Однажды жарким летом - Аллен Иоганнес (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗

Иоганнес Аллен

Однажды жарким летом

Глава 1

Наш дом находился в городе, но в зеленом районе, больше похожем на предместье, и в стороне от дороги, которой пользовалось большинство людей. В тихие вечера слышался отдаленный шум машин, но звук был таким слабым и призрачным, что никого не раздражал. Его было достаточно только для того, чтобы напомнить, что до центра города можно добраться за полчаса, если, конечно, кому-то хотелось об этом вспоминать.

Дом был весь белый с колоннами и верандой. А вокруг такой большой сад, что его называли парком, в глубине вырыли даже небольшой пруд, окруженный несколькими рододендронами. С балкончика на втором этаже открывался отличный вид на лужайку перед прудом. Когда мы покупали дом, папа повел нас на этот балкон, чтобы осмотреть окрестности, и сказал:

— Нас здесь никто не увидит, мы полностью изолированы от людей.

И почему это люди так беспокоятся о том, чтобы отделиться от себе подобных, хотя на самом деле больше всего мечтают о родственной душе, которой хотелось бы бросить:

«Привет!»

Моя комната была на втором этаже рядом с ванной. Внизу спала только Нелли. Нелли — так звали нашу горничную — высокую, светловолосую, розовощекую и веселую девицу из Рингкобинга. Когда у меня было плохое настроение — а в те времена это частенько случалось по вечерам, — я всегда спускалась к Нелли. Она не слишком много разговаривала, и мне это тоже нравилось. Нелли просто сидела в кресле, слушала радио и курила тонкие сигареты, которые не тушила, пока они почти не догорали до самого фильтра и не начинали обжигать пальцы. Думаю, что она чаще всего вспоминала родную деревню, но я никогда не знала точно, что у нее на уме, хотя мне всегда нравились люди, которые не размышляют вслух.

Стены в моей комнате были светлыми, занавески цветастыми — в бледно-голубом, желтом и розовом узоре. Кто-то скажет, что это банальное сочетание, но в том летнем свете расцветка казалась очень неплохой. Когда я не валялась в кровати, то обычно сидела за столом у окна, где лежало мое зеркальце, косметика и школьные учебники.

Комнаты отца и матери находились прямо напротив моей, брата — рядом, а в комнате отца был даже собственный балкон. У брата комната была такой малюсенькой, что в ней помещались только два кресла и кровать, но чем меньше у него было места, тем больше это ему нравилось. Джону в то время только что исполнилось двенадцать, и он стал совершенно невозможен, всюду разбрасывал свои роликовые коньки и теннисные ракетки, а убираться не любил больше всего на свете. Если бы у него была комната, как у меня, то наверное, там царила бы разруха, как в Риме после падения.

Сейчас мне уже девятнадцать, а история, которую я собираюсь рассказать, началась два с половиной года назад. Кто-то скажет, что для молоденькой девушки довольно странно писать мемуары, тем не менее мне хочется вспомнить те несколько месяцев, которые изменили мою жизнь. Да что там — за день может произойти так много, что иная шестидесятилетняя биография рядом с этими событиями покажется бесцветной и скучной. Хочу сразу сказать, что я не испытываю горечи или раскаяния, и доведись мне снова прожить это время, я поступила бы, наверное, точно также, ведь надо учитывать обстоятельства, — у меня просто не было выхода. В те несколько месяцев я превратилась из маленькой девочки в зрелую женщину, а потом испытала обратное превращение, если такое вообще возможно! Я знаю только одно — надо найти правильные слова, чтобы рассказать о том, о чем я хочу рассказать, и эта книга должна получиться такой честной, что я просто умру от стыда, если кто-то догадается, кто ее автор. Когда я говорю «честной», то имею в виду именно «честность».

Не думаю, что за прошедшие два с половиной года моя внешность изменилась. Волосы у меня все еще светлые, а летом, естественно, еще больше выгорают и начинают походить н? пшеницу, которую долго сушили на солнце. Глаза, к сожалению, не голубые, а серые с коричневыми крапинками. Когда я их прищуриваю, то они становятся темными и грозными. Нос у меня определенно великоват, но маленькие мышцы вокруг ноздрей позволяют по-кошачьи наморщиться — тогда нос кажется меньше. Впрочем, трудно всегда помнить о каких-то мышцах, поэтому в шестнадцать лет я специально клала в правый туфель камешек, чтобы он напоминал мне о том, что надо морщиться. Правда, из-за камешка я начала хромать, поэтому пользы было немного. В те дни я стягивала волосы на затылке резинкой или лентой, а теперь они спадают светлой волной мне на плечи.

Фигура у меня хорошая. Я быстро стала выше моих сверстниц, а когда перешла в старшие классы, грудь уже красиво оформилась, и мне даже приходилось ее немного скрывать. Ноги у меня длинные, а вот щиколотки не слишком тонкие, и я научилась ходить на каблуках гораздо раньше многих одноклассниц. Талия у меня до сих пор такая тонкая, что папа может сцепить вокруг нее ладони. Он всегда говорит, что когда видит таких худых барышень, то боится, что они переломятся пополам, но меня это только смешит, тем более что я прекрасно гнусь и кручусь на кольцах в спортивном зале.

Девушкам полезно проводить иногда инвентаризацию внешности, и книга дает мне как раз такую удобную возможность. Нет сомнений, что длинная шея и ровный круглый затылок — лучшее, что у меня есть. А вот лицо с шестнадцати лет у меня почти не изменилось, и это иногда удивляет: ведь я так много пережила, и опыт должен был оставить морщинки вокруг рта и у глаз.

Как правило, я ношу брюки или спортивную юбку со свитером. Я никогда особенно не задумывалась о белье и всем таком прочем — удобно — и слава богу. Конечно, никакого лифчика, но когда я надеваю юбку и туфли на каблуках, то приходится думать и о чулках с поясом, — и это мне даже нравится. Чулки я предпочитаю самые тонкие и светло-золотистые.

Ну, какие еще нужны детали, чтобы вы меня представили? Думаю, никаких, некоторые и так лишние, но я хотела рассказывать правду, а это часть правды. Детство теперь для меня потеряно. Я даже точно не знаю, было ли оно. Я забыла, как крутят обруч и играют в салочки. Я до сих пор иногда покупаю себе шоколадку, но ведь это случается не только в детстве.

Главное, привести все во временное соответствие. События толпятся во мне и никак не хотят выстраиваться по порядку. Надо во всем разобраться. Я закрываю глаза и вспоминаю каждый эпизод по отдельности. Я одна наедине с совестью.

Глава 2

С тех лета и осени прошло два с половиной года. Прежде меня ничто не тревожило, я была счастлива. Хотя возможно, где-то в глубине сидело что-то беспокойное, что-то опасное — какое-то неподдающееся контролю желание все почувствовать, узнать и испытать. А может, я все это домыслила позже. Но как бы то ни было, тогда я об этом еще не задумывалась.

Это было незабываемое лето: дни тонули в солнечном свете и покое, на небе не появлялось ни облачка. Само утреннее пробуждение и рассматривание в окно сада с прудом уже казалось приключением. В те дни у меня была особенная манера выражать дикое восхищение: я прижимала язык к небу и издавала тихий визг — получался резкий свистящий звук, с него-то я и начинала почти каждое утро.

У нас с Джоном уже начались летние каникулы, но семья еще не перебралась в загородный коттедж в Тисвильде, потому что отец опять уехал в командировку в Германию. Он отправлялся туда три-четыре раза в год и всегда возвращался назад через Париж. Наверное, в парижских девочках было нечто особенное, потому что он всегда повторял один и тот же маршрут, а когда рассказывал о поездке матери, всегда со значением поднимал брови. Можно сказать, что было бы дешевле и работать и развлекаться в Германии, но для него в Париже было заключено что-то исключительное и притягательное.

Мама не хотела переезжать на виллу, хотя было так жарко, что я даже иногда вытаскивала ночью матрас на балкон и спала только под одной простыней. Она говорила, что устала обходиться без городских удобств, но это была отнюдь не вся правда. Дело в том, что последние два года у нее был постоянный любовник: маленький спокойный человечек с необыкновенно ухоженными руками. Наверное, он был довольно симпатичным, если бы не казался мне таким невероятно старым. Он часто обедал с нами и в те дни, когда папа бывал дома, и оставался поболтать до двух-трех часов ночи.