Ночной кошмар (ЛП) - Уинтерс Бетани (читать полную версию книги .TXT, .FB2) 📗

Терапевт: Но вы же видели красные флажки, верно?

Я: Я думал, это карнавал.

— Неизвестый.

ГЛАВА 1

АТТИКУС

Я собираюсь убить ее.

Я имею в виду, я не буду на самом деле убивать ее, потому что я не из тех сумасшедших, которым нравится трахать мертвых девушек, но я все равно обхвачу рукой ее маленькое горло и буду сжимать его, пока она не признает, что принадлежит мне.

Прошло семь месяцев, черт возьми.

В течение семи месяцев она не отвечала на мои звонки, не отвечала на мои письма и не приходила навестить меня. Я был в тюрьме, а она здесь занималась черт знает, чем. Без меня.

Неужели она не знает, каким сумасшедшим это меня сделало? Как я ходил по своей камере каждый день и ночь и рвал на себе гребаные волосы, задаваясь вопросом, с кем она была и что делала, пока я был там взаперти?

Конечно, она, блядь, знает.

Она знает меня лучше, чем кто-либо.

Может быть, именно поэтому она ушла от меня.

К черту это. Это определенно причина, по которой она меня бросила. Но слишком плохо для нее; мне насрать, хочет ли она больше никогда не видеть моего лица или нет. Сейчас я ухожу и сделаю все возможное, чтобы она снова стала моей.

— Куда? — спрашивает водитель такси на вокзале, встречаясь со мной взглядом в зеркале заднего вида.

Я даю ему адрес и указываю подбородком на его центральную консоль. — Могу я воспользоваться твоим телефоном?

— С твоим что-то не так? — спрашивает он, отдавая его мне, а затем отстраняется.

— Я потерял свой, — говорю я ему, набирая номер, который запомнил, прижимая его к уху, как только нажимаю кнопку вызова.

Технически, это не ложь. Я действительно потерял его вместе со своей свободой в ту ночь, когда избил до полусмерти партнера по учебе Вайолет и поджег его комнату в общежитии.

Гребаный придурок.

— Алло?

— Это я.

— Аттикус? Что ты— Он замолкает, вероятно, смотрит на свой телефон, чтобы проверить номер на экране. — Подожди, чей это телефон?

— Моего таксиста.

— Ты в такси? — Его голос звучит озадаченно. — Чувак, пожалуйста, скажи мне, что ты не сбежал из тюрьмы.

— Я не сбежал из тюрьмы, — говорю я, просто чтобы успокоить его, одаривая водителя своей лучшей улыбкой, когда его глаза расширяются. — Они выпустили меня четыре часа назад.

— Что? Какого черта ты мне этого не сказал? Я мог бы быть там, чтобы забрать тебя.

— Потому что ты бы сказал ей, что я приду.

Короткая пауза, а затем он вздыхает, даже не потрудившись отрицать это.

Я знаю, что он любит меня как брата, но он любит ее как сестру, и он никогда не пытался скрыть тот факт, что он думает, что ей будет лучше без меня. Он ублюдок из-за этого, но я не могу сказать, что виню его. Я бы, наверное, тоже сказал ей это, если бы был лучшим человеком.

— Я так понимаю, тебе нужно где-то остановиться?

Я ухмыляюсь этому, качая головой, хотя он не может меня видеть.

До того, как меня посадили, я жил с Вайолет в квартире за пределами кампуса, и это довольно мило, что он думает, что я хочу жить с ним сейчас. Как будто я не вернусь в свою кровать к утру понедельника.

— Я в Блэк-Ридже, Феникс. Я возвращаюсь домой.

— Аттикус… — предупреждает он, мгновение колеблясь, прежде чем решиться рискнуть своей жизнью. — Она двинулась дальше. Ты ей больше не нужен, и тебе нужно с—

— Если ты скажешь, что мне нужно смириться с этим еще раз, я отрежу тебе язык и скормлю его твоей матери.

— Господи, — шипит он, как раз в тот момент, когда водитель такси поднимает голову и корчит мне рожу. — Какого хрена, чувак?

— Ты идешь или нет? — Бормочу я, притворяясь незаинтересованным, но втайне надеюсь, что он пойдет.

Может быть, совсем чуть-чуть.

Он мне не нужен или что-то в этом роде. Я могу вернуть свою девушку сам. Но Ночь Джокера всегда была нашим увлечением — его, моим, Вайолет, моей сестры-близняшки и двух других наших лучших друзей — и будет намного веселее, если мы все будем там вместе.

— Да, — наконец отвечает он. — Я иду.

ГЛАВА 2

ВАЙОЛЕТ

— Ты уверена, что хочешь пойти сегодня вечером? — Спрашивает Энди, подходя ко мне сзади и обнимая меня за талию, опуская подбородок мне на плечо.

Я хмурюсь и смотрю на нее в зеркало в ванной над раковиной. — Почему я должна не хотеть идти?

Она не отвечает, потому что мы обе знаем причину.

Без него все будет по-другому.

Каждый год в День Основателей мы возвращаемся домой из колледжа, идем на парад и улыбаемся нашим родителям, как хорошие дети из Семьи Основателей, какими мы и являемся, а затем готовимся к тому, что мы называем Ночью Джокера — ночью, когда я и пять моих лучших друзей, которые подружились, когда мы еще были задиристыми первокурсниками старшей школы, где мы все разрисовываем лица маской Джокера, напиваемся в лесу нашего родного городка и позволяем другим завсегдатаям вечеринок искать спрятанную нами карту Джокера. Тот, кто найдет ее, может попросить кого-нибудь из нас об одолжении — в котором мы не можем отказать, — но никто никогда ее не находил и, надеюсь, никогда не найдет. Я почти уверена, что некоторые люди на данный момент думают, что карта — это просто миф, в то время как другие относятся к ней очень серьезно и ищут всю ночь.

Мы все знаем, что это глупая, детская традиция, но это наша традиция, и она нам нравится.

Но все будет по-другому.

Я моргаю, глядя на себя, затем прочищаю горло и опускаю взгляд на свою грудь. Старая цепочка, которую я ношу, длинная, черный массивный кулон в виде креста спрятан у меня между грудей, но большую часть времени он все равно ощущается как чокер.

Руки Энди сжимаются вокруг меня, и я сопротивляюсь желанию вытащить ожерелье, чтобы провести по нему пальцами.

Не думай о нем.

— Хочешь, я закончу это за тебя? — спрашивает она, опуская подбородок на краску на прилавке.

Я улыбаюсь и отворачиваюсь, чтобы позволить ей заняться моим лицом, безуспешно пытаясь слушать, как она рассказывает мне о какой-то драме, которую ее мама недавно разыграла. Я едва слышу ни слова из того, что она говорит, и я чертовски уверена, что не могу перестать думать о нем.

Аттикус Ли — парень, который украл мое сердце шесть лет назад и отказывается вернуть его.

Он ядовит. Безрассуден. Опасен.

Вреден для меня.

Но даже после семи месяцев тишины и покоя он все еще умудряется производить шум в моей голове. Он вторгается в каждую мою мысль. Он — часть всего, что я делаю, каждого решения, которое я принимаю.

Когда я открываю глаза утром, я думаю о нем, когда лежу одна в кровати, на которой он меня привязывал.

Когда я иду выпить кофе перед занятиями, я думаю о нем, когда делаю заказ симпатичному бариста, потому что это заставляет меня вспомнить о том, как он целовал меня у него на глазах, потому что я принадлежала ему, и он позаботился о том, чтобы каждый парень знал об этом.

И когда сегодня вечером я принимала душ у своей лучшей подруги, я думала о нем, пока намыливала свое тело, вспоминая, как я цеплялась пальцами за стеклянную дверь, когда он трахал меня сзади в эту самую ночь три года назад.

— Ты вообще меня слушаешь?

— Нет, — признаюсь я, смеясь над ее гримасой.

— Ты могла бы, по крайней мере, солгать.

— С каких это пор я лгу тебе?

Она выводит меня из ванной в спальню своего детства и ставит перед зеркалом во всю стену, чтобы я могла посмотреть на себя. Довольная своим нарядом и жутким кроваво-красным разрезом на щеках и губах, я пробегаю глазами по всему своему телу. Мои длинные темно-каштановые волосы и подтянутые ноги, обтянутые сеткой. Моя короткая черная юбка и черный топ, открывающий слишком большое декольте. Мои татуированные руки и пирсинг в ушах.

Я изучаю каждый шрам и каждый изъян и не могу не задаться вопросом, что бы он сказал, если бы мог видеть меня сейчас.