему он женился на вас?
– Думаю, поначалу он находил мое невежество очаровательным. Так он мог гладить меня по головке и называть «глупенькой Грейс». Но с течением времени умиление износилось и очаровательное стало постыдным. Как-то раз мы были на вечеринке – кажется, на каком-то благотворительном ужине, – и я пыталась завязать общение с прочими женами, пусть все они и были старше меня. Я хотела, чтобы он мной гордился. И одна из них сказала…
Она умолкла и сделала вдох.
– Обещайте мне не смеяться.
– Она так сказала?
Она толкнула меня локтем.
– Нет! В смысле, это вы должны пообещать не смеяться над тем, что я расскажу.
– Обещаю.
Она вздохнула, явно не веря мне.
– В общем, она сказала, что Пантеон не оправдал ее ожиданий. Что он оказался намного меньше. А я сказала, что завидую ей, потому что всегда мечтала побывать в Греции.
– А, – сказал я. – Вы подумали о Парфеноне.
– Да.
– Кто угодно мог перепутать.
Она рассмеялась.
– Нет. Во всяком случает, только не люди их круга.
– И что случилось потом?
– Она подняла меня на смех. Сказала: «Милочка, ты никогда не станешь одной из нас. Почему бы тебе не посидеть на кухне вместе с любовницами?»
Мы стало ясно, откуда в ней развилось это надменное безразличие. То был щит против насмешек.
– Сидеть с любовницами было бы, наверное, веселее.
– Возможно.
– У вас были хорошие времена?
– Иногда. Особенно в Вейле. Мы ездили туда кататься на лыжах, когда мой Коул был еще маленьким. Николас уходил кататься один, а Коул, хоть уже и стоял на лыжах лучше меня, оставался со мной. Мы уходили вниз и гуляли по зеленым склонам. Это одно из немногих воспоминаний, когда я чувствую, что была настоящей матерью.
– У него до сих пор есть это кондо.
– Да? Странно.
– Ничуть.
Она отвернулась и стала смотреть на неподвижный вентилятор под потолком.
– После смерти отца он некоторое время жил у меня.
– Я не знал.
– Это продлилось всего несколько месяцев.
– А потом?
– Ему исполнилось шестнадцать, он купил себе автомобиль, и с тех пор я только его и видела. Он не хотел иметь со мной ничего общего.
– Как по мне, обычное поведение парня шестнадцати лет.
– Возможно. Не знаю. Он был таким обозленным. У него умер отец, и он, полагаю, еще разбирался со своей сексуальной ориентацией. Сколько раз я ни пыталась поговорить с ним, он всегда уходил.
– И в итоге вы перестали пытаться?
– Я думала, он сам так хотел.
А я думал, что она ошибается. Ребенок не может хотеть, чтобы мать от него отказалась.
Какое-то время мы лежали в неловком молчании. Постель, которую мы разделили, внезапно стала холодной.
Меня разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, Грейс было жаль. Она была молода, осталась одна, без поддержки, а муж в этом смысле ей ничем не помог. Джон всегда полагал, что Грейс избегает Коула из-за того, что занята своей светской жизнью. Я же чувствовал, что она до ужаса одинока и сторонится сына просто-напросто потому, что не знает, как с ним помириться. И все же понять, почему она предпринимает так мало усилий, я, как ни старался, не мог.
– Вы должны были приехать на свадьбу.
– Я знаю.
– Так почему не приехали?
– Боялась.
– Чего?
– Опозориться.
В моей груди вспыхнул гнев.
– Он ваш сын. Это был важный день для него – для них обоих! А вы думали исключительно о себе?
– Я и не жду, что вы поймете.
И хорошо. Потому что я на самом деле не понимал.
***
Утром позвонил Джон – сказать, что они добрались, но с Томасом еще не увиделись. Повесив трубку, я какое-то время лежал и вспоминал прошлую ночь. Я нервничал перед встречей с Грейс. Не из-за секса, но потому что, когда мы засыпали, атмосфера между нами была напряженной. То, что она делала – обещала приехать, но в итоге не приезжала, не поздравляла Коула с днем рождения, не появилась на свадьбе – не укладывалось в голове, и все-таки я не считал ее плохим человеком. Более того, мне казалось, что она, возможно, травмирована даже больше, чем ее сын.
Я нашел Грейс на кухне, где она готовила завтрак.
– Вот кофе, – сказала она, показав на кофейник.
– Спасибо.
Я налил себе кофе и, сев за стол, стал смотреть, как она укладывает бекон в сковородку и разбивает над миской яйца.
– Это благодаря вам Коул любит готовить?
Она покачала головой.
– Я никогда не умела готовить, как он.
– Я не спрашивал, кто научил его, как готовить. Я спросил, вы ли научили его любить сам процесс.
Она закусила губу.
– Мне бы хотелось верить, что да. – Она опустила лицо, и когда между нами упала завеса ее волос, я чуть было не рассмеялся – настолько ее поведение походило на то, как поступал ее сын. – Я рада, что вы уговорили меня приехать.
– Я тоже рад.
Она перевернула бекон, по-прежнему избегая смотреть мне в глаза.
– Знаете, вы вчера были правы. Я была отвратительной матерью. – Я использовал не совсем такие слова, но спорить не стал. Мне показалось, она того не хотела. – Я до сих пор помню день, когда его потеряла. – Она переложила бекон на бумажное полотенце. – Ему было двенадцать. К тому времени я уже перестала путешествовать с ними.
– Почему?
Она положила на сковородку новую порцию сырого бекона.
– Я терпеть не могла ездить в Европу. Для меня эти поездки всегда заканчивались стыдом. Нью-Йорк был единственным местом, где у Николаса жили друзья – ну, деловые партнеры, – которые были такими же невежественными, как я, поэтому, когда он предложил жить отдельно, я туда переехала. Но после Европы они всегда заезжали ко мне, и мы несколько дней притворялись семьей.
Коул до сих пор чаще всего заезжал в Нью-Йорк по пути домой из Европы, хотя в самом городе не оставался.
– Понятно.
– В тот день я всю предыдущую ночь развлекалась на вечеринке. Здесь нечем гордиться, но тогда я очень часто проводила время именно так. Они только что вернулись из Рима, и Коул пребывал в абсолютном экстазе. Только и говорил, что о Форуме и Колизее. У него была книга с накладками, которые показывали, какими эти места были в древности по сравнению с тем, что от них осталось сейчас, и он пытался мне ее показать. Но я ссорилась с Ники. Знаете, как это бывает, когда они маленькие? Вы ругаетесь поверх их голов, но так, чтобы дети не догадались.
– Да, знаю.
– В общем, Коул все пытался обратить мое внимание на себя, все говорил: «Мама, смотри», а потом… – Она покачала головой. – Я не помню, что именно к тому привело, потому что была сосредоточена на ссоре с его отцом, но внезапно Коул сказал: «Мама, ты не понимаешь». А я повернулась к нему и ответила: «Дорогой, дело не в том, понимаю я или нет. Просто мне все равно». – Она подняла руку, чтобы вытереть слезы. Я не заметил, что она плачет. Ничто в ее голосе это не выдало. – Я никогда не забуду, какое у него стало лицо. Словно ему дали пощечину. Он не заплакал… уверена, он считал себя слишком взрослым для слез… но он убежал. И все-таки я думала, что он отойдет. Но вечером, когда они оба уехали, я нашла ту его книжку на дне мусорного ведра. Он повырывал оттуда страницы, и я могла думать только о том, как ему больно.
– Почему вы не позвонили ему? Почему не попросили прощения?
Она пожала плечом.
– Не знаю. Я говорила себе, что он просто ребенок, что он это забудет.
– Но он не забыл.
– В следующий раз я увидела его спустя почти восемь месяцев, и к тому времени он меня еле терпел. Он отказался обнять меня. Он… – На этот раз ее голос осекся. Она закрыла руками лицо. Ее плечи дрожали.
