Четыре Ступени (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна (читать книги бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
У Мальковой в планах было путешествие в Крым. Заграница, пусть и ближняя. Большая отвязная компания подбиралась. С платками, с десятью рюкзаками, набитыми винищем, с гитарами, почти без денег - практически в полную неизвестность. Перед Светланой же маячили грядки на шести родительских сотках. Так и раньше случалось. Но раньше Светлана завидовала Натке. Её, в отличие от Мальковой, родители никуда не отпускали. А ей смертельно хотелось дальних поездок и походов, студенческих смен в домах отдыха, в худшем случае пикников с шашлыками. Куда там! Вместо этого родители предлагали автобусные экскурсии и своё собственное общество. Теперь Светлана не завидовала. Может, выросла? Она вспоминала рассказ Мальковой, как в прошлом году их компании пришлось возвращаться с Урала чуть не контрабандой. Они ехали в плацкартном вагоне на третьих полках, задыхались, мёрзли, прятались от контролёров. Малькова смешно рассказывала. Светлане тогда и в голову не приходило, что смешно это при рассказе, а вот на деле… Теперь приходило в голову. Кроме всего прочего, Светлане сейчас требовалось одиночество. В одиночестве легче обдумывать высказанные ей подругой претензии.
И Светлана обдумывала Наткины слова всё лето, делая перерывы лишь на выходные, когда из города наезжали родители. Впрочем, даже присутствие рядом матери с отцом её начинало тяготить. В ней шла нелёгкая внутренняя работа. Мозги пухли от мыслей. От горьких мыслей. Ну, чем она не такая, как другие? Чем хуже? Спасения от горьких мыслей не было и на грядках. Руки, конечно, заняты, но голова-то свободна. Разные непрошенные мысли и мыслишки приходят, когда им захочется, жужжат в голове осиным роем, кусают, не дают покоя. Вот Натка говорила о любви к людям. Это как? Как можно любить незнакомых или почти незнакомых тебе людей? За что? А если эти люди тебе не нравятся? Если тебя коробит от их речей, поступков, манеры одеваться, манеры себя вести? Ведь на чём-то же основано наше “нравится - не нравится”. Не с потолка возникают симпатия и антипатия. И что значит “любить”? Или Наталья всё-таки не о любви говорила? Кажется, что-то об интересе к другим людям. А интересоваться другими - это как? Особенно, если с самого начала человек тебе не интересен. Если человек умней тебя, многогранней, более знающий и развитой, тогда понятно. В таком случае интерес сам возникает. Тебя тянет к этому человеку. Ты у него учишься, узнаёшь новое, сам развиваешься. А если он с твоей точки зрения дурак? С дураком скучно, тошно. Смотришь на него, вежливо улыбаешься, делаешь вид, что слушаешь, а сам изобретаешь способы сбежать под благовидным предлогом. Есть ещё хамы, скоты, морально убогие, примитивные и прочие категории. Значительными кажутся единицы. Остальные - шелуха. К примеру, Наталья значительна? Да, нет, конечно. Но ведь и не шелуха. Непонятно, что Малькова имела в виду. Светлана представляла себе, как подходит к полузнакомым или вовсе незнакомым людям и пытается интересоваться ими, их жизнью. Картинки, возникающие в голове, были настолько комичны - она не выдерживала, начинала слабо улыбаться своим фантазиям. Может, Наталья о другом говорила?
Лето заканчивалось, а Светлана так ни до чего путного и не додумалась. Заблудилась в размышлениях. И смута в душе не улеглась. Наоборот, расходилась больше и больше после одной, незначительной на первый взгляд встречи.
Родители беспокоились. Девочка их совсем замкнулась в себе. Ни с кем не общается, молчит, о чём-то своём размышляет. Они приехали на дачу в начале августа. Им всегда каким-то чудом удалось идти в отпуск одновременно. Приехали и увидели совершено одичавшую Светлану. Разумеется, не сразу, однако всполошились. Лезли с вопросами, пытались разговорить, рассмешить. Иногда даже самые понимающие и тактичные люди становятся совершенно бестактными по отношению к своим близким. Светлана выдержала неделю. Потом изобрела предлог и уехала в Москву.
По дороге к дому у неё и произошла странная встреча, помнившаяся впоследствии необъяснимо долго.
Ей пришлось больше двух часов стоять на железнодорожной станции. Электрички, оказывается, часто отменяли. Будний день, рабочее время. Длинная, почти пустая платформа. Пара старушек, явные дачницы, сидели на одной из недоломанных местной молодёжью скамеек. Несколько мужчин разного возраста стояли тут и там. Кто-то курил, кто-то читал газету. И рыжая облезлая кошка возле мусорной урны. Взгляду зацепиться не за что. Погода стояла прохладная, ветреная. По серому низкому небу неслись рваные ленты облаков. Запылённая листва пристанционных кустов вздрагивала и печально шелестела. Дальний лес мрачно темнел, топорщил зубцы верхушек, словно ратный строй, ощетиненный копьями. Неласково, неуютно было вокруг. Кажется, к вечеру дождь обещали. Светлана несколько раз прошла вдоль платформы. Из начала в конец и обратно. От нечего делать разглядывала всё, что попадалось на глаза. Погнутые металлические прутья выкрашенного синей и красной краской ограждения. Светлана вспомнила, что это цеэсковское сочетание. Кажется, Дрон болел за ЦСКА и носил вязанные шарф и шапочку. Именно сине-красные. Потом взгляд упал на станционный домик со службами и с кассой. Домик неприятного розового цвета, местами изрядно облупленный. Надписи почему-то коричневого колера украшали стену вокруг окошечка кассы. Светлане вспомнилось, что с недавних пор подобную настенную роспись стали называть красивым словом граффити. Смысл коричневых граффити был прост, груб и совершенно традиционен. Старушки, мирно сидящие на лавочке, напомнили девушке двух нахохлившихся воробушков. Они поднимали воротники своих курточек, беспрестанно поправляли внушительные букеты астр, лежащие на клетчатых сумках-тележках. Кошка шныряла по платформе, то внезапно исчезая из обозримого пространства, то снова появляясь в самых неожиданных местах. Верно, пищу промышляла. Уж больно голодной она выглядела. И тишина. Относительная, конечно. Слышался лай собак в ближайшей к станции деревне, гул машин на расположенном неподалёку шоссе, тихое бормотание старушек-дачниц да гудение, позвякивание проводов над рельсами. И вдруг - громкая, визгливая матерщина.
- Все с… и б…, п… Россию, гады. Ворьё на ворье.
Старушки вздрогнули, всколыхнулись. Кошка шмыгнула за угол станционного домика. Мужчины с интересом повернули головы туда, откуда раздавались непотребные вопли. Светлана тоже невольно обернулась.
По ступенькам на платформу поднималась живописнейшая пара. Мужчина и женщина, если их ещё можно было так назвать. Возраст обоих навскидку не определялся. Казалось, абсолютные бомжи со всеми необходимыми признаками: разномастные обноски, немытость, нечёсанность, сногсшибательный запах. Правда, нечто неуловимое подсказывало Светлане - это не бомжи и дом у них есть, может, относительно приличный дом, не на свалке и не в подвале. Скорее, они скатившиеся до нижнего предела алкоголики и лодыри, не переступившие пока последнюю черту. Но не классические бомжи. С сумками и баулами, набитыми позвякивающей стеклотарой. Оба низкорослые, с мутными глазами на морщинистых лицах. Только женщина казалась толстенькой, а мужчина выглядел сморчком. В этом тандеме явно лидировала женщина. Именно она и ругалась столь грязно и оглушительно. Не замолкала ни на минуту. И показалась девушке немного тронутой, ибо ругала весь окружающий мир без пауз, без комментариев: президента с депутатами, какую-то Таньку, отказавшуюся принимать бутылки, водителей автобусов, коммунистов с демократами, руководство железной дороги, мента Андрюху, вероятно, местную достопримечательность, российское правительство, старушек, сидевших на лавочке. Ругань лилась селевым потоком, виртуозная и разнообразная. Мужчины одобрительно слушали, усмехались. А как же? Такой спектакль. Старушки на лавочке брезгливо морщились, прикрывали глаза. Да и Светлана, когда колоритная парочка проходила мимо, не смогла удержаться. Отшатнулась немного. Непроизвольно дёрнула носиком.
- Что смотришь, б…, м… - вдруг рявкнул на неё сморчок неожиданно густым, прокуренным басом. - Не нравимся, с… с…?
