Гензель - 3 (ЛП) - Джеймс Элла (библиотека электронных книг .TXT) 📗

Той же ночью, после его стука, мы встречаемся у нашей дыры, и я пою, пряча от него слезы.

Мать перестала приносить ему карандаши, он сказал мне недавно:

— Только угольный карандаш и масляные краски.

Это означает, что дыра не станет больше, чем ширина его предплечья.

Всхлип вырывается из груди, и его рука стискивает мою.

— Что такое, Леа?

— Мне просто... одиноко.

*

Лукас.

Мы будем там через час, и я волнуюсь.

Я чертовки сглупил, согласившись взять ее с собой в это место. На протяжении всего дня, с того самого момента, как я увидел ее утром полусонную в кровати, я остро ощутил, что она в опасности. Возможно, я накрутил себя, но клянусь Господом Богом, в ее глазах этим утром появилась отрешенная решительность. Во мне поселилось предчувствие, словно ее это ранит.

Первые два часа я пытался с ней разговаривать на отвлеченные темы, черт, я знаю, это не самая лучшая идея. Я даже, мать вашу, не знал, что сказать ей, поэтому задавал бредовые вопросы, например, понравилось ли ей печенье, которое мы взяли с ней в фастфуд кафе.

Я дал ей одеяло, которое было сложено в багажнике, не то, которое используется в клубе, вместе с остальным постельным бельем. Это одно из тех, которым я пользуюсь в своей комнате, которое беру, когда уезжаю на пару дней. Оно мягкое, нежно-голубого цвета, и даже, скорее всего, натуральное, но это не та вещь, из-за которой я буду переживать, если что-то случится с ним, поэтому беру его с собой.

Я смотрю на Леа, как она кутается в одеяло, но чем дальше мы едем, тем больше она съеживается, словно тает на глазах. Сейчас мы проезжаем мимо Гранд-Джанкшн, и я чувствую себя до чертиков хреново, потому что уже на протяжении нескольких часов она притворяется, что спит.

Что мне ей сказать?

Я не очень хорош в таких делах.

Мне интересно, что бы она сказала, если бы я проехал поворот на заповедник государственного значения Арапахо, где расположен дом, а поехал прямо, прямиком в Денвер. Она выросла в Болдере. Может, она почувствовала бы себя лучше, если бы оказалась там.

Моя голова горит. Горло перехватывает.

Она не тварь, нет. Ее у меня забрали … Тонкий голос раздается в моей голове: «А почему ты думаешь, что ее семья переехала?

Ее сомкнутые веки доводят меня до сумасшествия. Я чувствую себя хреново, словно у меня сковало все внутренности.

Мы проезжаем мимо Фэрплей, Джеферсон, Раскидистых долин, множества проплывающих над нами пушистых облаков, и конечно, снежных вершин.

Я хочу произнести ее имя. Взять ее за руку. Я прекрасно знаю, что она не спит. Тогда почему она не разговаривает со мной?

Наш путь пролегает между огромными горными вершинами, с извилистой речкой, протекающей в непосредственной близости от дороги, и я отмечаю, что мы почти у поворота в лес. Резко вывернув руль влево, останавливаюсь неподалеку от сельских домиков семейного типа, которые, вероятно, рассчитаны на прием гостей в летнее время. Пока я паркуюсь, она слегка приоткрывает глаза, разглядывая меня.

— Ген… Эдгар?

— Ты можешь называть меня Гензелем, — говорю я. — Эдгар это сценическое имя, и ты абсолютно права, оно дурацкое, — я наклоняюсь к ней и заправляю за ушко прядь волос, колышущуюся в потоке теплого воздуха, исходящего от радиатора. — Слушай, Леа, хочешь поехать обратно или продолжим путь? Поворот уже совсем рядом, но это гребанное молчание. Мне кое-что там нужно сделать по сантехнике. Но я могу сделать это позже, после того как отвезу тебя в аэропорт. Ты можешь изменить свое решение.

Она качает головой, не глядя на меня, сложив уголки губ в слабую улыбку. Она смотрит на деревянное здание за окном, с вывеской «Лучшие бургеры Восточного Китая».

— Нет, — четко отвечает она. — Мне необходимо сделать это.

Я глубоко вдыхаю. Выдыхаю. Дышу.

— Мы можем сделать это быстро, — говорю я. Прикладываю усилие, чтобы не выпускать ее из поля зрения, пока смотрю на дорогу. — Я останавливаюсь здесь иногда, и немного изменил его.

Через мгновение она говорит:

— Это странно.

Мое горло перехвачено от переизбытка эмоций. Отвечать ей на вопросы, говорить с ней об этом дерьме… заставляет чувствовать себя не комфортно, но я все же отвечаю:

— Почему?

— Ну, ты сделал «Лес» точной копией дома. Я думала, что ты хочешь, чтобы он выглядел так же.

Я пытаюсь подобрать слова, чтоб правильно ответить ей. На протяжении многих лет я привык прятаться от людей, поэтому сейчас трудно быть честным даже с Леа.

Немного позже ее голос снова нарушает тишину.

— Ты, правда, останавливался там? Зачем?

Она цепляется за меня взглядом, и я решаюсь ответить ей честно.

— Потому что... Мне нравится его покидать, — слова кажутся слишком трудными, чтобы их произнести, они тяжело срываются с моего языка, но я все же продолжаю: — Человек, которого я нанял, присматривает за домом в мое отсутствие, — я говорю это, как будто это имеет какое-то значение.

Затем мы поворачиваем. Это небольшой отрезок грязной дороги, где стоит пара трейлеров с едой. Мы в долбанной сельской местности, поэтому я не уверен, что тут вообще кто-то покупает джерки⁷ и бургеры, но все-таки, наверное, находятся и такие, потому что эти трейлеры всегда стоят здесь.

В конце осени и зимой лес иногда, бывает, закрыт, но я являюсь жителем данной местности. И поэтому, пока моя машина может проехать здесь, холод и снег не остановят меня.

Дорога ухабистая, извилистая, по краю высажены деревья с обрезанными в одну линию верхушками. Ими занимается организация по облагораживанию домов, расположенных дальше в лесу. Мы проезжаем мимо современного коттеджа с большим садом и качелями, которые не используются в данное время года. Слева от дороги протекает река, над ней перекинуты металлический и деревянный мосты, ведущие к домам.

— У нас впереди еще пара миль. Мы находимся на другой стороне леса, ближе к Джорджтауну, — зачем-то говорю я.

Я замечаю, как она наблюдает за тем, как я веду джип по грязной дороге, тянущуюся серпантином вверх между горных вершин, где на высоких и гладких верхушках нет ничего, кроме снежных шапок. Давление сжимает грудную клетку, потому что здесь очень высоко, высота около трех с половиной тысяч метров над уровнем моря. Я привык к этому ощущению, потому что бывал здесь десятки раз после пленения. Но Леа нет. На ее лице появляются страх и смятение.

Я хочу предложить развернуться и поехать обратно, или уточнить — продолжать ли нам двигаться. В этот момент мы медленно спускаемся с холма, на который заехали пару минут назад. Вокруг нет ничего, кроме Скалистых гор. Слева от дороги находится замерзшее озеро. Я полагаю, она уже узнает пейзаж, потому что когда я медленно направляюсь по дороге, ведущей прямиком к дому Матери, ее губы скрадываются в тонкую линию, а плечи напрягаются.

Я хочу потянуться и взять ее за руку, но понимаю, что, вероятнее всего, она не захочет взять ее в свои ладони, потому что моя рука из-за вчерашнего происшествия, все еще обернута бинтом и саднит от боли.

Леа опирается правой рукой о консоль, поэтому я могу легонько поглаживать ее кончиками пальцев.

— Спасибо тебе, — шепчет она.

Ее зрачки расширены, и она заглядывает мне в лицо. Мою грудь пронзает боль. Я снижаю скорость с двадцати до десяти. Слева от нас маленькая грязная дорога, которая располагается между осин и спускается под уклон.

— Леа… — ее имя застревает у меня в горле. — Вот поворот, детка. Ты уверена, что хочешь…

— Да, — еле слышно шепчет она. Ее взгляд цепляется за мой. — Но… можно, я буду держать твою руку?

Я протягиваю ей руку, невероятно счастливый оттого, что могу быть полезным для нее.

— Держись за все, что ты захочешь. Мы сделаем это быстро.

Левой рукой управляю рулем, заставляя джип плавно спускаться с горного ската в долину, протяженностью двадцать акров, которая теперь принадлежат мне.