Прикид - Брук Кассандра (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗

Кассандра Брук

Прикид

Глава 1

КЭРОЛАЙН

Голос осени… Он безошибочно угадывался в шуме ветра, проносившегося над высокими особняками в викторианском стиле, что окаймляли парк и лужайку, и уже в ослабленном виде достигал менее удачно расположенных домов – на тихих улочках, возле железной дороги. Возможно, даже люди, жившие у самых путей, слышали его. Не говоря уж о пассажирах пригородных поездов, если они в тот момент не слушали объявления очередной остановки. Не говоря о водителях, если они не беседовали в те минуты по радиотелефонам из своих автомобилей, объясняя, почему в очередной раз опаздывают на работу.

Этот голос возвещал, что тихое течение августовских дней в Лондоне подошло к концу; что об отпуске, проведенном всей семьей где-нибудь в Марбеллья 1 или на Корфу, можно благополучно позабыть; что очень скоро начнут жарить каштаны, жечь листву в парке, собирать чернику на старом, заброшенном кладбище; что наши детишки будут сбивать с деревьев конские каштаны и считать дни, оставшиеся до Рождества. Такой знакомый утешительный голос, без которого вами непременно завладела бы тоска, отсутствие которого было сравнимо разве что с не взошедшей вовремя сентябрьской луной или молчанием птиц на рассвете.

Вообще лично мне этот голос уже начал заменять предрассветный птичий хор. Он стал частью моей жизни. Я даже открывала окно на кухне – убедиться, что слышу его. Открывала и слышала – да, это он, четко различимый даже на таком расстоянии и в шуме ветра, со свистом проносившегося над садами. Не столь мелодичный, как, допустим, пение соловья, но с тем же трепетным, замирающим отголоском, теми же затрагивающими струны сердца переливами. Особенно утешал тот факт, что он ничуть не менялся, всегда звучал одинаково, а смысл сказанного нельзя было спутать ни с чем.

– Саманта… поднимешь ты… наконец… свою задницу… и… сядешь… наконец… в эту… чертову машину?..

Это была Кэролайн. Мы ездили вместе с ней в школу. Все другие мамаши в округе давно отказались от этой авантюры, быстренько передоговорились между собой и сколотили более спокойные компании. Но я была здесь новичком – относительно, конечно. И просто не могла найти в себе силы ответить отказом на следующее заявление с порога: «Ты, Анжела, будешь возить девочек в понедельник, среду и пятницу, я – во вторник и четверг». Даже несмотря на то, что условия предлагались явно несправедливые.

Нет, было все же в Кэролайн нечто, делающее ее неотразимой. Примерно через неделю или две я решила, что все дело в непоколебимой ее уверенности. Уверенности в том, что все вокруг непременно должны хотеть того же, чего вдруг захотелось ей. И если человек неожиданно оказывал сопротивление, он, по ее мнению, был просто глуп или невыносимо эгоистичен.

Мне благополучно удалось избежать этих уничижительных определений. Каким образом, спросите вы? Да просто я покорилась, вот и все. Порой в этом случае жить становится куда легче. К тому же я была на несколько лет моложе Кэролайн. И все, чему научилась, она уже знала давным-давно и куда как лучше. И недвусмысленно давала это понять.

К разряду отличительных черт Кэролайн можно было отнести тот факт, что непоколебимая уверенность в собственной правоте трогательно сочеталась у нее с простодушием, в поисках которого Вордсворт 2 был готов покорять горные вершины. То было простодушие в самой жуткой его форме – Кэролайн была органически не способна лгать. Возможно, она не видела в том смысла, а может, просто не знала, что это такое. Она не скрывала ни своих чувств, ни мыслей, ни знаний. Когда речь заходила о ней самой, эта предельно обнаженная искренность просто потрясала, шокировала, а иногда даже забавляла. Если же речь шла о ком-то из окружающих, была сравнима с нежнейшим из объятий, но чаще – с выстрелом убойной силы. По моим наблюдениям, в нескольких домах в нашей округе уже проживали смертельно раненные, окончательно оправиться которым было не суждено. А мой муж Ральф стал называть наш район «маленькой Боснией».

Что же касается лично меня, то я отделалась несколькими мелкими шрамами:

«Анжела, последний раз такие сиськи, как у тебя, я видела у одной женщины с силиконовыми имплантантами. Ты тоже, что ли, оперировалась?» (Это было заявлено при второй нашей встрече.)

«Вообще-то мне нравится минет, но Патрик вечно боится, что я ему откушу». (Это было сказано неделю спустя.)

«Не будь наивной! Папа римский наверняка мастурбирует. Все мужчины этим занимаются!» (Это прозвучало на званом обеде, куда были приглашены мы с Ральфом. Давали его наши соседи, тишайшая парочка. К тому же, как выяснилось позже, новообращенные католики.)

И поскольку все вокруг испытывали перед Кэролайн благоговейный трепет, смешанный с ужасом, все только о ней и говорили. Назвать сплетнями это было, пожалуй, нельзя – ведь у Кэролайн не имелось тайн. Скорее то было сравнимо с распространением истины в последней инстанции: о том, что у Кэролайн в бойлерной умудрились свить гнездо осы и что она совершенно правильно догадалась, что все дело тут в парафине. Пусть так, парафин он и есть парафин, главное, чтоб горело, верно?.. О том, как Кэролайн ходила на обед к Армстронгам, напилась, уснула и, проснувшись часов в двенадцать ночи, начала благодарить гостей за то, что пришли, и извиняться за то, что еда была неважнецкая.

Жизнь в нашей округе, вскоре поняла я, сводилась к жизни с Кэролайн или без нее. Она стала нашим суровым божеством, воплощением темных глубин нашего подсознания. Она царила! Стоило ей перестать разговаривать с вами, и вы были обречены. А если даже и разговаривала, то все равно обречены.

Будь она задавалой или снобкой, ее можно было бы свергнуть. Даже смеяться над ней было бы можно. Но в своих пристрастиях и ненависти Кэролайн отличалась истинным демократизмом. И местный букмекер приходил к ней на обед, а пэру, принадлежавшему к партии тори и жившему в двух домах от нее, в этой чести было отказано. А местному викарию отказано решительно и бесповоротно, и называла его Кэролайн исключительно «его преподобие Жополиз». С чисто эстетической точки зрения ей была ведома разница между строем великолепных особняков XIX века (в одном из таких проживала она сама) и утилитарным рядом домов в неогеоргианском стиле, где обитали мы. Но ей и в голову бы не пришло в этой связи смотреть на людей свысока или же, напротив, стлаться перед ними. Если уж Кэролайн смотрела на кого-то свысока, то совсем по другим причинам, зачастую просто непостижимым. И уж если смотреть, то с недостижимых нравственных высот.

Именно во время этих совместных поездок в школу я начала понимать, что представляет собой Кэролайн.

– Знаешь, ты мне очень понравилась, – довольно сурово и безапелляционно заявила она однажды. Она стояла у дверцы автомобиля, с необычайным для нее терпением дожидаясь, пока не выйдет моя дочь Рейчел.

Ее дочь, Саманта, уже свернулась на заднем сиденье, напоминая злобного хорька. Машина стояла посреди дороги, и это несмотря на то, что поток других желавших проехать по ней автомобилей все увеличивался. Но Кэролайн, похоже, не замечала.

– Знаешь, я, пожалуй, на обратном пути заскочу к тебе. Попьем кофейку, – бросила она, отъезжая во главе целого каравана разъяренных водителей. Ей было плевать, согласна я или нет.

Вернулась она около половины десятого, оставила машину примерно на том же месте и вошла в дом. Прежде мне как-то не доводилось видеть ее вблизи. Хорошенькая женщина, особенно когда не смотрит хмуро. Высокая элегантная блондинка лет тридцати пяти – иными словами, лет на восемь старше меня. На ней был жакет для верховой езды, туго обтягивающие джинсы. Красивые длинные ноги, на лице ни тени улыбки.