И телом, и душой (СИ) - Владимирова Екатерина Владимировна (книги онлайн читать бесплатно txt) 📗
— И что же, ты себя теперь винишь?
Мужчина тяжело вздохнул. Больше никто и не был виноват…
— Я во многом перед ней виноват, — выговорил он с болью в голосе.
— И за это себя не прощаешь?
Максим промолчал. Уныло смотрел в сторону и будто его не слышал.
— Неужели, правда, есть там Кто-то, — он приподнял глаза вверх. — Тогда почему Он не слышит? — разговаривая, будто с самим собой, выдавил он из себя. — Ладно я, со мной все ясно, — махнул он рукой, — я так перед ней виноват, но она… она ведь — ангел!..
— Всем будет дано прощение, — сказал он. — Главное, чтобы покаяние шло от сердца. А ты в Бога веришь?
— Нет, не верю, — ответил мужчина.
— А Он в тебя верит… — мягко, но настойчиво проговорил он и отошел. — Помни об этом.
Максим стремительно поднял глаза вверх, следя за тем, как он удаляется. И вдруг, мужчина застыл, обернулся к нему, глаза его потеплели, Максиму показалось, в них блеснули огоньки. Или почудилось?…
— Я помолюсь за вас, — обещает батюшка с участием. — Как зовут твою жену?
Он с сомнением посмотрел на него. Неужели, и правда?… А если так, то тогда… Да нет, глупости все это. А если не глупости?! Что, если действительно…? И Леночка там одна, совсем одна, и он не может ей помочь!.. Если уж не для него, он не заслужил подобного, так пусть хотя бы для нее!..
И с его губ срывается тихое:
— Лена… Елена.
— Хорошее имя, — удовлетворенно кивнул мужчина. — Светлое. Я помолюсь. А твое имя?
— А за меня не надо, за нее… лучше. Чтобы она поправилась, — странно дрожит голос, будто оседает.
— Вы семья, вы одно целое, нельзя отдельно, — сказал батюшка. — Молясь за тебя, я буду молиться и за нее тоже. Ты ведь хочешь, чтобы она поправилась?… — напрямик спросил он.
И Максим сдался окончательно. Это для нее, только для нее. Он ни на что не претендует, просто не имеет права претендовать! А вот она… его светлая Леночка, она достойна лучшего. Ей нужна помощь…
— Максим, — тихо выдавил он из себя, глядя на батюшку уныло и печально.
— Величайший, — проговорил тот. — Я помолюсь за вас, — обещает он и, тепло улыбнувшись, уходит.
Максим провожал его глазами, почти не дыша. Какой странный человек! Откуда только такие берутся?
Дано ли ему прощение, имеет ли кто-то власть, настолько сильную, чтобы его простить, сможет ли он сам себя простить?… Поднимется ли рука, шевельнется ли сердце, сможет ли душа, истерзанная, убитая сделать это и… покаявшись, сыскать милость Божью?…
Покачав головой, Максим повернулся в другую сторону, сцепив руки в замок.
И вдруг… что это?… Будто слепит, светит в глаза. Не может быть!.. Прямо перед его глазами… тот самый храм. Старый, облупившийся, серый… под лучами внезапно выступившего из туч солнца, преображается. И солнечные лучи, озаряя купола своим сиянием, будто бросают на них золотистую вуаль, и те, гордо ее приняв, один за другим, по очереди, начинают окрашиваться в золотой цвет, волнообразно, играючи, перепрыгивая с одного на другой, сверкая и переливаясь. Светятся, искрятся, сияют, золотятся на солнце, вспыхивают огненным жаром, озаряются свечением. И пылают, горят, оставляя в облаке расступившихся туч вокруг себя ажурную светло-желтую обводку, точно небесный нимб.
А Максим смотрит и не верит. Еще недавно, казавшиеся такими мрачными, бледными, мрачными и безжизненными, сейчас сверкают, слепят, сияют. Прощают. Его. За все его прощают.
Что-то дрожит внутри него, и тоже, словно пылает. Сердце стучит, заглушает иные звуки. Рвется из вне.
Проходит несколько трясущихся секунд, прежде чем он понимает, что это раздается звонок телефона.
А он все смотрит на золотистое полотно, раскинувшееся перед глазами, и не может поверить.
Дрожащими руками достает из кармана телефон, не глядя на дисплей, отвечает.
— Да?…
— Максим? — голос отца, взволнованный, нетерпеливый.
И что-то трещит, рвется, расползается, уходит… Он уже почти его не чувствует. Исчезает, проходит…
— Что-то случилось? — подскакивает со скамейки. — С Леной?…
— Лена очнулась, — говорит отец с чувством. — Она очнулась!..
И мир начинает сужаться. Так не бывает… Не бывает!.. Он не верит, нет, не может быть…
Грудь сдавливает рвущееся изнутри чувство светлого счастья. Освобождения, очищения, свободы.
Непрощение разрывается, рушится, убегает с позором.
И он начинает верить!..
В больнице он заходит в палату неслышно, боясь спугнуть. Лена лежит, прикрыв веки, но, будто почувствовав его приближение, распахнула глаза. Удивленно замерла, посмотрела на него.
— Максим?… — пробормотала она едва слышно, несмело улыбнулась.
И что-то в этот миг прорвалось в нем, треснуло, брызнуло. Он наклонился к ней.
— Ты вернулась… — прошептал он, касаясь ее щеки пальцами. — О, Боже, ты вернулась…
— Что ты здесь делаешь?… — произнесла она изумленно.
— Люблю тебя, — пробормотал он, чувствуя, что глаз касается что-то липкое. Сморгнул. — Люблю тебя!
Она кивнула, счастливо улыбнулась и прикрыла глаза.
— И я люблю тебя, родной мой, — шепчут ее сухие губы. — И я тебя люблю…
С трепещущим сердцем он закрывает глаза и сжимает ее в объятьях легко, воздушно, лилейно.
И слова становятся им не нужными. Очищение тела, очищение души… они чувствовали сердцем.
Эпилог
Три года спустя
Лена часто приходила сюда. Уединенный уголок старого городского парка, словно спрятанный от посторонних глаз заросшими кустами орешника и малины, утешал и успокаивал в отличие от неугомонной суеты и толкотни большого города. Нелюдимый, пустой, заброшенный.
Теперь он не казался ей таким. Не брошенный — просто забытый. Не пустой — просто уединенный.
Старый, неухоженный, выцветший под сенью долголетних кустарников, которые видели его историю.
Сколько лет он здесь?… Сколько еще простоит? Сколько нового узнает, интересного увидит, свидетелем каких событий станет?…
Лена улыбнулась, поправляя светлые пряди длинных волос, упавших на лицо.
Этот парк помнил и ее историю тоже. Не поэтому ли она так любила это место?… Здесь было спокойно. Несмотря ни на что, всегда было спокойно, умиротворение закутывало в пуховое одеяло, защищая. Всегда.
Много лет назад этот парк видел ее радость, потом боль, отчаяние, печаль, потерянность и разбитость. Он видел, как она медленно себя убивала на протяжении многих лет, он молча и смиренно наблюдал за тем, как она саморазрушалась, но, наверное, именно благодаря ему, немому слушателю и помощнику, она тогда и не сошла с ума. Не разрушила себя окончательно, победила, выстояла. Нашла себя.
И теперь он вновь видел лишь ее улыбку.
Она и сейчас улыбалась, откинувшись на спинку скамейки, закинув ногу на ногу, и с восторгом в глазах наблюдая за тем, как дочь резвилась на аллее. Маленькая забияка, синеглазая негодница с золотистыми волосами, ей все ни по чем. Она собирала кленовые листочки, бегала вокруг матери, подкрадывалась со спины, весело хохотала и вновь выбегала на аллею, шикая на голубей и гоняя их в разные стороны.
Ее малышка. Ее отрада, ее счастье, частичка ее сути. Подарок, благословение небес, Божья милость — Анна, Анечка, Нюта…
— Нюта!.. — воскликнула она, глядя на то, как дочь, подбрасывая вверх опавшие кленовые листья, задорно смеется и, не удержавшись на ногах, падает в багряно-золотистую листву.
Улыбаясь, Лена подскакивает со скамейки и бежит к ней, протягивая вперед руки.
— Ну, — грозит она дочери пальчиком, — что мы теперь папе скажем?
Дочь улыбается, широко и открыто. А в синих глазах искрятся смешинки.
— А мы не скажем, — невинно хлопает ресничками. Подниматься с земли она и не думает, сидит и хохочет, легонько отмахиваясь от светлых кудряшек, застилавших глаза.
Лена только качает головой, подходит к дочери и поднимает ее на ноги.
