Экзотические птицы - Степановская Ирина (книга бесплатный формат .txt) 📗
«Что это он прямо как с цепи сорвался? — думала она про Азарцева. — Ведь правда чуть не придушил как куренка. Разве же только ему одному плохо?» Юля растирала руками шею и думала, что она такая несчастная и такая одинокая, что ей так плохо, что хуже не бывает. И что в ресторан к Лысой Голове теперь придется идти не в ее любимом черном костюме, у которого все-таки открытый вырез, а в чем-нибудь более подходящем.
«А не ходить нельзя, — решила она в свое оправдание, так как не могла представить себе, что в новогодний вечер останется сидеть дома. одна. — Я должна быть выше своего личного горя. Я — деловая женщина, и для меня дело — выше всего. У Лысой Головы есть весьма влиятельные знакомые. Надо сделать так, чтобы все они стали моими потенциальными клиентами».
Таня ехала с Филиппом Ивановичем по лондонской Сент-Джеймс-стрит и думала, какие же скучные люди англичане. Еще перед Рождеством на улицах можно было видеть толпы народа, а Новый год никакого особенного ажиотажа у истинных островитян не вызывал — на площадях и в магазинах толпились только туристы, африканцы и мусульмане. Довольно часто слышалась и русская речь. Особенных дел здесь у Филиппа Ивановича не было, да и деловая активность по случаю праздников у аборигенов была сведена к нулю, поэтому большую часть времени они проводили вдвоем с Татьяной. Правда, однажды, больше по желанию Татьяны, чтобы познакомиться с истинными представителями национального характера, Филипп Иванович ввел ее в небольшой кружок, где он знал двух или трех человек. Их пригласили на ужин. Таня могла бы объясниться на кое-какие культурные темы, взятые в основном из учебного курса разговорного языка, поэтому решила не ударить в грязь лицом и тщательно оделась и накрасилась. Ужин был довольно простой и милый, все много смеялись, Таня не могла понять из разговора ни одного слова, что, в общем, было немудрено, так как весь разговор сводился к употреблению междометий. Сама она за весь вечер сказала: «Hi!» и «Good bye!», и очень удивилась, когда узнала, что пару раз ее назвали милочкой. Филипп потом сказал ей, что среди присутствующих была особа, принадлежавшая к аристократической семье, правда, не к главной, а к какой-то побочной ветви, но Таня даже не могла вспомнить, как выглядела та, о которой он говорил.
Чтобы не показаться Филиппу совершенной дурой, Таня вежливо интересовалась достопримечательностями, но Лондон после Парижа почему-то оставил ее равнодушной. Она пыталась разговорить Филиппа Ивановича расспросами о его детстве и юности, но он, произнеся несколько неопределенных фраз, осекался, потому что многие воспоминания даже и студенческих лет были связаны у него с женой и маленькой Мышкой. Вместе они когда-то получали их первую квартиру, вместе на первых его голубеньких «Жигулях» ездили в Крым, часть лета проводили в деревне под Рязанью. Подробности же становления своего бизнеса он не рассказывал вообще никому, и даже адвокат Филиппа и тот не знал достоверно всех, иногда неловких, деталей. Последние же годы пролетели вообще как один миг, и рассказывать о них не имело никакого смысла. Они отличались друг от друга только городами, куда ему приходилось ездить, да девушками с разного цвета глазами и длиной волос, которых он для развлечения брал с собой. Разговаривали они поэтому с Таней, как ни странно, больше о Мышке. О том, как она живет в Варшаве, какой у них там хороший участковый педиатр да сколько прибавил в весе маленький Ваня Дорн. Мышка назвала мальчика так в честь деда — отца Филиппа Ивановича.
«Я бы не могла усыновить чужого ребенка!» — думала про себя Таня, слушая эти рассказы. Иногда, где-нибудь в самом неподходящем месте, она вспоминала Ашота, но всякий раз отгоняла от себя мысли о нем. Ночи в английской гостинице, специально для туристов отделанной в викторианском стиле, тоже были размеренны и спокойны. И Таня всегда испытывала облегчение, когда Филипп Иванович, утомленный осмотром достопримечательностей, засыпал раньше ее. Тогда она чувствовала себя свободнее. Иногда она вставала, зажигала в гостиной свет и рассматривала со всех сторон новогоднюю открытку, полученную от Янушки перед самым отъездом. На лицевой части открытки лежали под снегом альпийские луга и зеленели внизу ели, а внутри содержались восторженные излияния Янушки о том, как интересно ей работать в новой, только что организованной лаборатории по изучению возможностей уничтожения радиоактивных отходов. Также Янушка с большим одобрением отзывалась о внешности и деятельности ее нового директора господина Хольмана, немца, уже несколько лет работавшего в Австрии.
«Может, и мне попросить родителей, чтобы пристроили куда-нибудь в научную лабораторию? — думала Таня, пряча открытку в карман. — С другой стороны, зачем? От скуки? От скуки ничего хорошего не получится. — Ей вспомнилась работа у мадам Гийяр, и Таню аж передернуло: — Ну уж нет! Опять вставать ни свет ни заря, куда-то тащиться… что-то выдумывать, вымучивать из себя…» Конечно, проблески интереса у нее в процессе работы появлялись, но это все равно что курочке по зернышку клевать. Когда еще наткнешься на жемчужину? А здесь вот он, золотой интерес. Она смотрела на своего спутника, ощущая рядом его теплый бок.
Он умен! И богат! Этого у него не отнять, и это перевешивает многие недостатки! Тане иногда казалось, будто они женаты уже много лет.
Аня Большакова со своим новым прекрасным носом с энтузиазмом готовилась к премьере, но не могла удержаться и не позвонить Тининым родителям.
— Валечки нет! — сдержанно ответила ей Тинина мать. — Она решила встречать Новый год одна. Взяла с собой немножко еды и поехала к себе.
— А-а! — Подруга почувствовала даже некоторое облегчение, значит, у Тины все более-менее ничего, если она в состоянии одна встречать Новый год.
А Тина действительно была в очень хорошем настроении. Выпив с утра чашку кофе и съев очень маленький кусочек хлеба и сыра (ей теперь надо было худеть), она решила одеться потеплее и немного прогуляться. «В конце концов, надо же мне сделать себе новогодний подарок».
Поземка закручивала фонтанчики снега все туже и туже, но Тине вовсе не было холодно. Наоборот, порывы снега и ветра бодрили ее. Она весело поглядывала на прохожих и даже сказала нескольким подвыпившим мужчинам в ответ: «С Новым годом!» — и шла себе дальше по улицам, чувствуя себя независимой и молодой. В парфюмерном магазине было все дорого — цены взвинтили до потолка, к тому же все то, что ей раньше было по карману, сейчас оказалось уже раскуплено, поэтому она не стала задерживаться. Следующим по пути оказался магазин готовой одежды.
— О! То, что мне нужно! — сказала Тина и вошла внутрь под звон дверного колокольчика и перемигивание гирлянд.
Беглым взглядом она обвела отделы — магазинчик был совсем небольшой, и увидела то, что ей хотелось: прелестную пижаму нежно-салатового цвета, состоящую из штанишек с оборочками и верхней части, украшенной вышивкой и рюшечками на груди. Тина тут же купила пижаму, а к ней вдобавок еще и модный комплект жатого постельного белья — Тину привлекло в новинке то, что, согласно объяснениям миловидной продавщицы, белье после стирки необязательно гладить.
— Вот я и не буду! — обрадовалась Тина. — Мне будет некогда! Я буду учиться на гомеопата!
Продавщица вежливо улыбнулась и быстро все запаковала. Перекинувшись еще парой слов и поздравив друг друга с наступающим Новым годом, женщины расстались, и когда Тина вышла на улицу, оказалось, что город погружен в сумерки, хотя было только два часа дня. То ли метель, то ли низко нависшее небо создавали ощущение, что сейчас среди снега разразится гроза. Тина встала, съежившись, на углу, соображая, как быстрее добраться до дома. Снег стал лепить холодными и колючими вихревыми потоками.
— Вы бы зашли на минутку! — услышала она чей-то голос. — Такое сегодня творится с утра!
Она подняла голову. Оказалось, что она остановилась рядом с дверями крошечного зоомагазина, в котором продавался всевозможный корм для разных животных и всякая живая мелочь вроде черепах и мышей. А позвал ее старенький продавец-пенсионер, стоящий на пороге в валенках и меховой безрукавке и с каким-то детским интересом разглядывающий и Тину, и свой магазин, будто никогда его не видел, и небо за окном.
