Не горюй! - Кайз Мэриан (читать книги TXT) 📗

— Понимаете, миссис, кустарник нужен, чтобы удерживать стену.

Еще он утверждал, что если траву стричь, то она пожухнет и пропадет.

Матери наконец удалось вернуться на кухню, где она долго гремела посудой, готовя Майклу чай.

— Ленивый, старый негодяй! — со слезами жаловалась она мне и Хелен. — Никогда ничего не делает. Я из-за него пропустила очередную серию. И трава уже по колено. Мне перед соседями стыдно. Мы тут единственные, у кого не сад, а джунгли. Так и хочется плюнуть ему в чай!

Жалостливая пауза. Считаем до трех.

— Да простит меня господь! Хелен, оставь в покое это печенье. Оно для Майкла.

— Почему Майклу достается хорошее печенье, если ты его ненавидишь, а мне приходится есть крекеры? — громко спросила Хелен.

«Резонный вопрос», — подумала я.

— Шшш, — сказала мама, — он может тебя услышать.

Майкл снимал свои идеально чистые сапоги у задней двери. На них не было ни единого пятнышка.

— Нас ведь ты не ненавидишь, — не унималась Хелен. — Но мы не получаем вкусного печенья. И ты ненавидишь Майкла, — последние слова были произнесены очень громко в сторону двери, — но он получает дивное печенье. — Она мило улыбнулась Майклу, когда он при-хромал в кухню, держась за спину, будто надорвал ее на непосильной работе в нашем саду.

— Добрый вечер, — проворчал он, подозрительно взглядывая на меня: он явно решил, что о нем говорила я. Никто не может заподозрить Хелен, ведь у нее такое невинное, ангельское личико.

— Налить вам чай? — спросила мама.

Позже, уже совсем вечером, я слышала, как родители спорили на кухне.

— Джек, ты должен что-то ему сказать!

— Слушай, Мэри, я сам подстригу траву.

— Нет, Джек, мы ему за это платим. Он должен выполнять свою работу. А то забивает мне голову всякой ерундой. Считает меня за дуру.

— Ладно, ладно, я с ним поговорю!

— Может, вообще все заасфальтировать? Тогда можно будет его уволить.

Но папа так и не поговорил с Майклом. И я точно знаю, что он сам стриг траву в тот день, когда мама поехала навестить тетю Китти, а потом соврал маме, что это сделал Майкл. А Хелен взяла за моду время от времени спрашивать маму, не будет ли она покупать ей сдобное печенье, если она даст слово никогда не стричь траву.

Хелен была права. Если ребенка «размазать» по патио, Майкл покажет нам, почем фунт лиха.

Но такого никогда не произойдет. Хотя, если Кейт не перестанет блажить, я могу и передумать.

— Нет, Хелен, — сказала я, — у меня нет послеродовой депрессии. Во всяком случае, я так думаю. Пока, по крайней мере.

Господи, только этого мне и не хватало!

Но я не успела сказать ей, что Джеймс меня бросил, потому что в комнату вошел папа.

— Хайджек… — хором приветствовачи мы его.

Отец ответил на приветствие улыбкой и кивком головы. Видите ли, моего отца зовут Джек, и в начале семидесятых, когда вошло в моду угонять самолеты (позднее стали чаще писать о надругательствах над детьми), мой дядя из Америки, приехав к нам в гости, приветствовал отца словами: «Хай, Джек!» [1] Мы с сестрами едва не подавились от хохота. С тех пор такое приветствие всегда вызывало улыбку.

— Я пришел посмотреть на свою внучку, — сказал папа. — Я могу ее подержать?

Я передала Кейт отцу, он взял ее вполне умело (что неудивительно). Кейт немедленно перестала вопить. Она спокойно лежала у него на руках, сжимая и разжимая свои маленькие кулачки.

Точно как ее мать, грустно подумала я. Воск в руках мужчины… Нет, это надо задавить в зародыше! Надо уважать себя. Мне для счастья не нужен мужчина. И вообще, да здравствует феминизм.

— Когда ты собираешься дать ей имя? — спросил папа.

— Только что дала, — сказала я. — Я назвала ее в честь бабушки.

— Замечательно! — просиял отец. — Привет, маленькая Нора, — ласково обратился он к розовому свертку.

Хелен, мама и я обменялись испуганными взглядами. Не та бабка!

— Послушай, пап, — смущенно призналась я, — я назвала ее Кейт.

— Но мою мать не звали Кейт. — озадаченно нахмурился он.

— Знаю, папа, — пробормотала я. (Господи, ну что за жизнь, одни ямы да ухабы!) Я назвала ее в честь бабушки Макуайер, а не бабушки Уолш.

— Вот как, — сказал он с заметной прохладцей.

— Но пусть ее второе имя будет Нора, — нашлась я.

— Ну нет! — возмутилась Хелен. — Назови ее как-нибудь покрасивее. Придумала! Назови ее Елена! Елена — это по-гречески Хелен.

— Тихо, Хелен, — остановила ее мама. — В конце концов, это девочка Клэр.

— Ты же всегда учила нас делиться игрушками, — надула губы Хелен.

— Кейт не игрушка, — вздохнула мама.

Нет, Хелен может достать кого угодно.

К счастью, моя сестрица не могла надолго сосредоточиться на чем-то одном, вот и сейчас она резко сменила тему:

— Пап, ты не подвезешь меня к Линде?

— Хелен, я не шофер, — обиженно ответил отец.

— Папа, я ведь не спрашиваю, чем ты зарабатываешь на жизнь. Я это и так знаю. Просто попросила подвезти, — резонно заметила Хелен.

— Нет, Хелен! Ты вполне можешь пойти пешком, черт побери! — воскликнул отец. — Честно, никак не могу понять, что случилось с молодежью. Лень, вот в чем дело. Когда я был…

— Папа, — резко перебила его Хелен, — пожалуйста, не рассказывай мне снова, как ты проходил три мили босиком до школы. Я уже не могу этого слышать. Просто подвези меня, и все, — и она улыбнулась ему своей кошачьей улыбкой из-под густой темной челки.

Отец некоторое время в изнеможении смотрел на нее, потом рассмеялся.

— Да ладно, — сказал он, звякнув ключами от машины. — Пошли.

Он передал мне Кейт. Именно так, как и следует передавать ребенка.

— Доброй ночи, Кейт-Нора, — сказал он, с явным ударением на «Норе». Полагаю, он еще не совсем простил меня.

Папа с Хелен ушли. Мама и я с Кейт остались сидеть на кровати, наслаждаясь тишиной, наступившей после ухода Хелен.

— Ну вот, — промолвила я, — можешь сказать спасибо своей тете Хелен за первый урок правильного обращения с мужчиной. Надеюсь, ты последуешь ее примеру. Обращайся с ними, как с рабами, — и тогда, не сомневайся, они и вести себя станут как рабы.

Кейт посмотрела на меня широко открытыми глазенками, а мама хитро улыбнулась. Довольной улыбкой. Понимающей улыбкой.

Улыбкой женщины, чей муж последние пятнадцать лет пресмыкается перед ней.

5

Пора ложиться спать.

Как-то странно ложиться в постель, в которой ты провела детские годы. Мне казалось, что те годы давно канули в Лету.

Deja vu.

Опять же странно, когда тебя на ночь целует мать, а рядом в корзинке спит твой собственный ребенок.

Я уже сама была матерью, но мне не требовался Зигмунд Фрейд, чтобы сообразить, что я все еще чувствовала себя ребенком.

Кейт лежала с широко открытыми глазами, уставившись в потолок. Скорее всего она все еще была в шоке после общения с Хелен. Я немного беспокоилась за нее, но, к своему удивлению, заснула сразу. А ведь думала, что вообще не буду спать.

В смысле никогда.

Кейт разбудила меня в два часа ночи, подняв крик примерно в миллион децибел. Интересно, она вообще спала? Я покормила ее, легла и снова заснула, но через несколько часов проснулась, как от толчка, ощутив кошмарный ужас. Ужас от того, что я в Дублине, а не в своей квартире рядом со своим любимым Джеймсом.

Я взглянула на часы. Было (вы правильно догадались) четыре часа. Меня, наверное, должно было утешить, что четверть населения, живущего по Гринвичу, тоже проснулись и лежат, таращась в темноту, мучимые самыми разными грустными мыслями: «Не уволят ли меня?», «Встречу ли я наконец человека, который полюбит меня по-настоящему?» или «Не беременна ли я?»

Но сознание того, что я не одна такая, ничуть не утешало. Потому что мне казалось, что я в аду. И сравнение моего ада с адом другого человека не помогало уменьшить мою собственную боль.