Считая шаги (СИ) - "Voloma" (читать книги .TXT) 📗
Размытые представления, которые все по много раз слышат от знакомых, друзей или близких — у меня болит, мне плохо — все это остается словами, пока тело не познает на деле, смысл пустых слов и тогда, они заполняются… Слово «боль» для Эммы представлялось огромными буквами и они были не просто заполнены, их прозрачные контуры уже выгибались наружу, от распирающей красно-черной жижи, которая имела приторно-горький привкус и под давлением принимало свойства — яда.
Она вернулась домой из клиники изнуренной и вывернутой наизнанку, благо, что не было ни единого кусочка души, которые был бы не обветрен и слово «легче» принимало весьма извращенную форму. Заново нужно было докапываться до неимоверных глубин внутри себя, чтобы найти силы и хотя бы улыбнуться на заботливо приготовленный Ларсоном завтрак, уныло хохотнуть на то, что он с удовольствием давится овсянкой, а от собственного фальшивого смеха, по телу разносилось пустое эхо.
Нельзя было не оценить иронию того, что Эмма даже не могла вспомнить о ночи проведенной с Ллойдом. Разумеется, это бы вселило хоть каплю надежды на невероятно счастливое будущее и внесло сумятицу в мысли и намерения. Если верить Ларсону и, как он говорит, самой растиражированной книге, тут вполне могло по-хозяйничать высшее провидение. И чем не доказательство его вмешательства, столь внезапная ретроградная амнезия? Светлое будущее не значилось в небесном меню напротив фамилии Кейтенберг, а в спину подгоняли темные тени, шепча, что сомнения в ее положении это уже смешно.
Счастье — это сказка в розово-серебристых книжках для девочек, окруженных заботой пап и мам, а ей вполне должно хватить и более приземленной фантазийной версии без книжного переплета. Счастье ассоциировалось с вбитыми в детдоме правилами и примитивными принципами о справедливости.
Жизнь напоминала такого же беспризорника, каким и была Эмма, только более сильного и озлобленного. Она испытывала ее терпение, когда в очередной раз била наотмашь и с оскалом наблюдала за тем, как ее жертва снова и снова поднимается на ноги, а нить терпения становится тоньше. Медицине наверняка были известны случаи, когда человек просто бессимптомно падал замертво, пару историй Эмма услышала за то время, что провела в клиниках или мотаясь по консультациям к именитым докторам, о встрече с которыми всегда легко договаривался Хьюго.
Но особого впечатления эти рассказы на нее не произвели, а наоборот выглядели вполне закономерно и объяснимо — это, наверняка, были люди, которых жестокость в определенный момент становилась невыносимой, и жизни в их телах оставалось только на то, чтобы делать вдохи и выдохи, а малейшая проблема или разочарование добивали и обрывали, ту самую тонкую нить, на которой держалась внутри тела душа.
Потерянный интерес даже к такому необходимому благу, как дыхание и страшная тоска по жестокому, но понятному детству подвели черту под тем, что Эмма принимала за нормальную жизнь и тем более под заветной мечтой.
Она не смогла себя заставить приезжать в офис и целыми днями просиживала за компьютером, чтобы доделать заказ Гринбергов. Благо, что ни Ллойд, ни Стивен не нарушали больше ее покоя, Ларсон не лез в душу и молча курсировал между своей комнатой, кухней и газетным киоском.
На столе, рядом с компьютером то и дело появлялась тарелка с нарезанными красивыми дольками яблоками, чаем или бутербродами. Легендарное чувство аппетита Эммы, казалось, пропало вовсе. Всего за неделю она заметно осунулась и похудела, лицо приобрело желтоватый оттенок, не замечая ничего вокруг, девушка рвала на части слабое сердце старика и слова Арти, которые тот донес, когда они покупали ей туфли, звучали в голове все громче и громче.
— Я пойду пройдусь немного. Погода сегодня отличная, — Ларсон набросил куртку и пощурился от слепящего солнечного света, который лился в окна. Денек и правда выдался чудесным. Эмма сидела, как обычно, в наушниках, ее неряшливый вид весьма удручал, измятая футболка не менялась уже несколько дней, а из комнаты Эммы не доносилось больше ни песен Элтона Джона, ни Майкла Джексона.
Ларсон чувствовал себя будто живет в дорогом склепе с живым мертвецом. Сюжет такой, хоть книгу пиши, но даже черный юмор старика уже не срабатывал. Ларсон высказал свои опасения доктору Оттерману, но тот попытался его успокоить, что подобное состояние у пациентов с сильными болевыми синдромами не редкость. Другими словами, помочь он ни чем не мог…
И проклятый итальяшка не спешил с визитом, чтобы подбодрить Эмму, хотя Ларсон и не без сожалений видел, что девушка ему далеко не безразлична. Что же это за мир такой?! Ко всему прочему и Ллойд куда-то пропал, благо, что Арти частенько забегал и разгонял уныние своей болтовней.
Сказанных слов, Эмма будто и не услышала. Ларсон долго стоял и смотрел на нее, потом подошел ближе и коснулся плеча, от чего девушка даже не вздрогнула, но голову повернула.
— Что такое? — услышал он тихий вопрос.
— Тебе чего-нибудь купить?
Краем глаза Ларсон увидел на мониторе компьютера статьи о ювелирных мастерских с подборкой фотографий драгоценных металлов и готовых изделий. Это было весьма необычно, учитывая какой «фанаткой» украшений была Эмма.
— Нет, ничего не надо… Я чуть позже уеду на часик. Повидаюсь с давним знакомым, — выданная информация немного приободрила старика.
— А к кому, если не секрет? — поинтересовался он.
Эмма развернулась в кресле и провела рукой по лицу с силой растирая глаза.
— К мистеру Риттерайту. Он довольно известный ювелир. Хочу кое-что ему заказать, потом сразу домой.
Ее слова звучали почти ободряюще и Ларсон обрадовался, что девочка хотя бы попадет на свежий воздух, а в компании Руди ее можно было без опаски отпускать хоть на край света.
Не даром ученые разработали теорию постоянства, правда она касалась только, физического вещества, но Ларсон принимал за правду, что аккумулируемая человеческим организмом энергия, проносящаяся по нервной системе, синтезируется и преобразуется в чувства и эмоции, а значит их можно подвергнуть измерениям. И если безрадостное и тоскливое состояние Эммы превышало все разумные пределы, то наверняка, у кого-то энергия брызжет через край.
Старику и невдомек было насколько он был прав.
Напряженный месяц, безвылазно проведенный на стройке и в офисе, как ни странно сказался крайне положительно на настроении Стивена Грэнсона. Он проверял и перепроверял каждый свой шаг, изучил несколько похожих проектов и прислушивался ко всем мнениям, взвешенно принимая решения. Лингер, судя по всему, не торопился возвращаться из своего отпуска и Стивен глубоко в душе сожалел о том, как несправедлив был по отношению к Виктору. Но все та же гордость не позволяла ему признаться в этом даже матери.
Оливия впервые, за все годы увидела плоды своих трудов и ее младший сын, в будущем, вполне мог стать достойным человеком, ведь в трудные времена, Стивен нашел в себе силы и вел себя крайне ответственно, не смотря на свойственное ему легкомыслие.
Строительство дошло до возведения второго этажа. По нормам, пробы бетона для монолитных зданий проходили апробирования и испытания в специальных лабораториях, чтобы можно было рассчитать нагрузку материала и сопротивление сжатию, но эти показатели менялись уже с двадцатого этажа, где нужно было учитывать, помимо прочего, еще и растяжение при сгибе, а потому менять характеристики и состав раствора.
Образцы в лабораторию Стивен отправлял лично, не доверяя контроль качества никому, а полученные результаты анализировал, собирая сначала инженерный отдел «Грэнсон корп», а затем и специалистов нанятых по контракту субподрядчиков.
Дома, Стивен оккупировал кабинет матери и прерывался только на сон и еду. Драгоценные друзья были отодвинуты даже не на второй план, приглашения на вечеринки стопкой складировались без ответа и уверенность в благополучном исходе проекта опутывала уже не только Стивена, но и его мать, которая позволила себе дать ему только один важный совет — часть работы все же стоило передать доверенному лицу, потому что в одиночку, столь масштабный проект контролировать невозможно.
