Танец Лиса(СИ) - "Tau Mirta" (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Он улёгся на нагретую лавку, прикрывшись охотничьим тулупом. Он меха пахло дымом костра и морозной хвоей, и Крому на миг показалось, что он остался в стылом лесу, объятый вечным зимним сном. Он передвинулся, чтобы спиной ощущать бревенчатую стену, и только тогда заснул.
* * *
Под утро печь совсем остыла, стена стала холодной, не позволила залежаться под тулупом. Кром умывался, когда за пологом зашуршало, и явился сонный Ригель, одетый в штаны и рубаху.
— Чего вскочил? — буркнул Кром, рукавом стирая с лица воду.
— А чего лежать-то? — тот прошёлся по избе, и Кром заметил, что ногу он бережёт уже меньше. А Ригель порылся на печном ложе, выудил из наваленных кучей тряпок простенький нерасшитый утиральник и бросил Крому. Тот поймал, ощупывая Ригеля взглядом. Бледный, но это лучше, чем яркий горячечный румянец. Одежда висит, исхудал. Взгляд спустился ниже, остановился на узких босых ступнях.
— Носки ещё себе найди.
Тот открыл рот, словно собираясь возразить, но потом передумал и добыл из той же кучи толстые шерстяные носки. Кром кивнул.
— Скоро завтракать будем.
Ригель от еды отказался. Кром не стал неволить, лишь добавил ему в кружку три ложки мёду вместо одной. Они сидели молча: Ригель прихлёбывал жгуче-сладкий отвар девятисила, а Кром дожёвывал остатки своих сухарей, думая, что за последние пять лет совсем отвык не то что жить с кем-то, но даже и есть за одним столом. Вот ведь: привелось, когда не ждал.
За окном опять пела вьюга. Крому не сиделось без дела, он продолжил уборку. Хотел было спросить у Ригеля разрешения, но передумал: если тот до сих пор ничего не сказал, значит, не обижен тем, как хозяйствует в доме гость. Так он и возился весь день: вымел из сеней и клети небольшие сугробы — сквозь открытую дверь нанесло, согрел воды, постирал повязки, сварил каши. На этот раз Ригель поел с ним, хотя и неохотно. Он весь день просидел на лавке у окна, но казался изнурённым. Кром знал, что так бывает, когда отступает болезнь. Превозмогшее её тело поддаётся слабости, хочет отдохнуть. И действительно: когда он размотал повязку, то красноты вокруг раны не нашёл, о чём и сказал Ригелю. Но тот, видно, не понял, что это значит, и спросил лишь:
— А горечью больше не будешь поить?
— Ещё только один раз, — пообещал Кром, очень довольный тем, что удалось отогнать болезнь. Бабушка бы порадовалась.
Как стемнело, он уселся поближе к светцу ладить новое древко для стрелы — благо, подходящая дощечка на такой случай у него в мешке имелась. Он расколол её топориком на три части, выбрал одну полоску и принялся состругивать лишнее острым ножом. Тонкие щепки слетали с лезвия, он складывал их в кучку, чтобы не сорить. Немного оживший под вечер Ригель наблюдал за работой. Никто не любит, когда «смотрят под руку», — от праздного взгляда пальцы могут дрогнуть, испортить поделку. Но Крому его интерес ни капли не мешал. Верно, потому, что древко он мог сделать даже с закрытыми глазами. Вот кусок дощечки изрядно сузился; Кром отложил нож и взялся за костяной струг(12).
— Дай я, — сказал вдруг Ригель, придвигаясь поближе. — Можно?
Кром помедлил. Всё же не дело это — позволять чужому ладить стрелу для своего тула. А потом подумал: ну и ладно, испортит, так ведь есть ещё дерево, хватит на новую. И протянул ему струг и недоделанное древко.
Ригель выглаживал тело будущей стрелы медленно и кропотливо. Эта осторожная повадка рассказала Крому, что он уже учился этому мастерству. Когда-то давно. Теперь тонкие пальцы вспоминали былую науку, но до сноровки им было ещё далеко. И всё же работал Ригель с удовольствием, поворачивая древко то так, то эдак, снимая стругом невесомые зазубрины. Теперь уже Кром разглядывал его. Он ещё вчера присмотрелся к цвету кожи Ригеля. Подобная золотистая смуглота не встречалась у жителей местных весей. Да и волосы такого яркого, густо-медного оттенка — тоже. Он не отращивал их, неровно остриженные пряди мели по высоким скулам, не достигая даже подбородка. Чудно. Ни в одном из известных Крому поселений взрослый мужчина не стал бы стричь волосы, ведь именно в них собирается жизненная, данная богами сила. Он потрогал свою густую гриву, прибранную, как надлежит, в хвост на затылке. Но Ригелю лезущие в лицо волосы не мешали. Он мотнул головой, отбрасывая пряди со лба, сдул с древка деревянную пыль и протянул ему:
— Хорошо?
Крому хватило беглого взгляда, чтобы понять: посерёдке снято чуть больше, чем нужно, на концах надо подточить. Но он вспомнил, как бережно Ригель водил стругом, и кивнул:
— Хорошо.
Сквозняк поколебал лучинное пламя, по бревенчатым стенам заполошно метнулись тени, и Крому почудилось, что на лице Ригеля промелькнула улыбка. А когда сквозняк унялся, то уже точно увидел: тёмно-карие зрачки поймали жёлтый огонёк лучины. Глаза у Ригеля тоже были нездешние — не раскосые, но как будто чуть приподнятые к вискам. А приметил он всё это потому, что они так и сидели, сомкнув пальцы на выструганном древке, и глядели друг на друга в упор. Кром уже хотел спросить, откуда же он тут взялся, но Ригель опередил:
— Ты с Полесья?
— С Полесья. А ты?
— А я вот… — уклончивый ответ сопровождался взмахом руки — сам, мол, видишь.
«Ну не от сырости же ты тут завёлся», — хотел было сказать Кром, но Ригель зевнул, и он, спохватившись, прогнал его спать. Тот, к вящему удивлению, сам напомнил про нелюбимое снадобье. На этот раз Кром растворил в воде всего две капли. Ригель покривился, но выпил. Потом вытащил из-за полога волчье одеяло, кинул ему на лавку.
— А ты?
— Да что мне, одного не хватит? — Ригель вновь зевнул и нырнул за завесу, пробормотав пожелание светлых снов. Кром ответил тем же и загасил лучину.
Меховое одеяло обняло невесомым жаром и мгновенно увлекло Крома в сладкий, но тревожный сон. Ему привиделись огоньки, отражённые звериными зрачками, и они сверкали совсем близко — может, из-за полога, а он почему-то не боялся.
(1) — место от чела (передней части) печи до стены; отгораживалось от избы и считалось «женским» местом, мужчины туда старались не заходить
(2) — по логике вещей тут должна фигурировать топящаяся «по-чёрному» каменка, но по моему веленью пусть будет традиционная русская «белая» печь
(3) — участок перед устьем (входным отверстием) печи
(4) — пара столбов и открытые полки между ними
(5) — неотапливаемый пристрой
(6) — мягкие кожаные сапоги на завязках
(7) — туалет, примыкающий к дому
(8) — «грануляционная ткань» по-научному
(9) — здесь: быстро и аккуратно
(10) — имя персонажу дал бело-голубой гигант из созвездия Ориона
(11) — календарная доска, дни обозначались зарубками на ней
(12)-здесь: скребок
Глава 5
Кром решил испечь хлеб. Без него еда не еда, да и сухари из дорожного припаса вышли. Ещё с вечера он смешал в горшочке воду, муку, соль, немного мёда и поставил на шесток, в тепло. К утру получилась закваска — не такая, как на сыворотке, но сгодится. По мнению Крома, хлеб ему не удавался. Он бы предпочёл выделать десяток шкурок или полдня промёрзнуть на охоте, чем возится с тестом. И вроде месил так, как ни одна хозяйка не сумеет, а всё одно хлеб выходил съедобным, но не более. Видать, тесто любит ласковые женские руки, а не деревянно-твёрдые лапищи, как у него. Вот у Ригеля, может, получилось бы, думал Кром, наблюдая, как тот вертит в тонких пальцах лучинную щепку.
Ригель с утра не отходил от него. Смотрел, спрашивал, что он делает и зачем. Кром отвечал, не жалко. Тот слушал внимательно, иногда кивал, глядя мимо, словно припоминал что-то давно забытое. Было странно пояснять простые, известные каждому вещи, но Кром не успевал поразмыслить над этим — Ригель спрашивал вкругорядь, и становилось ясно, что молчун в избе только один. Голос Ригеля больше не сбивался, не скрипел несмазанной дверью, а лился свободно, и Крому слышалась в нём тень нездешней напевности. По давней привычке он попытался вообразить его говор, увидеть внутренним оком. Получился ручей, бойко скачущий по каменистому руслу, вихрящийся в крошечных водоворотах там, где Ригель играл голосом, выговаривая-выпевая слова. Чудно.
