Обещаю, больно не будет (СИ) - Коэн Даша (читать книги полностью TXT, FB2) 📗
Хотя, это всё равно лучше, чем вернуться в посёлок к матери.
— Слушаю, — прицельным выстрелом прямо в голову бьёт мне басистый, словно бы прокуренный мужской голос.
— Здравствуйте, — бормочу я, но понимаю, что меня почти неслышно, прокашливаюсь и ещё раз громко повторяю приветствие.
— Кто это?
Боже, как вообще это делается? Язык наливается свинцовой тяжестью, в черепной коробке мозги превращаются в труху. Не одной мысли как, а именно что говорить моему отцу так, чтобы он вдруг захотел меня слушать.
— Меня зовут Вероника и я...
— Откуда у вас мой номер? — грубо перебивает меня мужчина, и сердце за рёбрами врубает сирену, предупреждая меня о том, что я шагаю по чересчур тонкому льду.
— От мамы.
— Что? — по его голосу слышно, что он злится и вообще уже находится в шаге от того, чтобы положить трубку, предварительно послав меня на развесёлые буквы.
— Моя мама дала мне ваш номер, Иван Савельевич.
— Чётко и по делу, девушка. У вас десять секунд, чтобы объяснить цель своего звонка, в противном случае я просто положу трубку. Время пошло.
Я тут же сглотнула горький ком, забивший глотку, и смахнула со щеки одинокую слезинку. Потому что понимала — мне вновь не рады. Но самое поганое было то, что мне в очередной раз светило протягивать руку в просительном жесте, умоляя о помощи того, кто должен был априори стоять за меня горой.
Папа.
Для любой девочки это маяк в бушующем море. Нерушимый оплот. Защитник. Жилетка, в которую она будет плакать, когда расцарапает коленку или влюбится в неподходящего парня. Он вытрет слёзы и скажет, что всё обязательно будет хорошо. Потому что он так сказал. Потому что он мужик и отвечает за счастье своей любимой принцессы.
У меня же был неправильный папа. И мама тоже была неправильная. Может, именно поэтому и в моей жизни теперь всё шло через задницу просто потому, что нехорошо это — изменять традициям.
— Моя мама, Храмова Алевтина Петровна. Она дала мне ваш номер, Иван Савельевич, — этими двумя предложениями я попыталась всё расставить на свои места, но по итогу только ещё больше всё усложнила.
— Зачем? — его голос стал более уравновешенным, но оттого не менее суровым.
— Ну..., — я начала и тут же стухла. Я не знала, как правильно сказать то, что было у меня в голове.
«Здравствуй, папа. Дай денег».
Очень мило, правда?
— Меня зовут Вероника.
— Я знаю, — ответил мужчина, но я не вычленила смысла в этих двух словах. Просто не смогла из-за шкалящих нервов. — Дальше что?
— Дальше? Я поступила в институт, Иван Савельевич. На бюджет. Мне выделили общежитие, но оно вчера сгорело, и теперь мне негде жить, а мама...
— Дай угадаю? А мама посоветовала позвонить мне и слёзно попросить ещё бабла, так?
— Ещё бабла...? — я зависла, совершенно не понимая, куда он клонит. — Нет... то есть да, но не совсем. Боже! Мама выгнала меня из дома из-за того, что я не осталась при ней и решила учиться. И у меня сейчас нет ни копеечки, понимаете? И взять их негде, потому что я ещё не успела никуда устроиться.
— Ну конечно...
— Иван Савельевич, мне немного надо, правда. Хостел стоит не так уж и дорого, — тараторила я, боясь того, что он перестанет меня слушать и повесит трубку, — а на неделе, я вам клянусь, что устроюсь куда-то на подработку и всё вам верну. Я прошу не дать, а занять.
— Угу.
— Я вам всё верну, обещаю, - повторяла я все одно, да потому. - Только, пожалуйста, помогите. Мне больше не к кому обратиться.
Я говорила и слышала, как слёзно дрожит мой голос, как судорожно захлёбывается дыхание. Чувствовала, как текут по щекам солёные слёзы страха оттого, что в конце пути, несмотря ни на что, меня ждёт провал.
— Пожалуйста, Иван Савельевич. Мне даже негде будет сегодня переночевать, если вы мне не поможете.
— Ну всё, хватит! — оборвал он мои стенания, а затем глубоко вздохнул и продолжил говорить, а я за кадром слышала, как он чиркает зажигалкой и глубоко затягивается. — Вероника, признаться, я поражён. Но я отдаю дань твоим актёрским навыкам, они ничуть не хуже, чем у Алевтины.
— Что?
Вероника
— Да ничего! Но сколько можно? Или вам всю жизнь с матерью будет мало, скажи? Я восемнадцать долгих лет тянул эту лямку, полностью оплачивая твоё содержание, затем купил для тебя на восемнадцатилетие квартиру на берегу Чёрного моря. И что я слышу? А вот что — мало, папа, дай ещё.
— Я не понимаю...
— Ах, не понимаешь? Ну вот и я не понимаю, что нужно сделать, чтобы вы с матерью уже оставили меня в покое. У меня своя семья, Вероника. Дети, внуки. Я пожить хочу хоть немного, не дёргаясь уже от звонков Алевтины с угрозами и откровенным шантажом. Я сыт всем этим по горло! Ясно вам?
— Иван Савельевич…, — я словно угодила в прокисший кисель и теперь тонула в этой невразумительной жиже, не понимая, как спастись и что делать дальше.
Это какой-то чёртов сюр!
— Вероника, давай честно. И я надеюсь, что ты меня услышишь и поймёшь правильно, прекращая уже наконец-то плясать под дудку Алевтины. Твоя мама всегда знала, что я несвободен. К тому же на то время у меня уже был один ребёнок, которого я бы никогда не оставил. Но Алевтина решила, что благодаря тебе сможет надавить на меня и вынудить бросить семью. Она намеренно затянула со сроками беременности, чтобы я уже не смог отвертеться. Поэтому-то и получилось так, как получилось. Мне жаль, что так вышло, но я ужасно устал от махинаций твоей матери. Я устал отказывать во всём своей семье, только бы умерить бездонные аппетиты Алевтины. Но теперь всё, я сказал!
— Спасибо, — глотая слёзы едва-едва выговорила я. — Вот только при чём тут я?
— Я свой долг перед вами искупил. Я обещал, что буду помогать до твоего совершеннолетия — и я это сделал. С меня хватит!
— Я этого не знала, — ответила я, внутренне сражаясь с безысходностью и с зарождающейся истерикой, а потом услышала сдавленное «прощай» и длинные гудки, которые похоронным маршем долбили по моим истерзанным в клочья нервам.
И ничего больше нельзя сделать. Ничегошеньки! Я не желанная и нелюбимая. Я просто кусок плоти, которую принесли в жертву человеческим амбициям, да только ритуал не удался. Вот так один человек взял и своим необдуманным импульсивным решением сломал сразу три судьбы: свою, моего отца и мою.
Просто, потому что ей приспичило.
В эту минуту я ненавидела мать как никогда.
Но всё же заставила себя по памяти набрать её номер и сделать дозвон. Мне было необходимо окончательно для себя всё прояснить.
— Ну кто там ещё?
Пьяна. Голос визгливый и немного гнусавый. Ревела. Так ей и надо.
— Привет, мам.
— О, дочурка! Сколько Лен, сколько Зин. Ну что, давай умоляй, я готова внимать.
— О чём умолять?
— Мама, дай мне денег, я без тебя ничто и звать меня никак, — писклявым голосом передразнила мать и противно рассмеялась.
— Да не нужны мне твои деньги, — грустно усмехнулась я, — только правда. Её-то ты мне хотя бы можешь дать?
— А-а, так ты всё-таки папаше дозвонилась? — и снова смех, полный желчи и тотальной злобы. — Ну и что он тебе про меня наплёл?
— Наплёл? — выдыхаю я, поражаясь её пуленепробиваемости. — Мам, скажи, есть в тебе хоть что-то святое?
— Всё святое во мне умерло вместе с Ирой и Анатолием. Всё? Съела? Ещё вопросы будут?
— Будут, Алевтина Петровна, — отчеканила я. — Отец мне помогал всё это время, так?
— Он должен был не тебе, а мне! Ясно? — мать принялась буквально орать в трубку.
— А квартира?
— А квартиру я продала и все вырученные деньги передала общине, чтобы каждый воцерковленный отмолил твои грехи. И да, можешь меня не благодарить.
— Не волнуйся, не буду.
— Кстати, бабка тебя прокляла, — чересчур весело пропела мать.
— Я вас тоже, — в сердцах ответила я и бросила трубку.
И снова расплакалась навзрыд, понимая совершенно чётко, что мне больше некуда было идти и не у кого просить помощи. Я словно надувная лодка посреди штормящего моря. И нет надежды на спасение. Только страхи уродливого будущего: холодные ночи на вокзале, еда с помойки и вещи с чужого плеча.
