Долина кукол - Сьюзанн Жаклин (чтение книг txt) 📗
Анна повернулась и быстро пошла, потом побежала. Ова бежала до самого отеля Лайона. Лифт поднимался мучительно медленно. Он открыл дверь, обнял ее и крепко прижал к себе. Она прильнула к нему.
— Лайон, пока ты здесь, я тоже здесь. Никаких вопросов, никаких «завтра» — значение имеет лишь каждое мгновение, которое мы можем быть вместе. Я люблю тебя.
Взяв ее лицо в ладони, он посмотрел ей в глаза и тихо сказал:
— Каждый миг мы превратим в вечность. Я люблю тебя, Анна.
С Кевином она встретилась на следующий день. Он выглядел совершенно изможденным. Она пыталась объяснить ему свое состояние, объяснить, почему должна видеться с Лайоном. Когда он уедет, если Кевин захочет быть с нею…
Кевин молча смотрел на нее. Потом лицо его пошло пятнами. Он зашагал взад-вперед по ее гостиной.
— Да ведь ты такая же развращенная, как этот твой английский жеребец! — казалось, ярость придает, ему силы… Он хлопнул дверью и выбежал из квартиры, прокричав, что еще заставит ее заплатить за свое унижение.
На сей раз Кевин не стал звонить ей со слезными мольбами. В последующие дни он предпринимал до смешного детские усилия, стараясь показываться где только возможно с разнообразными красотками. Кевин, ненавидевший ночные клубы, теперь выбирал столики на самом видном месте у эстрады и нарочито медленно шествовал по залу с самой яркой девицей, какую ему удавалось подыскать. Стоило какой-нибудь начинающей звезде приехать в Нью-Йорк, как ее имя неизменно начинали упоминать в связи с Кевином. Был даже пущен анекдот, будто Кевин регулярно читает рубрику «светская хроника» и мчится в аэропорт встречать самолет, чтобы сразу назначить свидание только что прилетевшей знаменитости.
Последним и самым отчаянным поступком Кевина явилась попытка расторгнуть контракт Анны с «Гиллианом». Поскольку Кевин входил в совет директоров, он стал настаивать, что имеет, мол, право охранять имидж компании, которую он когда-то создал. Он утверждал, что Анна уже «перевалила за свою вершину», что «Девушка Гиллиана» должна сменить лицо, стать молохе, свежее.
На основании его протестов было созвано заседание совета директоров. Этот шаг оказался неудачным для Кевина. Он остался в меньшинстве, и с Анной заключили новый контракт на два года, причем гонорар ее повысился на десять тысяч долларов. К тому же контракт был эксклюзивный — исключительно с телевидением — еще одна победа Анны, которой постоянно приходилось выдерживать напряженный график, позируя для газет и журналов.
Анна знала о кознях, предпринимаемых Кевином, однако у нее не было ненависти к нему. Она испытывала лишь жалость и гнетущую тоску от того, что между ними все кончилось таким вот образом.
В последующие недели душевный подъем от ее любви с Лайоном превзошел все чувства, которые она испытывала когда-либо в жизни. Лайон получал удовольствие от ее широкой известности, от того, что поклонники сразу же узнавали ее, но она давала понять, что ей это безразлично, и сосредоточивала все внимание на его работе. Как продвигается его цикл статей? Она выслушивала его впечатления и то, как он планировал подать их. Ему не хотелось расхваливать и детально освещать американское телевидение, он хотел писать, оставляя многое за кадром, даже с долей язвительной иронии. Она прочитывала материал и часто вносила ценные предложения и дополнения.
Хотя они жили по-прежнему порознь, каждую ночь Лайон проводил у нее. Как-то вечером он сказал: «Зайду за тобой в семь, но сначала мне нужно сходить в шкаф переодеться». С тех пор они в шутку стали называть его номер в отеле «шкафом». Но недели текли одна за другой, и она понимала, что его время подходит к концу. Сам он ничего не говорил об отъезде, но она знала, что время, отпущенное им судьбой, постепенно кончается. Она чувствовала, как ее постепенно охватывает отчаяние, давящее и гнетущее.
И вот однажды, жарким июльским вечером, вдруг забрезжил лучик надежды. Они ужинали в ресторанчике на открытом воздухе в Гринич-Виллидж.
— Это была великолепная идея — прийти сюда, — сказал Лайон. Он посмотрел на чистое небо и улыбнулся. — Вот то типично нью-йоркское, чего мне не хватает в Лондоне, — чудесной погоды. Там у нас никогда не знаешь, будет такой вот вечер или пойдет дождь.
— Это первое, что ты сказал хорошего о Нью-Йорке. — Она старалась говорить непринужденно.
— Я настолько люблю тебя, что начинаю видеть в этом городе некотрые преимущества, — ответил он. — А как ты относишйсяйс дождливой погоде? Понимаешь ли, она у нас в Лондоне всегда такая.
Наконец-то! Он не хочет расставаться с нею. Тут нужно быть осторожной, ни в коем случае ничего не форсировать. Эта мысль должна исходить как бы от него самого. Она сосредоточила взгляд на кончике своей сигареты.
— Я ни разу не была в Лондоне.
— Подумай об этом. — Это было все, что он сказал.
Только об этом Анна и была в состоянии думать. Она обсудила все с Генри.
— Ничего не выйдет, — стоял тот на своем. — Ну, видел я квартиру Лайона. Был у него в прошлом году. Он считает ее дворцом, но, Анна, там нет даже центрального отопления и всего четыре комнатушки — в общем, сущая халупа.
— Но у меня же уйма денег. Мы могли бы снять квартиру получше…
— Ты что, так ничему и не научилась? — строго спросил ее Генри. — Никому не дано права платить за Лайона Берка. Ты должна жить на то, что зарабатывает он.
— Значит, так я и буду жить, — с решимостью сказала она. — Буду жить там, где он захочет: я не могу без него, Генри. Я была бы счастлива с ним где угодно, даже в Лоренсвилле.
— А твой контракт с «Гиллианом»? Если ты разорвешь его, то никогда больше не сможешь работать на телевидении.
— Генри, сколько я сейчас стою?
— Больше миллиона.
— Тогда зачем мне вообще работать?
— А что ты будешь делать в Лондоне?
— Просто буду с Лайоном.
— Послушай, Анна, ты ведь не ребенок, чтобы бросаться, очертя голову, в новую жизнь. Так же, как и Лайон. Там он живет в своем замкнутом мирке. У тебя не будет друзей — он целыми днями стучит на машинке. Что ты станешь там делать?
— Не знаю. Знаю только, что не могу жить без него. Генри задумался на минуту, после чего сказал:
— Есть только одно решение. Ты должна удержать его в Нью-Йорке.
— Но как? Свое задание он выполнил, срок подходит к концу, и ему нравится Лондон.
— Тяни время. С каждым проведенным здесь днем, он все больше привыкает к Нью-Йорку. Дай мне подумать. Позвоню нескольким хорошим знакомым из «Бартер пабликеишенс», возможно, нам удастся подсунуть ему несколько заказов из их журналов. Только внешне это должно будет выглядеть как совершенно случайные предложения.
— Ну и что это даст?
— На какое-то время он задержится здесь, а время теперь работает на тебя.
Случилось так, что предложение это поступило от Нили. Анна, как обычно, приехала навестить ее в больницу. Они сидели на ухоженной лужайке и разговаривали. Было очень жарко, но Нили захотела выйти из помещения. Она хоть и потолстела, но было видно, что дело явно идет на поправку. Ее уже перевели в «Ясень», а следующим этапом было амбулаторное отделение.
— Когда меня переведут туда, — счастливым голосом говорила она, — я смогу приезжать в Нью-Йорк на субботу и воскресенье.
— Нили, ты думаешь, это благоразумно?
— Конечно. Именно так все и должно получиться. Нельзя же целых шесть месяцев просидеть здесь вот так взаперти, а потом вдруг неожиданно взять и выйти на свободу. Все должно делаться постепенно. Сначала тебя переводят в амбулаторное отделение. Пробудешь там месяц, и тебя станут выпускать в здешний городок на вечер — сходить в кино или в салон красоты. После этого, если все идет хорошо, тебе разрешается съездить один раз на субботу и воскресенье в Нью-Йорк. В понедельник ты возвращаешься сюда, и они проверяют, нет ли у тебя каких-либо нарушений. Немного погодя тебя отпускают домой на неделю и только потом выписывают насовсем, но ты все равно должна ежедневно показываться психиатру, которого тебе назначат. К напряжению, которое наваливается на тебя на свободе, надо еще привыкнуть.
