Самое гордое одиночество - Богданова Анна Владимировна (список книг txt) 📗
Юноша-огонь снова прилетел с подносом и заставил почти весь стол салатами, дымящейся картошкой с бифштексами, графинчиками с водкой и бутылками шампанского.
– Вот, возьми на чай. – Икки не унималась и протянула официанту купюру, завернутую в салфетку, на которой что-то написала, попросив у Адочки ручку.
– Премного благодарен, премного благодарен, – смущенно пробормотал тот и снова метнулся на кухню.
– Что ты там нацарапала? – грозно спросила Пулька.
– Если его как-нибудь замучает бессонница, пусть звонит мне. У меня есть от этого недуга подходящие свечи, – съязвила Икки.
– Нет, это кошмар какой-то! – в сердцах воскликнула Пулька. – Ты соображаешь, что делаешь?
– Отстань!
– А сколько ты ему денег дала?
– Как раз хватит на резиновое изделие № 2!
– А что такое изделие № 2? Что? А? Что это? – оживилась Адочка, мучая дольку лимона – больше она ничего себе не заказала.
– Ха! Что это! Презервативы – вот что это такое! – усмехнулась Пульхерия.
– А разве не изделие № 1? – удивилась я.
– Нет, изделием № 1 считается противогазная маска. – ответила Пулька. – Это уже нумерация изменилась. Очень уж нужное это изделие. Я про презерватив. Вот в народном сознании его номер и переехал со второго на первый.
– А тогда что значится под третьим, четвертым номерами? – спросила моя сестрица.
– Ты, Адочка, странная какая-то! Грелки, клизмы, груши и т.д. – ответила Пуля.
– Пзетевативы! Пзетевативы! – Кузенька от души радовался новому слову.
– Я т-те дам пзетевативы! Сядь прямо и прекрати цапать руками котлету!
– Пуль, а тебе Серапионович не звонит? – спросила Икки.
– Ты что, издеваешься, что ли?!
– А чего я такого спросила-то? Вот мне Овечкин не звонит, может, умер уже, – предположила Икки и, тяжело вздохнув, задала мне тот же вопрос касательно Власа.
– Нет, Иккусик, как в воду канул.
– Вы еще скажите, что очень по ним соскучились! – расходилась Пульхерия.
– Нет, я по Власу не соскучилась. Век бы его не видеть! Просто интересно, может, они и вправду померли с тоски, не пережили развода.
– Вот именно, нам просто интересно.
– А я хмыря своего... Я имею в виду отца этого ирода, – и Огурцова указала на Кузю, – ни разу после развода не видела. Когда к детям прихожу, он якобы на работе задерживается. Прячется! Думает, нужен он мне! Вот даже если б приплатили, в жизни с ним не сошлась бы!
– А что, если зимний вариант формы сшить из фланельки? Зимний вариант? Зимний, я говорю! Из фланельки! Разрезать ее сначала на кусочки, а потом крючком эти кусочки связать! Соединить эти кусочки крючком! Очень красиво! Очень! И тепло. Дуть не будет. Я говорю, дуть не будет! – Адочка пыталась доказать, как эффектно будет смотреться форма из фланельки на сотрудниках аптеки «Моторкина и С?», но ее никто не слушал, только Икки закатывала глаза и метала в меня убийственные взгляды.
– Нет, вы только посмотрите, он и картошку руками жрет! Ужас! – Огурцова чуть было в обморок не упала, когда увидела, как Кузя пытается снизу подцепить пюре пальцами. – Нет, я завтра его не только ни на какую елку не поведу, я его и к адвентистам не повезу! Весь день будешь в углу стоять! Понял?
– Пезеватив ты! – беззаботно крикнул малыш и незамедлительно получил по губам.
– А можно из трикотажа! Из трикотажного материала зимний вариант сшить!
– Нет, все-таки Черепову я скину!
– И что мне делать с этим любовным треугольником идиотов? Кого увольнять-то?
– Ну кто там мне на ноги наступает?!
– Гав! Гав! Ав-ва-ва-вав! Гав!
«Тррррррр», «Тррррррр», «Тар-лям-пар-ля-ля-ля-ля-лям, тар-лям...» – задребезжал мой сотовый.
– Да! Але! – крикнула я.
– Ма-а-чка! Здра-ийи-вуй! Эт я, ма-а!
– Мамочка, здравствуй! Как ты там?
– Гов-й-ри гром... плох... слы-ыуо!
– Как ты там? – заорала я на все кафе, придя в состояние крайнего ликования и радости – это был первый звонок моей родительницы после того, как она проехала станцию Чашки на электричке и унюхала совсем другой воздух – не загазованный, как в Москве, а чистый и свежий.
– Я звоню тебе с самого высокого дерева в огороде! Забралась на яблоню – ту, что побольше! – отчетливо услышала я и тотчас представила себе, как мамаша приволокла стремянку к одной из двух уцелевших (после добычи Эльвирой Ананьевной на нашем огороде биотоплива) яблонь, поднялась сначала по ступенькам, потом вскарабкалась на могучие ветки и теперь сидит там, яко павиан. – Алшан есв икат отсем! Алшан!
– Мама! Ты что ругаешься? – вопила я, не понимая ровным счетом ничего из того, что говорила моя родительница, но слышала при этом ее очень хорошо.
– Аквал абыр тупак! Аквал абыр тупак! – напоследок выкрикнула она и отсоединилась. Страшные догадки закружились в моей голове: «Что, если любезная моя мамочка упала с ветки? Или сошла с ума? Или разговаривать разучилась вдали от цивилизации в обществе бессловесного кота Рыжика?!»
– Что случилось? – хором спросили меня члены содружества, а в глазах их я увидела страх, тревогу и недоумение.
– Мама звонила. С дерева. Но я ничего не поняла. Ничего! – отчаянно воскликнула я и собралась было уже плакать.
– Подожди, подожди, ты ведь как-то поняла, что она тебе с дерева звонит? – Икки произнесла эти слова таким тоном, будто еще не все потеряно.
– Это единственная фраза, которую я разобрала! А остальные... Мне вообще кажется, что мама с ума там сошла! – И я захлюпала.
– Вспомни, какие звуки до тебя донеслись, и прекрати реветь! – приказала Пулька.
– Алшан есв икат отсем! Алшан! Аквал абыр тупак! Аквал абыр тупак! – выпалила я.
– Точно? – с ноткой сомнения переспросила Икки.
– Точно. Это хорошо было слышно, – все еще всхлипывая, пролепетала я.
– И что это может означать? – тупо глядя на меня, спросила Анжела.
– Откуда я знаю!
– Нужно подумать.
– А может, твоя мама связалась с каким-нибудь восточным мужчинкой и разучилась по-русски говорить?.. – предположила Икки.
– Это ты от своего Овечкина понабралась – всякую чепуху молоть! – рассердилась Пульхерия.
– Можно форму, кстати, из гобелена сшить. Из гобелена! Зимнюю-то форму!
– Давайте на салфетке эти слова напишем, а то забудем, – предложила Пуля.
– Я писить хочу, – заныл Кузя.
– Да подожди ты! – отмахнулась Огурцова, словно говоря: «Тут дела поважнее!»
– Абыр, абыр... Что-то знакомое, – силилась разгадать тайну маминых слов Икки. – Это точно, девочки, какой-то восточный язык! – наконец вывела она.
– Да кто ж у меня по ногам-то ползает?! – воскликнула Пулька и посмотрела сначала на Кузю, потом на Афродиту.
– А можно сшить костюмчики из вискозно-шерстяной ткани! 50 на 50! Из вискозно-шерстяной, говорю!
– Адочка, такое впечатление, что тебе наплевать на собственную тетю! – вспылила я.
– Почему? Что случилось-то? Что? Пожар? Потоп? Я не понимаю ничего! Я-то тут при чем? Весь вечер голову ломаю, из чего им форму шить, а они меня еще и обвиняют! Хорошенькое дельце! Нет, ну надо же! Хорошенькое дельце!
– У твоей сестры мать с ума сошла, какой-то чепухи ей по телефону наговорила, мы все сидим, гадаем, что бы это могло значить, а она, видите ли, голову ломает, из чего ей форму шить! Потрясающе! Времени больше не будет! – взорвалась Пуля.
– А что она такое сказала-то? Что? Что такое можно сказать, что нельзя понять?! – вопрошала Адочка на весь зал.
– Вот что! – И Пульхерия сунула ей под нос салфетку с загадочным текстом.
– Господи! Да что тут непонятного?! Что? По-моему все понятно! Читаю для дураков! – И Адочка без запинки прочла то, что не вылетело из моей головы и было воспроизведено на салфетке: – Нашла все-таки место! Нашла! Лавка рыба капут! Лавка рыба капут! И чего тут непонятного? – Кузина уставилась на меня своими огромными, чуть выпуклыми глазами.
– Потрясающе! – после минутного молчания восторженно воскликнула Икки. – Абыр... Что-то знакомое! Абыр-валг! Это ж Главрыба! Как же я сама-то не догадалась! – И она с силой ударила себя кулаком по лбу.
