Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" (полная версия книги TXT) 📗
— Ты моя, — шепчет он, делая шаги вперед и прижимая девушку к парте. — Пожалуйста… — хватает ее за талию. Резко. Безапелляционно. И у Елены впервые перехватывает дыхание. — Пожалуйста, откройся мне…
Она не его. И она открылась, но, увы, не ему. Однако это не играет никакой роли. Елена не хочет снова тонуть во лжи, и она решается на нейтрализацию чувства вины посредством страсти: приближается к парню, целует его, вплотную прижимаясь к нему.
Ее поцелуи более откровенны, чем прежде, в их близости нет официальности и условностей. В их близости перестал существовать призрак Сальваторе. Он на время растворился. Он на время исчез в небытие, в прошлом.
Погибель! Погибель настигает Тайлера Локвуда уже сейчас, когда он хватает свою возлюбленную за талию, приподнимая Гилберт и усаживая ее на стол. Погибель настигает этого парня, когда он оказывается меж ногами этой девушки, когда поддается страсти, когда каждым прикосновением пытается себя убедить, что Мальвина тоже впустила его в свое сердце, что раскрыла все свои секреты и тайны.
Ее же погибель настигает, когда она позволяет Тайлеру быть слишком-слишком откровенным. Ей хочется, чтобы Доберман растворился кислотой в ее душе. Хочется отказаться от своих прежних устоев и страсти к этому мужчине, который бьет и целует, спасает и топит, уничтожает и возрождает.
И они оба возгораются, пламя страсти начинает согревать их озябшие тела. Дыхание сбивается, а пульс учащается. Прикосновения обретают хаотичный и откровенный характер. Руки Тайлера проникают под одежду — к обнаженной коже, к ткани белья. Руки Елены — на прессе ее парня. А поцелуи! А поцелуи такие, словно это последние их поцелуи в жизни! Словно через пару минут исчезнет все: эта комната, этот мир, эта Вселенная…
Цепочка с ключом падает на пол, гулкий звон отражается от стен. И никто этого не замечает: два потерянных человека лишь плотнее прижимаются друг к другу в бесплодной попытке прорвать пленку, возникшую между ними, наверное, еще в самую первую их встречу.
Елена откидывает голову назад, предоставляя шею для Тайлера. Оказывается, это легко — поддаваться страсти с тем, к кому не тянет ни физически, ни духовно. Оказывается это просто — врать!
Девушка закрывает глаза, обвивает парня руками и вырывает из мыслей Добермана. Она обязана быть с Локвудом откровенной хотя бы в физической близости. Он заслуживает этого. Он ведь любит ее. По-настоящему.
А она тает в ненависти Сальваторе. Наверное, стоит об этом промолчать.
2.
Он вошел… Нет, он ввалился в дом, на ходу сбивая какие-то статуэтки с тумбочек. Все это с грохотом повалилось на пол. Выругавшись (шепотом, чтобы никого не разбудить) Тайлер закрыл дверь, потом стащил с себя куртку при этом несколько раз пытаясь сохранить равновесие: ноги подкашивались. Вещь была аккуратно повешена прихожей за рукав (да, именно за рукав), а обувь была скинута в самом коридоре. Один ботинок — возле входа, другой — в самом центре. Парень подошел к залу, нащупал выключатель, а потом зажег свет. В центре комнаты, на роскошном, ослепительно-белом диване восседала Кэрол со скрещенными на груди руками. Тайлер по-идиотски улыбнулся, попытался встать как-то непринужденно, но вместо этого его повело влево, и он снова сшиб что-то со стола. Звон разбил хрустальную напряженную тишину.
— Опять нажрался, — уже не с упреком, лишь с горькой констатацией факта.
— Сегодня Хэллоуин, мама! — громко воскликнул парень, медленно продвигаясь к креслу. Он хотел спать, а подниматься на второй этаж было не под силу. — Время, когда все люди становятся собой!
И Елена тоже стала собой: страстной, откровенной и жаркой. Жар прячется под ее холодной кожей, под мраморным безразличием и ледяной болью. И когда он прорывается наружу — то плавит все: скромность, скованность, стеснение и прежние устои хорошей девочки.
— И ты решил поддаться всеобщему ажиотажу, да? Снова?
Парень сел в кресло, снова наивно и по-дурацки улыбнувшись. Из его мыслей не выходила Елена, которая подпустила его ближе, чем обычно, которая оказалась пленительной, очаровывающей и завораживающей.
— Я поддался страсти, мам. Я пьян, я влюблен, а значит — счастлив.
— Обречен, — она поднялась и быстро подошла к сыну, на ходу схватывая какую-то папку со стола. — Обречен, учитывая, в кого ты влюбляешься и с кем пьешь.
Она швырнула ему папку. В ее взгляде вновь было осуждение, и горькое разочарование резануло бы по сердцу в очередной раз, но сладкие поцелуи Елены, ее запах и воспоминания об их близости нейтрализовали отрицательную энергетику, исходящую от Кэрол.
— Советую почитать сегодня. Очень занимательная литература.
Она ушла, оставив после себя шлейф недосказанности и легкой досады. Локвуд расположился в кресле как можно удобнее, открыл папку и изумился: это было личное дело. Личное дело самой Бонни Беннет. Ее фотография, приколотая к документам, информация о родителей, о самой Бонни, даже об учебных заведениях, в которых она училась. А эта девочка сменила не одну школу!
Паранойе Кэрол нет предела! Она копается в чужом белье лишь для того, чтобы доказать свою правоту. И зачем? Бонни все равно не вернется в их дом, и эта девчока вообще вряд ли знает что такое навязчивость. Слишком уж она привыкла быть отвергнутой и непринятой, чтобы добиваться чьего-то внимания.
Локвуд перевернул страницу. Тут писалось о том, что Бонни Беннет некоторое время наблюдалась у психологов и психотерапевтов, а также сидела на антидепрессантах. Ничего удивительного, учитывая ее срывы и истерики.
Честно, Локвуду не хотелось снова лезть в чью-то грязную жизнь. Он и так испачкан во лжи и в смоле души этой феминистки. Ему было бы за сласть завалиться на мягкую и теплую постель, закрыть глаза и предаться воспоминаниям. Алкоголь вызывал предсонную анемию, притуплял реакцию и координацию, порождал желание сдаться в плен сна.
И Тайлер бы так и сделал, если бы его не привлекла следующая страница, на которой были фотографии с порезами от бритвы на чьем-то теле. Локвуд с неверием и скепсисом рассмотрел фотографии, а потом решил все-таки прочесть постановление суда, прикрепленное к этим снимкам.
Постановление суда и фотографии. Психиатры, психологи и антидепрессанты. Феминистские движения, ненависть к мужчинам, постоянная агония, ярость и неконтролируемая ненависть.
— Что же ты скрываешь?
Человек прячет свои скелеты, надеясь, что о грязных секретах никто и никогда не узнает. Возможно, так бы оно и происходило, но ведь желание быть любимым есть в каждом. И оно губит нас: в стремлении получить чью-то взаимность, мы теряем бдительность, теряем ключи от своих сундуков. Их находит кто-то другой. Кто-то другой нагло влезает в нашу жизнь, роется там, желая найти изъяны, грехи и пороки. Находит. Узнает. И больше не остается ничего, что тебя бы отличало от других, что тебя бы мучило: ведь все, что ты хотел сказать, уже сказано, все, в чем боялся признаться, всплыло наружу.
Только становится от этого намного хуже, потому что твоя внутренняя чернь теперь материализуется.
3.
Он стучал в ее дверь уже несколько минут. Несдержанность — не для Тайлера, но кто сказал, что жизнь всегда логически объяснима? Кто придумал это отвратительное слово «правильность»?
Он был пьян, был разгневан и был обескуражен. Внутренняя боль, чужая и не принадлежащая ему, разрывала изнутри, разрезала, кромсала и разбивала. Локвуд не собирался мчать посреди ночи к ней, не собирался вообще о ней думать сегодня, но все снова вышло из-под контроля, все снова растворилось в кислоте непредсказуемости.
Локвуд ударил ногой по двери несколько раз со всей силы. Его не волновало, что соседи могут вызвать полицейских, что в разгар Хэллоуина лишних свидетелей слишком много, ровно как и недоброжелателей. Его волновала сейчас только эта папка, которую он сжимал в руках.
Бонни открыла дверь не сразу. Она была сонной и уставшей — видимо, легла поздно, а перед этим рано встала. Хотя никакого значения этого не имело. Девушка немного удивленно оглядела Тайлера Локвуда, этого странного паренька с альтруистическими наклонностями и добрым сердцем. Таким как он к таким как она запрещено приближаться. Их взаимодействие вызывает аномалии во Вселенной.
