За зеркалами (СИ) - Орлова Вероника (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Где-то над головой послышались торопливые шаги и крики, слов я не разобрал, но понял главное - приехала та, кого я ждал. Встал со своего места и подошёл к решётке, не желая говорить с ней сидя. Только возвышаясь над моей хрупкой строгой следовательницей.
Кажется, раньше почувствовал её, чем шаги услышал. Глаза прикрыл, представляя, как опускаются стройные ножки, обтянутые до колена тёмной юбкой, по бетонным ступеням, как держится изящная тонкая ладонь за хлипкие деревянные перила. Склонил голову набок, чертыхнувшись, когда чей-то резкий окрик сверху помешал услышать стук её каблуков. Да, меня определённо раздражало, что нам постоянно мешали. Слишком много людей вокруг между мной и ею.
Ева остановилась, и я почувствовал едкое желание прибить того, кто отвлек её внимание на себя. Желание, накатывавшее каждый раз, когда кто-то вламывался своими грязными ботинками в наше с ней уединение.
Впрочем, это выбешивало не только из-за того, что хотелось голыми руками разодрать любого придурка с причиндалами между ног, но и потому что Ева Арнольд должна была убедиться в моей невиновности и выпустить из тюрьмы. И ради этого я был готов на всё сейчас. Чтобы после получить уже всё от неё.
***
Конечно, можно было это сделать гораздо проще, и как того требовали правила. Конечно, мне необязательно было спускаться в подвальное помещение полицейского участка, где держали заключённых. Один из полицейских скептически поднял брови, ухмыльнувшись и коснувшись двумя пальцами козырька фуражки, когда я сообщила ему, что поговорю с Дарком в камере, а не в кабинете, как обычно. Впрочем, довольно ожидаемо и понятно - женщина в понятии многих из этих бравых офицеров должна была служить предметом интерьера, не более того. Красивым, удобным, подходящим по размеру, цвету и фактуре. В общем - вписывающимся в понятие любого мужчины об обстановке в доме.
Когда спускалась, думала о том, что мне на обратном пути рассказал о Дарке Люк. Пока ехали в машине обратно до участка.«Всю дорогу я молчала, до боли сжимая пальцы и глядя в разукрашенный вызывающе яркими лампами город. Он шумит, он поёт и танцует, не обращая внимания на чью-то смерть или рождение. Город ревёт автомобильными гудками и слепит разноцветными фонарями прямо в глаза в предвкушении Рождества. Траурная музыка звучит в отдельных домах, теряясь в какофонии праздничных мелодий.
- Послушай, - я повернула голову к заговорившему Люку, - не загружайся сейчас этим.
Усмехнулась, отворачиваясь снова к окну.
- А ты знаешь, чем я загрузилась?
- Я догадываюсь. Я думаю, ты была права насчёт Натана. Нет, я всё ещё считаю, что придурка не нужно выпускать. Ему за его прошлые деяния можно было бы впаять пару лет.
- Что? - в ручку двери вцепилась пальцами, не веря своим ушам, - Была права?
- Да, я же знаю Дарка. И всю шайку его. Он по сути...ну не такой отбитый, чтобы детей маленьких...вот так. Не знаю, что на меня нашло. Мальчиков этих увидел...у самого сыновья растут, как представлю...и мурашки по коже.
Медленно к нему обернулась, не перебивая. Впервые о себе рассказывает. Впервые вообще без намёков, без уколов, без агрессии, тщательно скрытой, но всё же улавливаемой, говорит. Словно решил, что может доверять мне.
- Увидел, столько трупов изувеченных, и крышу снесло. Хоть и понимал умом - не мог он сделать такое. Дарк этот...он бездомным как родной. Особенно детям. Подбирал в свои катакомбы всех обездоленных. К нему ползли из муниципальной больницы сироты. Ползли, в прямом смысле слова, Ева. Не имея ног. Знали - через некоторое время их в приют отдадут, а там им конец придет. Зачем кормить недочеловека, если его паёк можно между собой разделить? А если и выдадут, то дети постарше отберут. Всегда отбирают они. Вот они и грызли землю, сами подыхали от боли, но находили какого-нибудь нищего прохожего или сердобольную медсестру и умоляли отвести к катакомбам в обмен на тарелку похлёбки. А не находили, так сами добирались. Передвигаясь на локтях. Троих таких он у себя оставил. Конечно, недовольные были среди своих. Но...я не знаю...рты им он сразу закрывает. Авторитетом нерушимым у зверья этого обладает. Дети, конечно, воруют безбожно, ловили мы их не раз. Да так он и не отрицал никогда. Говорит, есть им что-то надо. Работы на всех нет. Ну, правда, он всё же гонял пацанят своих улицы мести, ботинки чистить или какую работу попроще делать. Всех, кто тринадцати старше, на стройку отправлял - кирпичи таскать. Мелочь, которую там получали, собирал и всю в общак клал. Из неё потом в «чёрные» дни, так они зиму называют, закупал еду на всех.
Взрослым разрешает в Квартале своём ютиться, если только каждый из них хотя бы одному ребенку поесть с собой принесет - плата за съём жилья у него такая. Если кто взбрыкнет, получает нещадно. Жёсткий он. И избить может. Правда, детей не трогал, а вот взрослых - да.
- И что ж его, жесткого такого, не посадили до сих пор?
- А никто не признается. Знаем ведь, что он зверствовал. И порезать может. Отрубить пальцы, например, за то, что взрослый у девчонки мелкой отобрал кусок хлеба. Отрубил и выкинул на улицу в зиму. А тот притащился в больницу, плачет, в здоровой ладони пальцы свои сжимает, просит пришить, а кто сделал - не говорит. Знает, что, если выдаст, свои же убьют и глазом не моргнут.
Обхватила плечи руками, ощущая, как холодно вдруг стало в салоне автомобиля. Предчувствие беды приближается. Атакует, долбится в затылке головной болью, дрожью пальцев отдаётся. Странно. Рассказ Люка не успокоил всё равно. Возможно, потому что всё, что он поведал, я знала и так. Нет, не подробности. Но чувствовала инстинктивно, сидя напротив Натана в своем кабинете. Силу его чувствовала. И жестокость. Она в глазах его то загоралась, то потухала, вызывая желание убежать, спрятаться как от опасного хищника...и так же неумолимо заставляя тянуться к нему в попытках разгадать, в попытках для себя раскрыть, почему в глазах его наравне с ненавистью боль выступает. Не сострадание. Не жалость. А боль. Будто не жалеет он убитых мальчиков, а ощущает их агонию своей кожей.»
А сейчас остановилась перед камерой, и сердце замерло, когда увидела высокого темноволосого мужчину, стоящего по ту сторону решётки. Сильные пальцы впились в металлические прутья. И в голове вдруг пронеслось - ждёт. Не знаю, как...но вдруг с какой-то поражающей ясностью поняла, что он ждёт меня.
Приблизилась, остановившись в шаге от него.
- Уже знаешь, Дарк?
И сердце тут же забилось в бешеной, в дикой пляске, когда он резко распахнул невообразимо чёрные глаза и медленно улыбнулся, окинув ленивым взглядом меня с ног до головы.
- Намного больше, чем вы, мисс Арнольд.
Господи...как он это сделал? Как этот дерзкий...этот невероятно наглый хам произнес мою фамилию настолько чувственно, что у меня в животе словно рой бабочек разом вспорхнул, и так больно от трепыхания их тонких, почти прозрачных крыльев внутри. И в то же время страшно. Вдруг почему-то стало страшно, что они могут сломаться. Такие хрупкие и красивые, обязательно сломаются, стоит только прикоснуться к ним пальцами.
- Так, может, расскажешь мне то, чего я не знаю?
Слегка склонившись вперёд, выдыхая глубоко и мысленно накрывая бабочек стеклянным куполом, чтобы притихли, чтобы перестали биться в истерике предвкушения, и не мешали думать отстранённо, с холодной ясностью.
- А, Дарк? Может, прекратишь играть в свои жестокие игры, если на самом деле что-то знаешь, и мы спасём этих несчастных детей? Или все твои слова с просьбой о доверии - всего лишь бравада несчастного бродяги, который не знает, как ещё привлечь к себе внимание.
И застыть, ощутив, как изменилась погода в камере. Как повеяло холодом, и даже захотелось обхватить себя руками, чтобы согреться. Совсем как недавно в автомобиле Люка. Будто вернулось то самое предчувствие беды, но теперь оно смешано с яростью. Его яростью.
