Золушка à la russe: Постскриптум (СИ) - Эфф Юлия (чтение книг txt) 📗

Золушка à la russe: Постскриптум

"Золушка à la russe: Постскриптум". Главы 1-9

1

Благая мысль!

Сначала ты, а после -

Значимое слово.

По примеру Бояна,

Начнем, помолясь богам…

Это был удар ниже пояса. Будущий политик только представил себе, как люди будут указывать пальцем на его чадо и хихикать: «Посмотрите на трансвестита! Хорошо папочка воспитал сына!» — и у банкира потемнело в глазах. Было ясно как божий день, что это происки конкурентов: именно они, которым так мешала слишком кипучая деятельность олигарха, объявили информационную войну — раздули пожар из двух журнальных статеек о похождениях сына-балбеса.

В восемьдесят шестом, тогда еще просто майор в отставке, он, Дмитрий Иванович Карамзин, уверенно начинал свой бизнес: воспользовался связями, деньгами верных однополчан и, наконец, ситуацией в стране. Каждый день был на краю и, вообще, закончил бы однажды свой путь, если бы не верный телохранитель и друг-однополчанин в одном лице, заслонивший собой от автоматной очереди. Тогда везунчику-майору было всего тридцать восемь, и любовь к жизни, желание достичь благополучия помогли пережить страх за свою семью, боль за глупую смерть друга, унижение перед спонсорами-кредиторами и желание все бросить и устроиться на работу в какое-нибудь тихое местечко. Но в то время, действительно, ничего своего, кроме жены и двух маленьких сыновей в коммуналке, не было. Ради них он жил, горел, страдал, уходил от преследования — и беспрерывно унижался, унижался, унижался… Он до сих пор ненавидит это слово и вздрагивает, случись кому-нибудь ненароком напомнить о девяностых.

Но сейчас-то есть все и даже больше: свой банк, несколько промышленных предприятий по всей стране, дом — полная чаша, жена, красавица и умница, нисколько не подурнела за эти двадцать четыре года… И все бы ничего, если бы не подросшие сыновья. Правильно в народе говорят: «Маленькие детки — маленькие бедки…» — сыновья выросли, а спокойнее не стало. Старший, слава Богу, вырос более послушным, положиться на него можно — пошел по отцовским стопам, а значит, будет кому оставить свой бизнес… Но этот же, младший, балбес и негодяй!..

Банкир с рычанием покомкал журнал, на обложке которого красовался до неузнаваемости напудренный и напомаженный сын-мажор в женском платье и целующийся с этим неблагодарным довеском-крестничком, неугомонным дружком, который (умный!) спрятал свои бесстыжие пол-лица под широкими полями шляпы. Просил же банкир этих балбесов, уговаривал после первого похождения вести себя скромно и не давать пищу газетчикам — не послушались говнюки. Недели не продержались.

Конкуренты тут же подхватили идею, подброшенную желтой прессой, и повернули все так, что, начиная с сегодняшнего утра, словно сговорившись, один за другим звонили клиенты и отказывались от сделок, ссылаясь на форс-мажорные обстоятельства. А консультант-советник по созданию образа будущего губернатора края сказал, что вообще умывает руки: ему дешевле будет отказаться от работы с Карамзиным, чем вывернуться из сложившейся ситуации.

Таким образом, сегодня из-за этого неблагодарного щенка благополучно перечеркивалось все, созданное за два десятка лет: бизнес, планы на новую карьеру и даже доброе имя семьи. А ведь сколько раз копали под него, пытались уличить его, господина Карамзина, в грязных финансовых и политических махинациях, сколько раз он (в последний момент!) выходил сухим из опасной ситуации, как с поля боя, — и никто не мог никогда поколебать этой скалы, для которой хорошая репутация всегда была прежде всего! И вот тебе — нашли ахиллесову пяту, пробили брешь там, где он, опытный в политических интригах человек, ожидал меньше всего…

Прощаясь по телефону с опешившим банкиром, консультант (но даже в его голосе было больше сомнения, чем уверенности) лишь посоветовал Дмитрию Ивановичу найти соответствующий «клин», которым, как говорится, можно было бы поправить ситуацию. «Какой клин?»- не понял тогда банкир. «Ну, я не знаю… — определенно, консультант говорил первое, что придет в его голову, — вашу семью обвиняют в распущенности, значит, нужно так исправить ситуацию, чтобы все было наоборот…» — «Я за что тебе деньги плачу?! — разозлился Дмитрий Иванович. — Мямлишь, ничего толком сказать не можешь?» — «Ну-у-у…» — консультант на том конце провода, и правда, мямлил. Карамзин представил себе, как этот «профи» привычно откидывается на спинку кресла, крутится в нем задумчиво, постукивает ногтями по зубам (эта привычка всегда бесила банкира) — но ради дела пришлось вытерпеть это долгое «ну». «Скажем, пресса считает вашего сына, э-э-э, не совсем нормальным. На сегодня это единственное препятствие. На кону ваше, Дмитрий Иванович, доброе имя, а значит, нужно твердое доказательство того, что…» Карамзин не выдержал и перебил собеседника, уже уловив идею: «Женить поганца?» — «Хоть бы и так. Можно еще какую-нибудь дополнительную благотворительную акцию провести, поднять престиж, так сказать… Пусть ваш сын поучаствует… Какой-нибудь детский дом…»

Карамзин тогда, утром, только посмеялся над бредовостью идеи: женит он сына впопыхах — и что дальше? Новый скандал? Однако мысль как-то незаметно крепла, безответственно всплывала в самый ответственный момент. По дороге домой, словно в подтверждение нелепой идеи, мимо машины банкира целых два раза просигналили свадебные кортежи. После второго банкир загадал про себя: «Бог любит троицу, если встретится третья — значит, так тому и быть!» Свадебных, громкоголосых кортежей больше не было, и Дмитрий Иванович даже расстроился, решив, что идея, в общем-то, была не плоха.

В это момент вдруг позвонила жена и предупредила, что их непутевый сын, опять вместе с их крестником, ходячим генератором неприличных идей, собираются остаться ночевать на квартире старшего сына, находящегося в отъезде, — а это значит, опять что-нибудь придумают. Банкир велел шоферу поворачивать и ехать в другой конец города, с целью предотвратить очередной скандал. И, сворачивая по Тверской на улицу, где когда-то купил сыну в подарок на совершеннолетие квартиру, Карамзин раскрыл рот: у памятника Пушкину и Гончаровой стояли машины, отдекорированные шарами и искусственными цветами. И счастливые молодые фотографировались, держась за руки, как и бронзовый поэт со своей женой.

Что-то защипало в глазах банкира, он бы и перекрестился тут же, если бы не постеснялся водителя; и всю обратную дорогу молчал, не реагируя на шуточки сына и его дружка. Дома волнение понемногу улеглось и даже немного забылось за болтовней жены, которая увидела тревожно-подавленное состояние мужа, но не догадалась о причине. Чтобы прийти в себя и решиться поставить неблагодарного отпрыска перед фактом, Дмитрий Иванович заставил себя читать нарочно скопленную за месяц прессу — статьи о поведении сына и неутешительных выводах о том, что его семья «зажралась»…

Карамзин-старший вздрогнул от внезапно раздавшихся завываний, криков и странной музыки из комнаты сына — решительно встал, засунул ноги в тапочки, теперь полностью морально готовый к разносу: сколько можно это терпеть!

За закрытой дверью, ведущей в соседнюю комнату, доносилась какая-то ужасная какофония звуков. Дмитрий Иванович по дороге так сам себя накалил, что без лишних разговоров пнул дверь и ворвался в комнату. От увиденного он опять схватился за сердце: его сын и неизменный дружок (оба в кимоно и с загримированными под самураев белыми лицами, со своими распушенными дурацкими крысиными хвостами на светлых макушках) изображали поединок. Под аккомпанемент японской музыки, выплескивавшейся из внушительного размера колонок.

— Ну, знаете ли… — видимо, привычка постоянно чувствовать спиной дыхание местных папарацци не позволила банкиру выразиться крепче, — Это переходит все границы!

Он выдернул из розетки вилку от удлинителя, но музыка не исчезла: сработал стабилизатор энергии. Тогда банкир бросил в «самураев», увлекшихся игрой, скомканный журнал. Наконец, отцовское отчаяние было услышано: бойцы замерли, продолжая растягивать наглые рты в улыбке. Банкир потряс кулаками. Но грим на лицах двух негодяев не дрогнул в раскаянии, балбесы переглянулись, молча ожидая словесной трепки: