Игрушка для хищника (СИ) - Шарм Кира (книги регистрация онлайн .txt) 📗
И, блядь, хочется вцепиться себе в волосы руками и рвать их. Потому что глаза эти заставляют меня чувствовать себя последним конченным мудаком, который обидел маленькую наивную куклу. Тем, которых сам убивать сто раз готов.
Только она, блядь, — ни хера не наивная и не маленькая! От таких, как она, защищать других нужно!
— Не дергайся, — хрипло бросаю, глядя в огромные серые глаза, полные слез. — Спина у тебя поранена. Посмотреть и полечить надо. Поняла?
Нет, кажется, не понимает. Смотрит на меня как-то совсем бессмысленно. И глазами даже не хлопает, будто застекленела совсем.
— Света, — уже гаркнул, и она снова дернулась, как от удара, но взгляд уже стал осмысленным. Наконец-то.
— Ты есть хочешь? — уже мягче. — Пить?
Кивает в ответ, закусывая губу и снова глаза закрывает. И сразу же начинает мотать головой. Не хочет, можно подумать. Да ладно.
— Я приду сейчас. Ты тут — без глупостей, хорошо? Понимать должна, что злить меня и сбегать — самое худшее, что тебе может прийти в голову. Да?
Снова кивает, — ну, хотя бы какой-то контакт.
Спускаюсь на кухню. Набираю в тарелку мяса с холодного, оставшегося со вчера шашлыка. Не самое лучшее, в принципе, но все равно ничего другого нет, — обычно я и парни питаемся мясом. Подумав, прихватываю бутылку коньяка и воду, сгребаю по дороге аптечку.
Не боюсь, что девчонка сбежит, — найти ее дело секунды. Только надеюсь, что мозгов оставаться на месте у нее хватит, — не хотелось бы снова учить уму-разуму.
По дороге захожу к себе — надо же переодеть мокрые штаны, а то хожу тут и капаю, как идиот, совсем о них забыл! А еще — мне совсем не нравятся эти вот двоякие чувства к девчонке. И злость и одной стороны пробирает, и тут же заботиться хочется. Жалко ее, — маленькую такую, такую нежную и кукольную, — но, блядь, я же знаю, чья она дочь и чем занимается! Я тут не в кормешку с аптечками играть с ней должен, а бить так, чтобы живого места не осталось! И драть до посинения! А вместо этого, как идиот, думаю, как бы спину ей обработать и стояк унять пытаюсь! А еще — хочу, чтобы от наслаждения подо мной стонала!
Разрывает меня, ох, как разрывает! На части, — и ничего поделать с этим не могу! Паршиво!
Когда ярость клокочет или желание, — тут все понятно! Но, когда вот так, на два разных полюса, — это уже совсем лютая херня! Сам на себя злюсь, сам себе становлюсь противен, — то от того, что сделал с ней, — и вдруг приласкать, исправить все хочется, — то, блядь, от того, что нежничаю с дочерью ублюдка этого! С девкой поганой, взявшей на себя самую мерзопакостную часть его бизнеса! И не отказалась же!
Снова луплю кулаком по стене, — до хруста в костях. И тут же опрокидываю в себя половину бутылки. Самый мерзейший расклад, — когда внутри лада нет. Самый отвратный.
Ладно, — решаю наконец. Потом буду думать. Посмотрю, как все дальше сложится. А пока… Лечится пусть пока, заживает. Потом разберусь, по ходу дела. Посмотрим еще, как Альбинос себя поведет.
Тяжело выдохнул, качая головой, как после долгой тренировки, — никогда во мне еще не было этой мерзости, этого внутреннего раздрая. Но не время сейчас разбираться и копаться в себе, — нужно просто дать событиям течь своим чередом, — только тогда все станет на место. Никак иначе.
Дернул головой, будто отгоняя от себя наваждение, и пошел к ней, в собственную спальню. Подумал бы когда-нибудь, что его отродье туда приведу? И снова злоба — яростная, неконтролируемая, и снова, — сжатые до хруста челюсти и кулаки.
— Ешь, — громыхнул на тумбочку возле нее тарелкой.
Смотрит, — затравленно, недоверчиво, испуганно, — и снова ярость отползает, уступая место жалости и желанию заботиться.
— Давай, — уже мягче, киваю на еду, поправив сползший на ее глаза локон.
Еще один затравленный взгляд, но хотя бы не дергается от меня, как будто я ее плеткой ударил. Уже что-то.
— Можно, я… — не договорила, только метнула взгляд на простынь.
— Нет. Не потому, чтобы оставалась голой, — хрен его знает, зачем я вообще что-то объясняю. Нет, — и все. — У тебя спина без кожи. Нельзя сейчас, чтобы к ней что-то прикасалось.
— Я только прикроюсь, — умоляюще, так жалобно, так несчастно.
— Ладно, — киваю, и отхожу в сторону. Чтобы не смущать, блядь! Я! Ее! В собственной спальне!
Смотрю со стороны, как резко дергается, заворачиваясь в простынь спереди, как жадно хватается за бутылку с водой и пьет быстрыми глотками, чуть не давясь, на спину ее эту, еще сильнее распухшую, — и снова чувствую себя последним конченным ублюдком.
— Не спеши так, — тихо говорю, чтобы страх ее унялся наконец. — А то опять вывернет.
Кивнув, она замирает и медленно тянется к куску мяса. Будто думает, что я сейчас выхвачу у нее из-под носа тарелку, просто подразнив и поиздевавшись.
— Ешь, Света, — вздыхаю, сам уже начиная дергаться от этого ее затравленного взгляда. Блядь, да не такое я уже чудовище, как она на меня реагирует! Даже с учетом всего, что с ней делал! Другой бы еще не так… И даже не за такое! — Я через минут двадцать вернусь.
Пусть хоть немного расслабится, а то еще от одного моего присутствия давиться будет.
— Давай, на живот ложись, — когда возвращаюсь, тарелка и бутылка из-под воды уже пустые.
И снова эти глаза с ужасом, как будто резать ее буду.
— Блядь, Света, — уже не выдерживаю, срываюсь, довела таки. — Даже если я буду тебя трахать, — не такой это ужас, как ты на меня смотришь! Перестань уже зажиматься и глазами тут на меня сверкать! Сказал, — быть покорной. Делать все, что говорю! И ужас этот с лица убери!
— Выпей на, — протягиваю стакан с коньяком. — Ну, — что опять за жуть в глазах, а? Думаешь, я напоить тебя до бесчувственности собираюсь? Я же — монстр, Света. Я же хочу, чтобы тебе больно было. Чтоб наживую ты у меня от боли под моим членом орала! Не зли меня! Просто возьми и выпей!
Берет дрожащими руками и выпивает, расплескав от дрожи на себя половину, если не больше.
— В душе со мной понравилось? Специально пачкаешься, чтобы тебя еще раз потер? Смотри, девочка, я в следующий раз потру по полной программе и сдерживаться не буду! — рявкаю со злостью, а сам ее грудь салфеткой промокаю. Аккуратно так, как будто бы даже этим боюсь ее кожу нежную повредить. И снова от запаха дурею, — ведет меня, срывает, начинаю осторожно пальцами соски ее ласкать, такие нежные, розовые, такие же, наверное, чувствительные, как и вся она…
Впервые мои руки двигаются осторожно, медленно, так нежно, что сам себе поражаюсь, — не хочется сминать с жадностью, и именно растягивать это наслаждение. Мягко перекатываю розовый напрягшийся сосок между пальцами, сжимаю чуть сильнее, накрывая ладонью вторую грудь, стараясь не надавить, не причинить боли. Легко провожу подушечкой пальца по самой верхушке, и, наконец, провожу по ней губами, снова дурея от чего-то, невыносимым током пронзающего внутри, насквозь.
Стягиваю губами сосок, лаская его языком, ощущая, что от одних этих нехитрых прикосновений готов кончить, как пацан, даже не входя в нее.
Если бы… Если бы только все не так… И она — не дочь этого урода… Если бы встретить ее иначе…
— Выпей еще, Светлана и ложись на живот, — отстраняюсь и сам не узнаю собственного хриплого голоса.
И снова эти глаза, только теперь в них обреченность и безысходность. Потухли. Со страхом хреново, конечно, было, но хоть эмоция какая-то живая. А сейчас сидит, — как будто человека в ней вот взяли и выключили. Как будто все равно ей уже, что с ней дальше будет. Самый хреновый взгляд, — видел я такие, не раз видел.
— Держи, — протягиваю снова наполненный стакан. — Спину тебе обрабатывать буду. Не бойся.
Послушно выпивает, как не живая, — даже руки на этот раз не дрожат и укладывается, не издавая ни звука.
Только дергается, когда я осторожно начинаю обрабатывать ее раны перекисью.
— Шшшшш, — не помог коньяк, все равно больно, — даже дую на сдертую кожу. — Потерпи. Иначе будет еще хуже.
