Танец с лентами (СИ) - Зингер Татьяна (мир бесплатных книг txt) 📗
Саша нахмурилась.
— Но как мы поедем? На электричке?
— На личной тачке! — Никита хлопнул в ладоши. — Я выкраду ключи у отца и уеду. Сам виноват, что обучил меня водить. Вот пускай ищет. Ха! Сашка, мы будем свободны. На даче есть печка, затопим её как сельские жители. Круто же?!
Он схватил её под руки и, стащив с качелей, сжал в объятиях. Запах кислого винограда перемешался с безудержным счастьем. Никита отплясывал, отбивая ритм ладонями по Сашиной спине. Ей не нравилась эта идея с побегом. У бабушки слабое сердце, она и так на таблетках — можно ли уезжать, не предупредив? Да и красть машину у родителей Никиты... Саша на плохом счету в его семье (между прочим, неоправданно), а тут ещё воровство с побегом. Как бы не случилось плохого...
Серый допил вино и пнул пустую бутылку к детской горке.
— Клевый план. — Он выставил вверх большой палец. — Поезжайте! Совет вам да любовь, голубки.
Саша посмотрела вначале на Серого, затем на Никиту; на Алену, которая мечтательно заулыбалась. Нерушимая уверенность друзей смела под собой любые сомнения. И правда, разве имеет бабушка какое-то право ограничивать внучкин выбор: с кем встречаться, чем заниматься, кого любить? Она и дальше будет рассматривать её как нечто испорченное и проверять, колется ли Саша героином? Пора бы показать, что Саша — взрослая девушка, способная пойти ради своего счастья на всё. Как и Никита. Они — одно целое. Никто, ни родители Никиты, ни бабушка, не смогут им помешать.
Алкогольный азарт закружил её в танце. Саша горячо поцеловала Никиту в губы.
— Поехали! — и добавила с прежним испугом: — Но завтра обязательно вернемся.
— Разумеется, птичка!
17.
Небо разрыдалось, едва они запрыгнули в старенькую иномарку. Ливень молотил по крыше и стеклам, требовал пустить внутрь. Они, опьяненные счастьем, долго целовались под музыку. Жужжала печка, в салоне не хватало воздуха, и запотели окна. Саша и представить не могла, как романтично сбегать. Пусть ненадолго, пусть на денек — но улизнуть от быта и нравоучений. Быть свободной и независимой. Тонуть в поцелуях, покрываться мурашками от звука родного голоса.
Никита стянул не только ключи, но и немного еды из холодильника: сосиски, хлеб, майонез. Набрал полный карман чайных пакетиков. Чудом остался незамеченными родителями: мама мылась в ванной, а папа не слышал ничего, кроме футбольного матча.
Саша к себе даже не совалась, бабушка бы заперла её дома — и всё, прощай, побег.
— Едем? — Никита погладил Сашу по щеке большим пальцем.
Она быстро кивнула, чтобы не передумать. Никита отхлебнул купленного по пути энергетика, хрустнул шеей и надавил на педаль газа.
Перед ними расстелился засыпающий город. Темные окна смотрели с сонным прищуром, на редких рекламных вывесках не горели огни. Никита ехал медленно, пытался вспомнить, как обращаться с управлением. Но на шоссе набрал скорость. Стрелка на спидометре опасно приблизилась к сотне. Машину затрясло; загудело, затарахтело, запахло паленым.
— Ник, не гони… — попросила Саша.
— Птичка, да тут сотки нет и дорога пустая. Не паникуй!
Дождь размывал обзор, дворники не успевали справляться с напором воды. Никита, довольно посвистывая, прибавил газу. Машинка тявкнула как злая собачонка.
Саша подумывала закрепить ремень безопасности. Да, Никита заявил, что пристегиваются исключительно трусы, но она так, на всякий случай. Рука уже потянулась к ремню...
Поворот появился из неоткуда. Была ровная дорога, и вдруг — резко направо. Никита вывернул руль, но машину завертело. Колеса засвистели. Капот мазнул по краю ограждения. Их тряхнуло.
Последнее, что запомнила Саша — зияющая пропасть кювета перед глазами.
Сейчас.
18.
Я выбрасываю тест в окно и долго намываю руки. Натираю мылом до самых локтей, подставляю под обжигающую струю. Каков шанс, что произошедшее — ошибка? Разве тесты не лгут? Определенно, в них есть процент неправды, и я попала в тот самый процент.
А завтра же запишусь к врачу.
Стук в дверь застигает меня врасплох. Я, точно мелкий воришка, мечусь по ванной комнате, стараясь скрыть улики. Завинчиваю кран, вытираю руки докрасна, навешиваю на лицо маску безмятежности.
— Саш? — Егор заглядывает сквозь щелку. — Всё в порядке?
— Да!
А сама не смотрю на себя в зеркало — стыдно. Я грязная, лживая запутавшаяся дрянь, и мне совершенно не нужен этот ребенок!
— Идем спать? — спрашивает с нежностью.
Глупый Егор. Ведь я не любила его ни одного дня наших «отношений». С самого начала только лгала и пользовалась, а теперь паразитирую на нем в его же квартире. Каков шанс, что ребенок — его? Чуть больше нуля? Нет, меньше, гораздо меньше. Этот ребенок может быть зачат лишь от одного человека. Того, кого я ненавижу всем сердцем.
Ночью беспокойно ворочаюсь, трижды выбегаю на кухню — глотнуть воды. В пересохшем горле пустыня. Пульс скачет как ненормальный. Я уже чувствую, как ребенок движется (хотя он толщиной с волос) внутри меня, как рвет мои легкие и терзает живот.
С утра я, разбитая на тысячу осколков, плетусь в офис. Звоню Ире, а та не берет трубку. С ней-то Лера уже поговорила или сначала попыталась возделать почву в виде меня? И вообще, как она, оклемалась после вчерашних угроз? Отправляю смс-сообщение с просьбой поскорее перезвонить. Волнуюсь.
Наш сайт грузится медленно. По спине пробегает холодок. Открывается главная страница, на весь экран выскакивает изображение мужского полового органа. Сверху большими красными буквами — неприличное слово. Внизу приписка про то, какая я скотина (конечно же, нецензурно). Не мы, не создатели, не курьеры. Одна я. По имени, фамилии, отчеству. И всё. Никуда больше нельзя перейти. Где картинки, где разделы и контакты? Что происходит?!
Ни до Леры, ни до Иры, ни до нашего внештатного программиста не дозвониться. В группе социальной сети отписываются непонимающие клиенты. Тревога разрастается.
Он решил втоптать меня в грязь, а заодно уничтожить «Ли-бертэ»?! Сволочь! Хотя мыслит правильно: бить надо по самому дорогому. Впрочем, мог бы себе шею сломать — когда-то мальчик по имени Никита был для меня дороже всех на свете. Клянусь, я бы даже всплакнула.
В довершении ко всему меня вырывает прямо на новенький кожаный диван кофейной расцветки. Я реву от бессилия и злобы, вылетаю из кабинета. В левом колене стреляет, нога подкашивается. Свожу зубы.
Черт!
Куда идти?! К Ире?! В полицию?! К нему?!
Я вынуждена ползти к Герасимову, иначе «Ли-бертэ» рухнет. Круг замкнулся. Он жизненно необходим как когда-то давно.
Тогда
19.
В больнице пахло страданиями. Тяжело, густо, беспощадно — вонь выбивала из себя. Первый день, когда Саша пришла в сознание, она тупо пялилась в потолок. По тому пробежали паутинки-трещины, и казалось: вот-вот он рухнет на голову. В палате лежало шестеро, но их Саша даже не различала — никого не было, кроме неё и потолка.
Её пичкали таблетками, вкалывали обезболивающие, от которых рассудок плыл. Но она всё равно расслышала сквозь туман: тяжелый перелом, вряд ли срастется как надо, возможно, Саша будет хромать всю оставшуюся жизнь. В остальном — никаких серьезных повреждений. «Бог отвел», — прошелестела бабушка.
Её нашли в кювете в осколках стекол. Вылетевшую через лобовое стекло покореженной иномарки. Кто-то вызвал скорую помощь, и Саша сама, когда очнулась, попросила позвонить бабушке. Та прилетела моментально.
— Расскажи милиции, что произошло, — требовала та, постаревшая мигом на десяток лет.
Саша разводила руками. Она решила сбежать — да-да, одна — и оказалась на шоссе. Как туда добралась? Пешком. А потом её сбил автомобиль.
— Александра, — бабушка теребила край одеяла, — не городи ерунды. Ты вылетела из машины. И с тобой был Никита Герасимов. Мне всё известно. Этот гаденыш предложил тебе покататься? Скажи правду, деточка! У него нет прав, его посадят. Он вел пьяный, да?
