Изгнанная из рая - Стил Даниэла (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Конечно, буду очень рада, — Ответила Габриэла, до глубины души тронутая его искренним участием. Впрочем, и остальные обитатели пансиона ей тоже понравились, и даже само здание больше не казалось ей таким мрачным. Выйдя из подъезда и перейдя через улицу, она обернулась и увидела, что на большинстве окон висят белые тюлевые занавески и стоят цветы и что с единственного балкона машет ей рукой мадам Босличкова, поливавшая свои канны. У ног ее, мелко дрожа вопросительно изогнутым хвостом, вилась худая рыжая кошка — одна из любимиц хозяйки. (Мадам Босличкова уже несколько раз жаловалась Габриэле, что ее Рыжуля ест вдвое больше остальных, но не толстеет, и что она собирается показать ее ветеринару.) «Какие милые эти старики, — подумала Габриэла, махнув рукой в ответ. — Странные, но милые».
В кафе Баума Габриэла пришла минут за двадцать до начала смены. Тщательно вымыв руки, она получила от хозяйки накрахмаленный белый фартук, который почти полностью скрывал ее страшноватое платье. Потом мистер Баум (вчера профессор предложил ей в шутку называть его «герр хозяин», но Габриэла на это не отважилась) вкратце разъяснил Габриэле ее обязанности. Внешний вид новой работницы ему весьма понравился. Он даже одобрительно хмыкнул, заметив, что старенькие туфли Габриэлы старательно начищены, а свежевымытые волосы перевязаны белой шелковой лентой.
Уже к вечеру мистеру и миссис Баум стало ясно, что в лице Габриэлы они приобрели настоящее сокровище. Несмотря на то что она работала первый день, Габриэла не допустила ни одной ошибки, ни одного промаха. Она на удивление быстро считала в уме, никогда не путала заказы, была вежлива и обходительна с клиентами и даже в часы наибольшего наплыва публики без труда обслуживала несколько столиков сразу.
А Габриэла и вправду на удивление быстро освоилась с новой для себя профессией официантки. Выручало ее то, что в монастыре ей часто приходилось накрывать на стол сразу для двухсот сестер. Правда, с монахинь она не получала денег и не отсчитывала им сдачу, но и это далось ей на удивление легко, так что когда ближе к вечеру в кафе появились профессор Томас под руку с худенькой миссис Розенштейн, Габриэла уже чувствовала себя так, словно проработала здесь всю свою жизнь.
Профессор и его спутница заказали яблочный струдель, пирожные, кофе и взбитые сливки с шоколадом. Расплачиваясь, они оставили Габриэле щедрые чаевые, изрядно смутив ее, а сами подошли к стойке, чтобы поговорить о чем-то с мистером Баумом.
С тех пор профессор и миссис Розенштейн начали приходить в кафе каждый день, всегда в одно и то же время. Это превратилось в своего рода ритуал, однако Габриэла никогда больше не брала у них чаевые. Когда профессор попытался во второй раз вручить ей деньги, она сказала, что это совершенно ни к чему, что ей вполне достаточно того внимания, которое они к ней проявляют. Она ни за что не возьмет с них ничего сверх положенного.
В понедельник, который был ее выходным днем, Габриэла ходила в прачечную самообслуживания. Возвращаясь, она встретилась у дверей пансиона с миссис Розенштейн, и та пригласила ее посидеть в гостиной. Как она потом сказала в разговоре с мадам Босличковой, Габриэла выглядела гораздо лучше, чем прежде. Когда вечером Габриэла спустилась в общую гостиную, профессор пришел к тем же выводам. Молодая девушка определенно выглядела не такой убитой горем, как несколько дней назад, да и на щеках ее появился нежный, едва заметный румянец.
Вскоре, воспользовавшись тем, что за большим столом завязалась карточная партия, профессор отвел Габриэлу в сторонку, чтобы поговорить поподробнее.
— Герр Баум сказал мне, что ты была монахиней, — промолвил он негромко (по праву старшего, профессор начал называть Габриэлу на «ты», предварительно испросив ее разрешения). — Он ничего не перепутал?
Услышав эти слова, Габриэла слегка вздрогнула. Она не ожидала такой болтливости от мистера Баума. Впрочем, вряд ли профессор расспрашивает ее из любопытства. У него было доброе сердце, и он, вероятно, хотел знать, что за беда с ней стряслась. Но хотя Габриэла была благодарна ему за внимание, рассказать ему всю свою историю она пока не решалась.
— Нет, сэр, не совсем, — ответила она и виновато потупилась, но тотчас снова подняла голову. — Я была новоначальной послушницей, новицианткой. Это не совсем одно и то же.
— Да, — улыбнулся профессор, и Габриэла покраснела. Уж конечно, такой человек должен был разбираться в подобных вещах. — Уже головастик, но еще не лягушка.
Габриэла не удержалась и фыркнула.
— Не думаю, чтобы сестрам понравилось ваше сравнение, — заметила она.
— Я не имел в виду ничего обидного, — поспешил извиниться профессор. — Когда я преподавал в Гарварде, среди моих студентов попадались священники, правда, в основном иезуиты. У меня осталось о них самое приятное впечатление. Хорошо воспитанные, любознательные и удивительно открытые молодые люди. Насколько я помню, они никогда не проявляли религиозной нетерпимости. Кстати, как долго ты пробыла в монастыре?
Этот вопрос, заданный без всякой паузы, застал Габриэлу врасплох. Несколько мгновений она колебалась. Слишком многое пришлось бы объяснять. А ей до сих пор было больно и неприятно вспоминать о том, как она попала в монастырь, а тем более почему ей пришлось оттуда уйти. С Другой стороны, профессор ей очень нравился. Лгать ему не хотелось.
— Двенадцать лет, — сказала она, и взор ее затуманился печалью. — Я фактически там выросла.
— Значит, на самом деле ты — сирота? — ласково спросил профессор, и Габриэле опять показалось, что он спрашивает не просто так. Ему не все равно, что с ней было и как она жила.
— Нет, мои родители живы, — ответила она. — Просто они отдали меня в монастырь, когда мне было десять. И это единственное место на свете, которое я считаю своим домом, — добавила Габриэла твердо.
Должно быть, профессор почувствовал в ее словах затаенную горечь и не стал расспрашивать дальше. Вместо того, чтобы поинтересоваться, почему родители отдали ее в монастырь, он сказал:
— Наверное, это очень трудно — быть монахиней. У меня, я думаю, ничего бы не вышло. Во-первых, я люблю поспать. Кроме того, обет безбрачия никогда меня особенно не привлекал… — тут он лукаво покосился на миссис Розенштейн и добавил:
— Во всяком случае, до недавнего времени. Теперь я готов признать, что в целибате есть свое рациональное зерно.
Эти слова профессора заставили Габриэлу негромко рассмеяться. Она уже знала, что профессор Томас уже больше двадцати лет хранит верность своей покойной жене и за все это время у него ни разу не появилось желания жениться вторично.
— Между прочим, — продолжал он, — я несколько раз дискутировал на эти темы с моими учениками-иезуитами, и им так и не удалось убедить меня в том, что эта догма обоснованна и имеет право на существование…
Тут Габриэла вспомнила о Джо, и профессор, увидев выражение ее глаз, поспешно прервал сам себя.
— Прости, я сказал что-нибудь не то? — участливо спросил он.
— Н-нет… Разумеется, нет, просто… Просто мне очень недостает монастыря и всего, что было с ним связано, — ответила она, грустно глядя на него. — Мне было нелегко покидать моих сестер.
По тому, как она это сказала, профессор понял, что Габриэлу вынудили уйти, и он почел за благо переменить тему.
— Расскажи мне лучше, что ты пишешь, — попросил он.
— Рассказывать-то особенно нечего… — улыбнулась Габриэла. — Просто время от времени, когда мне этого хотелось, я садилась за стол и писала стихи, короткие рассказики и даже сказки для детей. У нас в монастыре были две маленькие девочки-сироты из Лаоса. Я обучала их английскому и рассказывала сказки собственного сочинения. Наверное, это совсем не то, к чему вы привыкли у себя в Гарварде.
— Лучшие наши писатели говорили мне то же самое о своих лучших произведениях. А плохие, знаешь ли, всегда спешат уверить, что их новая вещь — настоящий шедевр, который непременно понравится публике, — возразил профессор. — С тех пор я остерегаюсь тех, кто на все лады хвалит свою работу. Их «шедевры» — это длиннейшие и скучнейшие романы. После первых же страниц нормального человека начинает клонить в сон.
