Соблазн гнева - Голубева Татьяна В. (читать книги без сокращений TXT) 📗
Дикулов успел только подумать, как это он даст знать, если у него совсем нет сил говорить, но мысль тут же растаяла в навалившемся на него сне.
Когда он снова проснулся, в палате было почти темно, лишь слабый источник света, не попадавший в поле зрения Сергея Пафнутьевича, испускал рахитичные желтоватые лучи. Они расползались по высокому потолку, по стене, по капельнице…
Интересно, капельница – это нормально или нет, подумал Дикулов, всем ее ставят после операции, или у него какие-то осложнения? Он прислушался к собственному сердцу. Вроде бьется нормально, как всегда. Ему почему-то казалось, что искусственный клапан будет ощущаться организмом как инородное тело, что он сразу уловит присутствие внутри чего-то неживого, ненастоящего… Но ничего не уловил, как ни старался. Только ребра почему-то болели.
Дикулов осторожно повернул голову и увидел медсестру, сидевшую за столиком у двери. Девушка читала книгу, но сразу заметила движение пациента и, отложив пухлый томик, встала.
– Проснулись, Сергей Пафнутьевич? Пить хотите?
– Хочу.
И снова освежающая влага скользнула в его горло, и Дикулов сразу взбодрился.
– А почему у меня бока болят? – шепотом спросил он. – Как будто все ребра переломаны.
– В общем, так и есть, – улыбнулась сестра. – Вам ведь вскрывали грудную клетку. Так всегда делают при операциях на сердце.
– Как интересно… – выдохнул Сергей Пафнутьевич и опять провалился в сон.
Окончательно потеряв счет времени, он то спал, то вроде бы бодрствовал, но с каждым часом силы возвращались к нему. Потом он начал вставать и гулять по коридорам. Очень скоро господину Дикулову надоело бездельничать, осточертели больница и медицинский персонал. Сергей Пафнутьевич лежал в отдельной палате, и ему даже поговорить было не с кем. Он прекрасно видел, что к больным в другие палаты приходят жены, дети и внуки, тещи и свекрови, вообще толпы всякого народа… а вот рядом с ним, господином Дикуловым, не было ни единой родной души. Никого не интересовало, жив ли он, помер ли, как прошла операция, что будет дальше… Только профессионально внимательные и безупречно ласковые медицинские сестры хлопотали над ним, да приходили проведать работодателя секретарша, помощник и юрист.
И Сергей Пафнутьевич все чаще и чаще вспоминал свою первую жену. Кто знает, как сложилась бы его жизнь, если бы она не умерла…
Впрочем, хорошо, что она умерла. Она ведь предала его, изменила ему…
Сев на следующее утро за руль «лексуса», Марина совершенно случайно бросила взгляд на приборную панель – и ахнула. Бензин был почти на нуле. Марина чуть было не выскочила из машины с криком: «Какого черта не заправил, урод!» – но вовремя вспомнила, что гаражной обслуги рядом нет.
Нужно было ехать на заправку. К счастью, заправки относились к той сфере бытия, с которой Марина была хорошо знакома. И потому она спокойно тронула машину с места. Заправиться – это вам не веники вязать, то есть искать. Это просто.
Сейчас – просто.
Через пятнадцать лет после того, как ее привезли в Петербург из леса.
Конечно, в шестилетнем возрасте ей не нужно было заботиться о машине или хотя бы о венике, но… но ей и без того хватало проблем.
Ее постоянно поучали и отец, и тогдашняя мачеха, и приставленная к ней гувернантка. Поучали вежливо, сдержанно, холодно. Ей объясняли, что нельзя разговаривать слишком громко, нельзя хлопать дверями, нельзя вытирать нос ладошкой, для этого человечество придумало носовые платки, и нельзя зажимать ложку в кулаке так, словно кто-то собирается отнять у нее столовый прибор, и нельзя глотать еду слишком быстро, а чавкают во время еды только свиньи…
Как ни старалась Марина научиться всему сразу, у нее ничего не получалось. То она забывала про носовой платок, то за обедом хватала вилку правой рукой, то откусывала от ломтя хлеба, вместо того чтобы отломить маленький кусочек и положить в рот изящно, как это делала Вероника Альбертовна… Да не счесть тех ошибок, которые она совершала в течение дня!
Ей вежливо выговаривали – а Марина в ответ замыкалась, пряталась по углам в разных комнатах бесконечно большой квартиры, и приставленная к ней гувернантка Нина нервно искала подопечную, бегая из одной гостиной в другую, из спортзала в детскую… Нина боялась, что ее уволят, если девочка не будет ее слушаться. Но Марина, сразу озлобившись среди всего этого непонятного ей холодного великолепия, ничуть не жалела Нину. Наоборот, она изо всех сил старалась доставить гувернантке как можно больше неприятностей: плохо вела себя за столом, то и дело нарочно пачкала нарядные платья, во время прогулок пинала новенькими туфельками все подряд, чтобы поцарапать безупречную гладкую кожу…
Но училась Марина хорошо.
В шесть лет она впервые увидела детские книжки с картинками, и их мелованные страницы настолько зачаровали девочку, что ей сразу же захотелось постигнуть таинство чтения. Однако научившись читать, Марина тут же утратила интерес к книжным выдумкам. Живой мир вокруг был куда интереснее. Впрочем, она с огромным удовольствием листала каталоги. Их в доме было множество, и все необыкновенно красивые, глянцевые… и в них на четких, ярких фотографиях отражался весь этот новый для Марины прекрасный мир непонятных вещей, далеких стран и удивительных нарядов.
Если бы Марина тогда знала, что Дикулов и сам-то лишь недавно научился вести себя как хорошо воспитанный человек, если бы ей кто-нибудь шепнул, что еще несколько лет назад он был таким же дикарем, как она сама! Ей стало бы не в пример легче, она не чувствовала бы себя такой бесконечно одинокой.
Но она узнала об этом лишь много позже, и то случайно, когда Дикулов разводился с Вероникой и та в отместку высказывала ему все, что думала. Высказывала во весь голос, ничуть не заботясь о соблюдении хороших манер. Вот тогда-то Марине и стало известно, что Вероника Альбертовна потратила немало времени и сил, чтобы научить мужа приличиям. Она даже нанимала для Дикулова преподавателя этикета!.. А в благодарность за все ее старания он с ней развелся.
– Ай, пошли они все! – вслух сказала Марина, выезжая с заправки. – Без них проживу.
Ее с утра пораньше осенила некая идея, и Марина решила сразу же эту идею реализовать. В конце концов, у нее такое огромное количество приятелей и подружек, так неужели никто из них ей не поможет? Должны помочь. Найдут какое-нибудь тепленькое местечко в фирме у своих родственников, и будет Марина сидеть там, ничего не делая, но получая достаточно, чтобы прожить безбедно.
Она сразу же позвонила одной знакомой девице, дочери владельца нескольких ресторанов, и сказала, что надо бы повидаться, разговор есть. Лиля ничего против не имела, и они договорились встретиться в час дня в Абрикосовской кофейне. Марина тут же решила, что машину поставит у Казанского, потому что на Невском никогда не найти места для парковки. Но потом вспомнила, сколько стоит стоянка за собором, – и передумала. Нет, она теперь нищая, ей надо экономить.
Как это страшно – быть нищей!
Сто тысяч долларов, лежавшие на ее счете в Сбербанке (да еще почему-то на рублевом счете!), Марина воспринимала как самое настоящее оскорбление. Разве это деньги? Убить мало этого гада Дикулова!
Ладно, сейчас она поговорит с Лилей, и все устроится. Посидят в кафе, посплетничают… Кафе. Предприятие общественного питания. Чашки, из которых пьют десятки, сотни людей…
Марина вспомнила о том, как трудно ей было привыкнуть есть и пить из чужой посуды. Ведь в лесном домике бабушкина и Маринина посуда стояла даже не рядом, а на разных полочках! А в доме Дикулова все тарелки после еды сваливались в моечную машину, и где чья – разве разберешь после? Рисунок-то на всех одинаковый. Марине никогда, наверное, не забыть те взрывы обиды и злости, что терзали ее маленький детский ум, ее растерявшееся сердце. Ведь никто даже не понимал, о чем она говорит! Какая еще «своя тарелка»? Что значит «своя ложка»? Тарелки из сервизов, для завтрака один, для обеда другой. Ложки из общего серебряного комплекта… В чем дело, девочка?
