Победа для Гладиатора (СИ) - Лабрус Елена (читать книги полностью TXT) 📗
- Меня Виктория зовут. Это типа Победа, - ковыряю я пальцем ручку своей сумки. - Но подруга зовёт меня Беда. Потому что со мной всегда так, простите. Я не специально. Вы же хотели куда-то заехать?
Никакой он не извращенец - выношу окончательный вердикт. Обычный парень, симпатичный, под тридцать. Уставший, расстроенный, озабоченный. С чего я вдруг заладила: «маньяк, маньяк». Дурища! Сама же в машину к нему села.
- Уже неважно, - отмахивается он. - Хотел подарок тётке завезти. Но подождёт, раз вас укачивает в машине.
- Нет, нет, меня обычно не укачивает.
- Много выпили? Или от страха?
- А вы доктор? - я снова подозрительно его разглядываю. За настоящего доктора он бы не сошёл, а вот за актёра, играющего благородного хирурга в каком-нибудь сериале, запросто.
- Нет, - смеётся он. Протягивает визитку. Риэлтерская компания. Станислав Шувалов. Глава отдела по элитной недвижимости. Везёт мне в последние дни на «элитность».
- Тогда и то, и другое. И вообще ночка как-то не задалась.
Стас разворачивает машину на сто восемьдесят градусов прямо посреди пустой дороги. Вот теперь мы точно едем на мою злополучную Алеутскую. О чём любезно сообщает даже дорожный указатель.
- И у меня, - вздыхает. - Решил в кои веки провести её с мамой. И едва выдержал пару часов. Собрался вернуться домой и тупо напиться в одиночестве. А тут... вы. Не хотите составить мне компанию?
— Спасибо, — я стыдливо натягиваю платье на голые колени. — Очень устала. Да и выпила уже порядком.
— Понимаю, — кивает он. — Но, может, в следующий раз?
— Можно, — пожимаю я плечами неопределённо.
И вновь оцениваю его геральдический профиль. Такие только на монетах печатать. А с такой осанкой, как у него, только на балах танцевать. Какое напиться! Какая компания! С ним бы чай пить под сенью старых яблонь. И, оттопыривая кокетливо пальчик, томно вздыхать: «Ах, любезный граф!»
Забыть! «Домой! К мадамам, нянькам, тряпкам, куклам, танцам!»
Был у меня уже сегодня один граф. От него бы отойти. Да чаю с малиной, да ванночку для ног с горчицей для профилактики.
Опасность простуды беспокоит меня больше, чем страх раскрыть Стасу место своего проживания. Белая машина останавливается у самого подъезда.
С обещанием позвонить я машу на прощание визиткой и бегу по ступенькам к своей старенькой обшарпанной двери. Прости, Стас, но сейчас мне совсем не до новых знакомых. В моём сердце ещё нет места, ещё ноет, скулит в нём обида, ещё не простило оно, не выкинуло того, кто засел в ней занозой, кого зовут коротко и жёстко — Алекс Берг.
16. Алекс
- Хорошо тут у тебя, - вдыхаю полной грудью морозный воздух. Кажется, что он вливается в лёгкие живительной струёй - такой чистый, насыщенный, густой у него вкус.
- Тебе-то что мешает? - хмыкает Ефремович, засовывая руки в карманы. - Твой дом рядом. Возвращайся да живи.
- Ты же знаешь, не могу я. Не мой это дом. Светкин.
- Нет больше Светки, а дом твой. На свадьбу я вам его подарил, - вздыхает Ефремыч. - Но я понимаю. Слишком много воспоминаний.
- Не самых приятных, - отмахиваюсь я.
- А я иногда захожу. Травлю себе душу. На фотографии ваши смотрю. Но больше так, по хозяйству: проверяю, как сторож твой справляется, не прорвало ли чего.
- Да мне бы доложили, - отворачиваюсь, делая вид, что рассматриваю заснеженные ели, стоящие прямо у крыльца.
Любит бывший тесть поковырять болячки. Но затем, наверное, и встречаемся мы с ним здесь. Не в зализанных офисах, где обсуждаем только дела, а на его лесных угодьях, где говорим по душам.
Целый гектар заповедного сказочного леса. И его «избушка на курьих ножках» из оцилиндрованного сибирского кедра.
Из-за угла дома, уверенно шагая по вычищенной дорожке, выворачивает Надежда. Изящная, стройная, как фарфоровая статуэтка танцующей балерины на своих тонюсеньких каблучках. Жаль, что я не пёс и такие кости не люблю. Хотя ладно, её худоба не портит. Она красивая, а я просто придираюсь, с тоской понимая, что ведь этой ночью она опять приползёт в мою постель. Прижмётся своими вечно холодными, как у лягушки, ногами. И каждую минуту будет хвататься за ширинку: встал у меня на её ненасытные ласки или нет.
Встанет, конечно, куда он денется. Только сжимая в руках её пружинистую силиконовую грудь, которая даже лёжа не растекается, думать я буду точно о другой девушке. О той, чьи брошенные сапоги теперь валяются у меня в машине. Я в очередной раз рассматриваю их как повод найти её, заехать, дождаться у подъезда, и в который раз досадливо отгоняю эту крамольную мысль. Безголовость этой девушки беспокоит меня больше, чем аккуратная круглая, как мячик, голова Наденьки с короткой стильной стрижкой, которая ей так, несомненно, идёт.
- Вон, смотри-ка, - тычет пальцем Ефремыч в сторону снега, осыпавшегося с еловой лапы. - А?! Что я говорил про белок? Скачут, никого не боятся.
- Кого же им тут бояться, - ёжится Надежда в своей коротенькой шубке, поплотнее запахивая её у горла. Холёное лицо. Безупречный макияж. Приятно ею любоваться, но только со стороны.
- Заморозили мы тебя совсем, Наденька, - обхватывает её за плечи Ефремыч. - Ну, давайте в дом! В дом!
И если бы не тревожный взгляд, что она бросает на меня, когда Ефремыч помогает ей раздеться. Если бы не её подозрительно прямая спина, когда, приобняв, он провожает её к накрытому столу, я бы и не вспомнил, что «старик» к ней неровно дышит.
Вот странная женщина! Знала, что придётся терпеть его навязчивые ухаживания, и всё равно поехала.
Я хмыкаю и иду вслед за ними. Намеренно занимаю место напротив хозяина. Не хочу, чтобы Надежда терзала меня ногами под столом.
Запотевший графин с водкой. Солёные грузди со сметаной. Хрустящие бочковые огурцы, резкие, кислющие, аж челюсть сводит. Такие уж сам солит Ефремыч. Но под водочку - самое то. Как и перетёртый хрен, что я с удовольствием мажу на чёрный хлебушек. Самолепные пельмешки с бульоном, от которого поднимается густой аромат, дополняют эту идиллическую деревенскую картину.
Бывший тесть всё подкармливает бывшую подругу своей дочери. Он ей явно рад, хоть после пары рюмок объятия его становятся совсем не отеческими.
- Может хоть сальца кусочек? - предлагает он очередную тарелку и выдвигает убедительный довод: - Сам солил.
- С чесноком? - придирчиво осматривает покрытый красным ободком нежнейший ломтик сала Наденька. - А то у меня ещё сегодня встреча.
Она поднимает на меня глаза. Если со мной, то я вряд ли замечу хоть какой-нибудь запах после ударных порций хрена, перца, горчицы, на которые с удовольствием налегаю.
- Нет, нет, чеснока тут даже в пельменях нет, - улыбается ей Ефремыч. - Аллергия у меня на него. С детства.
Ещё один неопровержимый аргумент. Умеет он добиваться своего. И Наденька кладёт в рот тонюсенький кусочек так красиво, что даже я плотоядно сглатываю. А раскрасневшийся Ефремыч целует Наденькину благословенную ручку.
И разговор плавно уходит в детство. Причём в Светино. Как умерла её мама. Наденька кивает. Да, она в курсе, тогда они уже учились со Светой в университете. Именно тогда эта девочка «из ниоткуда» и вцепилась в неё мёртвой хваткой. Это Светке с доходами Ефремыча было легко. А Надя подрабатывала, где могла, чтобы оплатить своё обучение.
У них на двоих прошлого определённо больше. Когда я познакомился с обеими подружками, жена Ефремыча уже умерла, а Светка уже перешла с травки на то, что покрепче.
Они мило беседуют, а я тупо надираюсь. Уйду в астрал, зависну у Ефремыча на все выходные, и никакая Наденька мне будет не страшна. Пусть едет по своим делам без меня.
И никакая девчонка, так глупо подарившая мне свою девственность, меня здесь тоже не достанет. Даже не буду думать, как грубо в неё ворвался, как ей, наверное, было больно, как я сдуру ничего не понял… Чёрт!
Всё, не могу о ней. Я в прошлое, в пополам, в запой. А она пусть останется в настоящем. В том, в которое я когда-нибудь обязательно вернусь.
