Неправильная женщина (СИ) - Стриковская Анна Артуровна (чтение книг .TXT) 📗
Парень мой припер из магазина столько, что непонятно было, как он все это тащил. Я изумилась и спросила. Оказалось, Иван подвез на машине. Тогда понятно. Конечно, надо было мне самой сесть за руль, и обеспечить семейство, но это было свыше моих сил. Жалко, у Сережки пока нет прав, а то дала бы я ему доверенность и горя не знала. Хорошо, что есть у него такие друзья.
Я взяла себя в руки, приготовила обед и даже села с сыном за стол, выпила кружку бульона и что-то в тарелке поковыряла. Признаться, это был мой первый обед за всю неделю. До этого я могла пить только чай, и то с переменным успехом.
А вечером, когда я уже лежала в постели, раздался телефонный звонок. Сергей взял трубку и ушел с нею в свою комнату. Минут через двадцать с ошалелым видом он вошел ко мне.
— Мама, звонила Манана. Она сказала, — он замялся, — что ты собираешься мне родить брата или сестричку. И из-за этого плохо себя чувствуешь.
— Все верно. Она тебе сказала правду. Зачем, я не знаю.
— Затем что ты мне ничего не сказала. Считай, соврала, а?
— Скажем, умолчала. Мне казалось, еще рано тебе сообщать. Да и не знала, как ты к этому отнесешься.
— Мам, если честно, я в шоке. Ничего такого даже представить себе не мог. Тебе ведь уже лет много. Ну, ты у нас хорошо выглядишь, молодо, никто из моих друзей не верит, что тебе больше сорока. Дают максимум 38.
— Попугаев.
— Каких? А… Ты все шуточки шутишь. Я тебя другое хочу спросить. Он знает?
Вопрос не в бровь, а в глаз.
— Кто он?
— Отец. Отец ребенка, я хочу сказать. Этот, как его, Пеллернен.
Это имя Сережа выговорил с явным трудом, ему было неловко. Но твердости моему парню не занимать. Считает, что должен расставить все точки над “i”. Я ответила, глядя сыну прямо в глаза, отчего он потупился.
— Не знает. И, скорее всего, не узнает никогда.
— Мне кажется, он имеет право знать.
Меня прямо затрясло. Но я взяла себя в руки и попыталась увести разговор в сторону.
— Слушай, давай не будем сейчас о правах и обязанностях. Ты, небось, представляешь себе, что вот он узнает, прилетит сюда из своего капиталистического далека, бросится передо мной на колени и прослезится. Тут же все наши трудности уйдут сами собой, будем мы жить-поживать и добра наживать. Так?
— Все равно, ты должна ему сказать.
— Как, не подскажешь ли? Я не знаю, где он сейчас находится. А он мной, похоже, не интересуется.
— Почему ты так думаешь? Мне кажется, он был в тебя влюблен, а это так просто не проходит. По себе знаю.
Ну ни фига себе! Опытный ты наш, знает он! А вслух я сказала:
— За это время он мог бы попытаться со мной связаться. У него есть и мой телефон, и электронный адрес, и даже физический. Если не хочет со мной общаться на личные темы, у него есть отличный профессиональный предлог. Именно он сделал мне предложение о сотрудничестве с их фондом. Не сам, так через служащих мог ко мне обратиться. Если не стал, значит, не хочет. Он не хочет — я семь раз не хочу.
Так, я уже Егорова цитирую. Или это из какого-то фильма?
— Понятно. Мам, я тебя уважаю. По-моему, это все глупость ужасная, но все равно уважаю. Ты у нас гордая, а это правильно.
— Спасибо, сын. Я знаю, ты не только мой ребенок, но и друг.
— Катька знает?
— Кроме тебя пока никто не знает. Ни твоя сестра, ни дед, ни бабушка, никто.
— Бабушка — понятно. Она тебя без соли съест. Дед — тоже понимаю. Он ей обязательно проговорится. И не захочет, так она из него вытянет. А Катька? Она могла бы помочь. И потом, такое дело… Вы бы с ней тогда обязательно помирились.
— Кате я не стала говорить. Она у нас в Америку собралась.
— В какую такую Америку?
Я постаралась подробно объяснить все про Катин конкурс и учебу, старательно избегая раздела «сумма прописью».
— Мать, все ясно. Бабулек ты ей, небось, отвалила, не выговоришь. Ну и ладно, пусть едет. Без нее тебе будет спокойнее, и мне тоже.
— Сереж, зачем ты так говоришь? Она твоя сестра.
— А что, это неправда? Сама знаешь, так оно и есть, как я сказал. У тебя-то хоть что-то осталось, или выложила последнее?
— Боишься, нам жить будет не на что?
— Боюсь. Моей зарплаты и на еду не хватит. А ты теперь работать не сможешь, пока дитя не родится. Ну, дед что-нибудь подкинет. Да, кстати, я принес пятьсот долларов за тот расчет.
— Ну вот, говоришь, я работать не смогу. А эти денежки кто заработал?
— Беру свои слова назад. Хотя часто я не могу тебе приносить такие заказы, — и тут он произнес фразу, которой я себя успокаивала все последние недели, — Ничего, мать, не горюй. Прорвемся.
Почему-то это утешение подействовало на меня в обратном смысле — я заплакала. Слезы потекли градом, их невозможно было остановить.
— Ну мам, ну что ты, успокойся, — забубнил мой сын, и в глазах его была тоска. Конечно, ему не позавидуешь. А с другой стороны, мне больше не на кого опереться. Хотя сын-студент — опора не очень. Он сейчас молодой, ему бы с барышнями гулять, по всяким компаниям тусоваться, а тут мать, ну, не больная, беременная. Это не только физическая обуза, а еще и моральная. Неловко как-то, старая тетка ждет ребенка. Остается радоваться, что дело это, как в песне поется, временное.
На следующий день Сережка опять принес мне расчет какого-то проекта и предупредил, что теперь до весны, когда раздадут темы для дипломных работ, заработка для меня не предвидится.
Ну ничего, до марта денег хватит, а там посмотрим.
Еще пару недель прошло спокойно. За это время я рассчитала проект и отдала работу.
Время, потраченное на дурацкий расчет было самым приятным и с толком проведенным. Чувствовала я себя препогано. Тошнота ушла, но постоянно кружилась голова, мучила слабость, аппетит был на нуле. Хотелось одного — спать. Я и спала, да так, что сама пугалась. Ложилась в десять вечера, в десять утра вставала, топталась по квартире часов до трех — и снова спать. До шести, а то и до семи. Читать не хотелось, от телевизора рябило в глазах. Такое полубессмысленное животное существование не могло не отразиться на внешнем виде. Из зеркала на меня смотрела довольно жуткая тетка. Но было наплевать. Все равно, кроме Сережки, никто не видит. Родители и Катерина общались со мной преимущественно по телефону. Катя готовилась к поездке, а кроме того, ей предстояло сначала сдать сессию. Она постоянно занималась, что-то учила, да еще бегала на курсы, улучшала свой английский.
Как-то вечером, часов в десять, зазвонил телефон. Сергей только вошел в квартиру. Он взял трубку и вдруг заговорил по-французски. Меня не позвал, сам ушел с ней в другую комнату. Надо сказать, поездка в Бельгию ему одному пошла на пользу — свой французский язык довел до кондиции. Мне почему-то представилось, что это ему звонит Морин. Почему иначе он не зовет к телефону меня?
Минут через пятнадцать он вышел из своей комнаты и позвал меня.
— Мама, надо убраться. И приведи себя в порядок, ты выглядишь как пололка.
Кто такая пололка, скрыто мраком неизвестности, но так всегда говорила моя бабушка, если чей-то внешний вид, по ее понятиям, не соответствовал высоким стандартам благородного облика. Я и впрямь не блистала красотой: волосы немытые, свитер в пятнах, штаны тоже. Порядок в доме каким-то образом поддерживался: все на своих местах. А вот чистота… Надо признать, грязновато у нас. Но что случилось-то?
Этот вопрос я задала сыну и получила неожиданный ответ.
— Из Бельгии к тебе приехал какой-то Жакоб, если я правильно запомнил, Лебрен. По важному делу.
— Сказал — по какому?
— По какому — не сказал. Хотел говорить с тобой, я сказал, что тебя нет дома.
— Зачем? — поразилась я.
— Мне кажется, ты сейчас не в лучшей форме. Без подготовки можешь заплакать, или сказать что-нибудь не то. А он сразу стал настаивать на срочной встрече.
— А ты?
