Закон Моисея (ЛП) - Хармон Эми (первая книга TXT) 📗
Я открыла глаза уже далеко за полдень, и то только потому, что за окном моей спальни был какой-то шум.
— Что ты делаешь? — потрясенно спросила я Моисея, выбравшись из кровати и потирая лицо после сна.
— Устанавливаю сетки на твое окно. Если я собираюсь рисовать здесь, нам будет необходима вентиляция. Без сеток, насекомые будут кусать меня, роиться вокруг света и приклеиваться к моему рисунку. И мы с тобой нанюхаемся краски. Мой мозг и так уже достаточно поврежден.
— Чокнутый, — сказала я, не подумав.
— Ага, — нахмурился Моисей.
— Ну, это тебе только на руку, — я повернулась и посмотрела на стены. — Ненормальность и все такое. На самом деле, если бы твой мозг не был бы немного сдвинутым, талант мог бы и не проявиться. Ты ведь понимаешь это?
И это было восхитительно. Он еще не использовал краски, но благодаря восковому карандашу и его чокнутой голове, Моисей заполнил две стены начальными образами сцен слепого мужчины, к которому вернулось зрение, и коня, который оживал только ночью. Это уже было за гранью того, что я могла бы представить.
— Ты хотя бы поспал? — я повернулась обратно к нему и зевнула.
— Не-а. Но я сейчас пойду, вздремну и вернусь после ужина.
Ужин был еще не скоро, и мне оставалось убить еще несколько часов. После того, как я позаботилась о своих цыплятах, подстригла переднюю лужайку и целый час помогала маме с двумя приемными детьми, которых мы взяли на воспитание несколько дней назад, я удалилась в загон. Мои лошади были счастливы видеть меня, и я чувствовала себя плохо от того, что заставила их ждать моего внимания. На поляне повсюду росла трава, у них была вода, поэтому это не выглядело так, будто они голодали, но я редко проводила утро без них. Я загладила свою вину, проведя с ними все время с обеда и до темноты, стараясь заставить Лаки полюбить меня.
У Лаки был черный окрас с еще более темной гривой. Он был самым красивым конем, которого я когда-либо видела, но он знал, что был красавцем, и у него был характер. Он не хотел, чтобы к нему прикасались или катались верхом или уговаривали стоять смирно. Он хотел, чтобы я оставила его в покое. У отца был клиент, не имеющий возможности оплачивать счета от ветеринара, поэтому они заключили сделку. Это не было хорошей сделкой, потому что отец нуждался в лошадях, которых он и мама могли бы обучить находиться рядом с детьми. Но жеребец имел родословную, которая нравилась отцу, и он подумал, что, может быть, удастся выручить денег от владельцев кобыл за случку.
Лаки напоминал мне Моисея — с мощной, словно выточенной фигурой, с четко очерченными мышцами. Манера держать голову и то, как он игнорировал меня, были в точности как у Моисея. Но затем Лаки посмотрел на меня, и я знала, что ему хорошо известно о моем присутствии. Он ни на секунду не забывал обо мне и хотел, чтобы я гналась за ним. Назовите меня сумасшедшей, но я была уверена, что то, что срабатывает с конем, может сработать и с парнем.
Моисей вернулся вечером. И следующим вечером. И следующим. Я с удивлением наблюдала за тем, как он добавлял цвет линиям и придавал истории фантастичности, что заставляло меня ощутить себя, будто я оказалась в голове слепого мужчины и видела все вокруг его собственными глазами, видела мир в самый первый раз.
Моисей не остановился на моих стенах. На третий вечер история продолжилась на моем потолке, и он наспех соорудил несколько лесов, чтобы иметь возможность рисовать свою Сикстинскую капеллу прямо на потолке моей спальни размером десять на двенадцать. Должна была признаться, я ничего не знала о Сикстинской капелле, пока Моисей не рассказал мне все о Микеланджело, собирая платформу, которая предназначалась для того, чтобы лежать на ней во время рисования. Он сказал, что однажды увидит ее вживую. Он хотел путешествовать по все миру и увидеть все великие произведения искусства. Это была его мечта. Я молчала, пока он говорил, поддерживая разговор только когда думала, что он выдохся и мог остановиться. Мне было необходимо, чтобы он продолжал говорить. Я хотела знать о нем все. Я хотела узнать все его сокровенные мысли, мало-помалу, особенно когда он рисовал. Он давал некоторое представление о себе, мимолетные мгновения, которые я бережно хранила, как ребенок хранит собранные хрупкие ракушки и отполированную гальку. И когда он не был со мной, я вынимала эти сокровища и перебирала их снова и снова в своей голове, изучая их со всех сторон, познавая его.
Мои родители не знали, что и думать по поводу моей комнаты. Никто не знал. Это было слишком для такого маленького пространства. Когда вы стояли в центре, история будто укутывала вас цветом; масштаб, детализация и глубина работы ошеломляли и вызывали головокружение. Но я любила ее. Я оставила свою мебель стоять в середине комнаты, словно остров, чтобы ничего не закрывало стены, и повесила золотистые гирлянды по периметру стен, чтобы, когда я выключала лампу в спальне, маленькие огоньки бросали мягкий, теплый свет на изображение сна слепого мужчины. Это было волшебно.
Я чувствовала себя как идиотка, когда протягивала Моисею сотню долларов в тот вечер, когда он закончил. Я была уверена, этого едва хватило на то, чтобы покрыть затраты на краску и продовольствие. Но это все, что у меня было, и я понятия не имела, во что я ввязывалась, когда просила сделать роспись на моей стене.
Он, казалось, был доволен деньгами, будто бы забыл, что ему было обещано вознаграждение, и искренне поблагодарил меня, положив сотню в бумажник из мягкой кожи и убрав его в карман.
4 глава
Джорджия
Папа говорил, что лошади отражают энергетику окружающих их людей. Если вы напуганы, лошадь уклоняется от вас. Если вы сомневаетесь в себе, то она воспользуется этим. Если вы не доверяете себе, то и она не станет. Они как детекторы правды. Это не какая-то сложная наука. И не вуду. Поэтому ты отпускаешь поводья, когда теряешься, и она всегда приводит тебя домой.
От меня не ускользнуло то, что лошади боялись Моисея. И если теория папы верна, то это происходило, потому что Моисей испытывал страх, и лошади просто отражали очень сильную эмоцию. Лошади пугают некоторых людей. Они такие большие и сильные, что в противостоянии человека и лошади, она запросто надерет вам зад.
Но я не думала, что Моисей боялся лошадей. Не конкретно их. Я была больше, чем уверена, что Моисей испытывал страх в целом. Тревожный, безнадежный, маниакальный. Какой угодно. И наши лошади знали это.
— Ты знаешь, почему Сакетт ударил меня? — как-то утром спросила я у отца, когда мы готовились к консультации.
— Да, — проворчал мой отец.
— Он просто отражает эмоции Моисея, не так ли?
Мой отец резко вскинул глаза. Ему явно не понравилось предположение, что Моисей хотел ударить меня по голове.
— Моисей напуган, папа. Я думаю, он рисует, чтобы освободиться от накопившейся нервной энергии. Я подумала, что мы могли бы приводить его к лошадям, может, это ему тоже поможет.
— Первое правило терапии, Джордж, — произнес мой отец.
— Какое?
— Ты можешь привести лошадь к воде…
— …но не можешь заставить ее пить, — вздохнула я, заканчивая известную прописную истину.
— Вот именно. Ты можешь быть права насчет Моисея. И я уверен, что мы могли бы помочь ему, когда и если он захочет нашей помощи. Детям, женатым парам, людям с зависимостями, людям в депрессии, каждому и практически любому может помочь конная терапия. Я не знал ни одного человека, которому бы не помогло время, проведенное с лошадьми. Но Моисей должен сам принять это решение. Ты действительно упертая, Джордж, но ты встретила сильного противника в лице этого мальчика.
В этом я убедилась. Встретила сильного противника, это уж точно. Может удар по голове или столкновение с жестокостью на ярмарке полностью изменили меня, может из-за его роли спасителя, а может я просто влюбилась в художника, который вдохнул жизнь в изображение белого коня на стенах моей спальни, но я не могла выбросить Моисея из головы. Я ловила себя на том, что искала его взглядом с момента, как выходила по утрам на улицу, и до момента, когда сдавалась и заходила в дом по вечерам. Его бабушка периодически просила его об одолжениях, и, когда Моисей закончил выполнять разную работу для моего отца, он начал ремонтировать забор для Джин Пауэлл. Вероятно, это заняло бы всю оставшуюся часть лета, учитывая, сколько акров земли было во владении у Джин Пауэлл. Кроме того, его наняли на снос перекрытий внутри старой мельницы к западу от города, которую закрыли двадцать лет назад.