Один день - Николс Дэвид (читать книги онлайн без сокращений TXT) 📗
Меж засаленных поролоновых подушек лежала книга под названием «Говардс-Энд», а в книге — письмо. И хотя письмо предназначалось кому-то другому, при виде красно-белой каймы авиаконверта Хайди невольно испытала волнение. Она взяла письмо, прочла его, а потом перечитала еще раз.
Английский Хайди был далек от совершенства, и некоторые слова показались ей незнакомыми — «письмописание», к примеру. Но она поняла достаточно, чтобы осознать важность этого письма. Это было такое письмо, которое ей очень хотелось бы когда-нибудь получить. Не любовное, но почти. Она представила, как эта Эм читает его и перечитывает, слегка раздосадованная, но и довольная, и вообразила, как она следует его указаниям: бросает свою ужасную квартиру и дерьмовую работу и меняет жизнь к лучшему. Хайди представила Эмму Морли, которая в ее воображении была почему-то очень похожа на нее саму, в назначенный день у Тадж-Махала. Вот к ней подходит красивый блондин, и они целуются. Представив это, Хайди почувствовала себя немного счастливее. И решила: что бы ни случилось, Эмма Морли должна получить это письмо.
Но на конверте не было ни адреса Эммы, ни адреса этого Декстера. Хайди пробежала письмо глазами в поисках хоть какой-то подсказки, например названия ресторана, где работала Эмма, но ничего такого не нашла. Тогда она решила навести справки в отеле напротив. В конце концов, что еще она могла сделать?..
Теперь Хайди Шиндлер зовут Хайди Клаус. Ей сорок один год, она живет в пригороде Франкфурта с мужем и четырьмя детьми и, в принципе, счастлива — уж, по крайней мере, счастливее, чем могла предположить в двадцать три. А книга «Говардс-Энд» в бумажном переплете так и стоит на полке в спальне для гостей, забытая и непрочитанная, а между обложкой и первой страницей вложено письмо. И на той самой первой странице мелким аккуратным почерком сделана надпись:
Милому Декстеру. Великая книга для твоего великого путешествия. Попутного тебе ветра, возвращайся в целости и сохранности и без татуировок. Будь хорошим мальчиком, хотя бы настолько, насколько способен. Черт, как же я буду по тебе скучать. С любовью, твоя лучшая подруга Эмма Морли. Клэптон, Лондон, апрель 1990.
Глава 4
Шансы
— Внимание! Пожалуйста, послушайте! Эй, люди! Хватит разговаривать, замолчите, замолчите, пожалуйста. Прошу. Спасибо. Итак, с вашего позволения, повторим сегодняшнее меню. Для начала так называемые блюда дня. Сегодня у нас суп-пюре из сладкой кукурузы и чимичанга из индейки.
— Индейка? В июле? — проговорил Иэн Уайтхед из-за стойки бара, где он нарезал лаймы на ломтики, чтобы затем украсить ими горлышки пивных бутылок.
— Поскольку сегодня понедельник, — продолжил Скотт, — должно быть тихо и мирно, и я не хочу видеть ни одного пятнышка! Я посмотрел график… Иэн, сегодня твоя очередь мыть туалеты.
Остальные работники усмехнулись.
— Почему вечно я? — простонал Иэн.
— Потому что у тебя это получается так здорово, — ответила его хорошая подруга Эмма Морли, и Иэн воспользовался шансом и обнял ее за сутулые плечи, делая вид, что закалывает ее ножом.
— И еще, Эмма, когда вы закончите свою клоунаду, не могла бы ты зайти ко мне в кабинет? — добавил Скотт.
Под многозначительными взглядами усмехающихся сотрудников Эмма высвободилась из тисков Иэна. Бармен Рашид нажал клавишу на панели забрызганного жиром магнитофона, стоявшего на стойке бара, и «Кукарача», песня о таракане, заиграла, чтобы повториться еще тысячу раз, и даже шутки на эту тему уже не казались смешными.
— Перейду сразу к делу. Садись.
Скотт закурил, а Эмма тем временем взгромоздилась на барный табурет, стоявший напротив его большого стола, на котором царил вечный беспорядок. Июльское солнце едва пробивалось сквозь стену коробок с водкой, текилой, сигаретами, большинство из которых оказывались в карманах персонала. В комнате стоял запах пепельниц и разочарования.
Скотт положил ноги на стол:
— Дело в том, что я ухожу.
— Да что ты?
— В головном офисе мне предложили возглавить новую сеть «Хайль Цезарь» в Илинге…
— Что за «Хайль Цезарь»?
— Новая крупная сеть современных итальянских ресторанов…
— И они ее назвали «Хайль Цезарь»?
— Да.
— Почему не «Хайль Муссолини»?
— Они хотят сделать итальянский ресторан по тому же принципу, что этот мексиканский.
— В смысле, такой же дерьмовый?
Скотт, кажется, обиделся:
— Перестань, Эмма, ладно?
— Извини, Скотт, честно. Поздравляю тебя, ты молодец, правда… — Она осеклась, поняв, что за этим сообщением последует.
— Понимаешь, в чем дело… — Он переплел пальцы, наклонился вперед, точно повторяя действия какого-то бизнесмена, увиденного по телевизору, и преисполнился удовольствия от внезапно обретенной власти. — Меня попросили назначить себе замену на пост менеджера, и об этом я и хотел с тобой поговорить. Мне нужен человек, который никуда не денется. Надежный человек, который не сбежит в Индию без предупреждения и не бросит всё ради более интересной работы. Кто-то, кто точно останется тут еще на пару лет и посвятит всю себя… Эмма… ты что, плачешь?
Эмма опустила голову и закрыла глаза обеими руками:
— Извини, Скотт, просто день сегодня такой.
Он нахмурился: его раздражали ее слезы, но одновременно ему было ее жалко.
— Вот, возьми… — Скотт выудил один рулон бумажных кухонных полотенец из большой фабричной. — Успокойся. — Он бросил ей рулон, и тот отскочил от ее груди. — Я что-то не то сказал?
— Нет, нет, нет, это личное… так, иногда всплывает. Мне так стыдно. — Она промокнула глаза двумя кусочками грубой голубой бумаги. — Извини, извини, и еще раз извини… так что ты говорил?
— Я даже не знаю, стоит ли продолжать после того, как ты так расплакалась.
— Кажется, речь шла о том, что моя жизнь безнадежна. — После этих слов она начала смеяться и плакать одновременно. Оторвав третий кусок бумаги, она прижала его ко рту.
Скотт подождал, пока ее плечи перестанут вздыматься от всхлипов.
— Так тебе нужна работа или нет?
— Ты хочешь сказать… — она накрыла ладонью крышку двадцатилитровой банки соуса «Тысяча островов», — что все это когда-нибудь будет моим?
— Эмма, если тебе не нужна работа, так и скажи. Я проработал здесь четыре года…
— И у тебя очень хорошо получается, Скотт.
— Зарплата нормальная, тебе никогда больше не придется мыть туалеты…
— Я ценю твое предложение, Скотт.
— Так почему слезы?
— Просто в последнее время я… немного в депрессии.
— В депрессии? — Скотт нахмурился, точно слышал это слово впервые.
— Ну, в смысле… грустно мне.
— А… Понятно. — Он хотел было по-отечески ее обнять, но для этого пришлось бы перелезть через десятигаллоновую бочку майонеза, поэтому он лишь подался вперед. — Эээ… проблемы в личной жизни?
Эмма рассмеялась:
— Это вряд ли. Скотт, со мной все в порядке, просто настроение неважное, только и всего. — Она бодро тряхнула головой. — Видите? Теперь все хорошо, я снова в норме. Давайте об этом забудем.
— Так что скажешь? По поводу моего предложения?
— Можно подумать? До завтра?
Скотт добродушно улыбнулся и кивнул:
— Конечно! Не спеши. — Он указал рукой на дверь и добавил с глубоким сочувствием: — Иди, съешь начос.
В пустой служебной комнате Эмма сверлила взглядом тарелку горячих кукурузных чипсов с расплавленным сыром, будто то был ее смертельный враг, подлежащий уничтожению.
Внезапно выпрямившись, она подошла к шкафчику Иэна, покопалась в плотной куче джинсовой одежды и вынула из кармана пачку сигарет. Достала одну, закурила, затем сняла очки и осмотрела свои глаза в потрескавшемся зеркале, облизывая пальцы и стирая черные разводы. Ее волосы отросли; она не укладывала их и не красила, так что они приобрели цвет, который она сама называла «дохлая мышь». Вытянув из-под резинки, стягивавшей волосы, собранные в хвост, одну прядь, она провела по ней указательным и большим пальцами. Когда она мыла голову, шампунь становился серым. Городские волосы. Кожа ее была бледной — слишком много ночных смен; а еще она поправилась и последние пару месяцев надевала юбки через голову. Это все фасоль, жареная и пережаренная. Толстуха, подумала она. Глупая толстуха. Эта мысль теперь постоянно вертелась у нее в голове, а еще фразы «треть жизни позади» и «в чем смысл всего этого?».
