Один в толпе - Боковен Джорджия (лучшие бесплатные книги txt) 📗

Джорджия Боковен

Один в толпе

Пролог

Коул Вебстер провел рукой по своему лицу. Бинты, сплошные бинты. Пальцы везде натыкались на рыхлую материю.

Хирург говорил, что операция длилась девять часов и благополучный исход был под вопросом. В ногу, сломанную в двух местах, вставили металлическую спицу, но по сравнению с травмой черепа это были сущие пустяки, легкое телесное повреждение. Некоторые кости оказались раздробленными. Чудом ни один из осколков не задел мозг. Коула собирала заново целая команда искуснейших специалистов. Челюсть была теперь на проволоке, поэтому он не мог говорить. Лицо, пока не сошли отеки, сплошь обмотано бинтами.

Коулу почему-то вспомнилась старуха из Арканзаса. Он был тогда подростком, подрабатывал на ярмарках в оркестрике, игравшем кантри. И все пялились на ее руки, на узловатые, покореженные артритом пальцы. Когда он спросил, больно ли это, она ответила:

– Да сейчас уж не так. А бывало, думаешь, молотком по ним стукнуть – и то лучше.

Он тогда даже представить себе не мог такой муки. Прошло почти двадцать лет, и вот когда он вспомнил ее слова.

Непослушные пальцы наконец наткнулись на что-то, левый глаз пронзила невыносимая, оглушающая боль. Коул вжался головой в подушку и чуть не взвыл. Но зато, пока дергался и выл, не вылезал из орбит глаз, удалось забыть, пусть ненадолго, о той главной боли – тупой, нуряющей, которая мучила его постоянно. Утром один из врачей посоветовал ему постараться найти в ней хоть что-то положительное.

Такой тонкий психолог нашелся.

Ни черта они тут в боли не разбираются. Разбирались бы, знали бы, что порой страдаешь что смерть кажется избавлением. Когда, мотоцикл из-под тебя выскальзывает, и ты летишь с обрыва, а приземляешься, врезавшись мордой в дерево. Самым страшным для Коула было это воспоминание. Он мог в любую минуту вновь представить себе все до мелочей – и что случилось до того, как он въехал в масляную лужу, и что после – эпизоды нанизывались один на другой, кадры мелькали, как в дешевом триллере.

Скрипнула дверь, и звук этот ворвался в облако боли, окутавшее Коула. Он подался вперед, пытаясь разглядеть, кто вошел в комнату.

– Нашел-таки! – объявил Фрэнк Вебстер, подходя к кровати. Его бодрая походочка была под стать победной улыбке в поллица. – Будто на заказ. Сам дом – из тех ужасающих местечек, которым голливудская публика почему-то дает имена. Агент называет его «Касабланка».

До хайвея три года скачи – не доскачешь. Есть даже площадка для вертолета, вернее, будет, когда снесем этот дурацкий забор вокруг кортов. Утром пилот смотался туда-сюда для проверочки. Оттуда до больницы Вентура минут двадцать, не больше. Так что, если понадобится, врачи доберутся быстрее, чем до нашего дома.

Коул сквозь щелочки оплывших глаз разглядывал отца. Без контактных линз видно было совсем плохо, но в чем нельзя было ошибиться, так это в том, как старик воодушевлен. Дайте Фрэнку Вебстеру задачку потруднее – и он покажет, на что способен.

Сразу после операции, еще не очень сознавая, жив ли он или мертв, первым, что услышал Коул, был голос отца, монотонно повторяющий, как мантру: «Тебе нечего волноваться. Тебя никто не найдет. Только хирурги знают, кто ты на самом деле».

Несколько дней Коул никак не мог перестать думать о том, как встретил его, вернувшегося почти с того света, отец. Порой он даже был готов извинить его. Вполне естественно, что, как только Фрэнк узнал, что сын выжил, он тут же сосредоточился на новой проблеме – как избежать неминуемых убытков. В сущности, ничего особенного – так рассуждают все менеджеры.

Фрэнк встал так, чтобы Коул мог его видеть, не поворачивая головы.

– По дороге сюда я все думал, как развопились бы бульварные газетенки, пронюхай они о случившемся. И, знаешь, так разволновался, что поворот пропустил. Пришлось разворачиваться. Крюк сделал в милю, не меньше.

Коул, прекрасно зная, что последует дальше, устало прикрыл глаза. Фрэнк опять решил вернуться к их недавнему спору. Тогда Коул схватил ручку и нацарапал в блокноте, с которым отец не расставался ни на секунду, несколько резких слов по поводу того, что отец обращается с ним, как с вещью.

– О, сколько сплетен и домыслов они выплеснут на свои страницы. Не остановить! Разве только выпустить тебя перед камерами, – продолжал Фрэнк. – Только сильно сомневаюсь, что это их угомонит. Учитывая то, как ты сейчас выглядишь, мы бы могли предъявить им любого. Ну и что? У этих типов ни стыда, ни совести. Они в любом случае заявили бы, что ты таки погиб, а мы подставили двойника. Останется только разрешить им взять у тебя отпечатки пальцев.

Тема эта его будоражила, и он стал расхаживать из угла в угол.

– Да понимаю я, ты думаешь о том, что мы бы нашли способ разобраться с бульварной прессой. Ну а критика? Стоит им что-то учуять, и они будут кружить над нами, как стервятники. И чем дольше ты будешь поправляться, тем громче они станут орать, что ты уже никогда не сможешь вернуться. Сам ведь знаешь, чем чаще о чем-то говорить, тем быстрее это становится фактом, причем неопровержимым.

Словно желая подчеркнуть важность своих слов, он замер у изножья кровати и посмотрел прямо на Коула.

– Все просто и ясно. Я тебя всегда учил, что критикам платят за то, чтобы они критиковали. Если мы допустим, чтобы они узнали про аварию, они начнут писать о конце твоей карьеры еще до того, как ты выйдешь из больницы. Они будут дышать тебе в спину, как только ты снова появишься на сцене. Не дай бог пропустить одну ноту или шевелиться чуть медленнее, они, распихивая друг друга локтями, кинутся к своим компьютерам и начнут строчить статейки о том, как они были правы и как все гениально предвидели.

Даже если бы челюсть у Коула не была стянута проволокой, он не стал бы сейчас возражать отцу. Он действительно много раз видел, что бывает, когда критики решают, будто певец выдохся. И совершенно неважно, правы они или нет. Может, эти болтуны просто хотят оживить очередную статейку праздными размышлениями. Стоит спичке вспыхнуть, и никому, а в особенности бедняге-певцу, пожара не затушить.

– Мне самому противно в этом признаваться, – добавил Фрэнк, изобразив извиняющуюся улыбочку, – но все время ловлю себя на мысли: как обидно упускать такой случай. Как подскочили бы продажи! Твоя популярность вспыхнула бы с невероятной силой! Ни секунды не сомневаюсь, это была бы самая красивая из историй про музыкантов, играющих кантри. Сравниться с ней, пожалуй, могло бы только крушение самолета с Пати Клайн.

Да, в отце Коула Вебстера при всех обстоятельствах одно оставалось неизменным: он всегда шел к своей цели напролом. Он был менеджером до мозга костей прежде всего, в первую очередь и как еще только пожелаете назвать этот его талант. Прежде всего – как лучше подать. Главное – нужный ракурс, единственный и неповторимый. И ничего неожиданного в его отношении к аварии, в которую попал его сын, не было. Вот такой он человек. И все же Коул не мог справиться с разочарованием. И с обидой.

– Ну, мне пора. – сказал Фрэнк. – Тревор сегодня же вечером ждет ответа. Надо решать, что делать с обложкой нового альбома.

Коул откинулся на подушки, услышал, как закрылась за отцом дверь. Вот и опять он один.

Господи, как же он устал! Нет, даже больше, чем устал. Он измотан, истерзан. Иначе разве бы его задело то, что Фрэнк даже не подумал спросить, как его старший сын себя чувствует?

Глава 1

Белинда Ганновер устройлась поудобнее в шезлонге, перекинула копну белокурых волос с одного плеча на другое. Кедры, посаженные вокруг огромного пятидесятиметрового бассейна, успешно защищали от вездесущих папарацци, но они же и не давали добраться до бассейна никакому ветру, кроме, пожалуй, шквального. А небольшой ветерок не помешал бы. Ее локоны выглядели бы изящнее. Белинда машинально провела ладонью по волосам, чуть взбив их.