Десятилетия. Богатая и красивая - Харрис Рут (лучшие бесплатные книги .txt, .fb2) 📗

– Не больно-то ты похожа на прачку. – Тоби восхищалась платьем от Доналда Брукса и новой прической Барбары.

– Как твои двойняшки?

– Несносная парочка. В точности, как пишут в книжках.

Разговор иссяк. Тоби не хотела рассказывать подруге, что ее муж, теперь бухгалтер в крупной фирме, признался, что изменяет ей со своей секретаршей, и что будущий ребенок был знаком примирения. Барбара, в свою очередь, не хотела говорить Тоби, что она чувствует себя виноватой из-за того, что с удовольствием уходит каждый день из дома, оставляя детей на чужого человека. Ее это огорчало и тревожило, и она жадно вчитывалась в каждую статью психолога в журнале, где говорилось, что для воспитания ребенка важнее не количество, а качество общения с родителями.

На улице Барбара и Тоби распрощались, и хотя ни одна из них не призналась в этом, но обе они понимали, что вопреки их неясным обещаниям «вскоре повторить эту встречу», вряд ли они это сделают. Вязаные носки, игра в бридж всю ночь напролет и обручальные колечки с бриллиантами остались далеко в прошлом, а настоящее каждой из них внушало слишком много беспокойства, чтобы обсуждать его с кем бы то ни было.

Эванджелин Друтен поразили способности дочери, и она испытывала облегчение от того, что отчаяние, еще недавно владевшее Барбарой, испарилось.

– Не понимаю, как тебе это удается, но я восхищена тобой, – сказала ей мать.

– Открою тебе секрет: я все записываю. У меня есть список продуктов, которые надо купить, список домашних дел, список «детских дел». Я даже веду список всех этих списков. – Они обе рассмеялись, и Эванджелин подумала, надолго ли хватит Барбары с таким лихорадочным расписанием.

В июле 1960 года, когда лыжный сезон был позади, со своим ежегодным визитом к внукам приехали Алекс и Сара Розеры. Барбара очень боялась, как они отнесутся к ее решению оставить детей на няню и пойти работать, но вышло наоборот: Сара Розер и Вера Сучак нашли много общих тем для разговоров, а Алекс Розер не уставал давать Барбаре советы, как обработать начальство, чтобы добиться повышения в должности и зарплате.

– Что ты будешь делать, если родишь еще ребенка? – не терпелось знать Саре Розер.

Вопрос застиг Барбару врасплох. Она и забыла, что они с Диком пообещали родителям четверых внуков. Поэтому она попросту промолчала. Она не знала, как сказать свекрови, что она вообще больше не собирается рожать. На самом деле она и Дику этого не говорила – они просто старательно обходили эту тему.

У Алекса Розера не было никаких сомнений относительно Барбары.

– В следующий раз, когда мы встретимся, ты будешь уже вице-президентом фирмы, – заявил он, впервые поцеловав Барбару. Сара Розер последовала его примеру, и Барбара ощутила нечто новое – привязанность к родителям мужа. Она расцеловала их на прощание и в первый раз за годы замужества стала с нетерпением ждать их следующего приезда.

Единственным человеком, на которого работа Барбары не производила никакого впечатления, был ее муж. Впрочем, она сама к этому стремилась, поскольку его единственным условием было, чтобы ее работа никак не отражалась на жизни семьи. Барбара непременно возвращалась домой раньше Дика, наводила порядок после Веры Сучак, которая вечно разбрасывала журналы и конфетные обертки; накладывала свежую косметику; принималась за приготовление обеда и встречала Дика готовым виски с содовой. В том, что касалось его, она как бы была дома весь день, ожидая его прихода с работы, и он снова был доволен своей семейной жизнью.

Ни он, ни Барбара не отдавали себе отчета, что вся их жизнь превратилась в фикцию – тщательно обдуманную и усердно соблюдаемую, но все же фикцию. Они как будто жили в несуществующем мире.

Дик Розер регулярно продвигался по службе в компании «Маклафлин», и хотя обеды в обществе Стилсонов наводили скуку, но это была часть работы, и Барбара охотно сопровождала мужа, счастливая хоть такой возможностью чем-то ему помочь.

Она работала на Эдит Стейниц и была очарована ею. Эдит знала, как превратить на время дневной фотосъемки жующую жвачку полуграмотную девочку-подростка из Бронкса в богиню, и она знала, какой ракурс сделает из двадцатидолларового платья шедевр ценой в двести долларов. И все время, пока она творила свои чудеса, она не прекращала вышивать, едва поднимая голову в сторону того действа, чьим творцом она являлась.

Барбара жила словно под гипнозом и старалась ей подражать. Она покупала такие же босоножки, какие каждый день были на Эдит Стейниц; она купила мужские часы и затянула волосы в строгий пучок, как носят балерины. Она копировала ее отрывистую, несносную манеру говорить и не замечала, что Эдит Стейниц никогда не рассказывает о семье, детях, друзьях и вообще о какой-либо жизни за пределами «Харперз базар». Барбара отказалась поверить, услыхав от другого редактора, что Эдит Стейниц уже семнадцать лет как в разводе и ходят слухи, что она лесбиянка. Она продолжала свои попытки перенять индивидуальность Эдит Стейниц, пока в один прекрасный день не покинула «Харперз базар», получив место редактора киносценариев в компании по изданию дешевой литературы под названием «Чартер Букс».

Эдит Стейниц сказала, что ей жаль расставаться с Барбарой, но она этого ожидала.

– Для дешевой торговли вы слишком умны, – сказала миссис Стейниц, пригласив Барбару на прощальный обед в ресторан и подарив ей на память викторианскую черепаховую шкатулку. Барбара, конечно, не подозревала, что шкатулка куплена в антикварном магазине на Мэдисон-авеню за сто семьдесят пять долларов.

Двенадцать лет спустя Эдит Стейниц покончила счеты с жизнью, выпрыгнув из окна своего восемнадцатого этажа, выходящего на Парк-авеню. О причинах ее самоубийства не было никаких слухов, а Барбара хранила черепаховую шкатулку, о ценности которой к тому времени уже была осведомлена. Она держала в ней скрепки на своем рабочем столе. Эдит Стейниц бы это понравилось.

Когда Барбаре предложили работу в «Чартер Букс», она посоветовалась с Диком, сообщив, что теперь будет получать сто двадцать пять долларов в неделю, ее должность будет называться помощник редактора, а работа будет заключаться в координации издания книг, написанных по мотивам кинофильмов. Она спросила Дика, стоит ли ей соглашаться.

– Ну, если тебе самой хочется… – ответил Дик. – Моего одобрения, наверное, не требуется.

– Но не спросив тебя, я не могу ничего предпринимать.

– Пока ты справляешься дома, я могу только гордиться твоими успехами.

– Сто двадцать пять в неделю. Знаешь, в конце концов я начинаю зарабатывать хоть какие-то деньги, – сказала Барбара. Ей уже ударило в голову шампанское, которое принес Дик, чтобы отметить ее новое назначение. Вере Сучак она по-прежнему платила восемьдесят долларов в неделю, хотя в глубине души считала, что раз уж она сама получила повышение, то должна сделать прибавку и няне.

– Мне следует присматривать за тобой получше, – сказал Дик, – а не то и оглянуться не успеешь, как ты станешь зарабатывать мне на жизнь. – Он сказал это в шутку, но Барбара почувствовала и подтекст.

– Я в первую очередь остаюсь твоей женой и матерью наших детей.

– Тогда я спокоен, – сказал Дик.

Так оно и было. Он знал, что Барбара правильно понимает приоритеты. А то, что она, хотя и понимает, но в душе не принимает их, его не волновало. Да и саму Барбару это стало волновать лишь много позднее.

Шестидесятые годы принесли с собой много перемен. Изменилась политика и музыка.

Изменилась одежда. Мэри Кдант придумала мини, Видал Сассун изобрел геометрическую стрижку, а Андре Куррэж искал вдохновения в космической тематике.

Изменились женщины. Они читали «Женскую мистику» Бетти Фридан и спрашивали себя, действительно ли место женщины дома.

Изменились мужчины. Они стали покупать одежду от Пьера Кардена и тяжело переживали, если у них оказывалось не все в порядке с эрекцией.

Все это не могло не повлиять и на Барбару. Она остригла волосы и перешла на короткие юбки, и в 1964 году, в возрасте двадцати восьми лет, начала чувствовать, что стареет. Тридцатилетие, которое уже поджидало ее за углом, страшило Барбару. Она смотрела на подтянутого Дика в его серых фланелевых костюмах и дивилась, что годы не наложили на него никакого отпечатка.