Евангелие лжецов (ЛП) - Олдерман Наоми (книга читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Они оставались в доме дяди еще семнадцать дней, не решаясь выйти наружу за едой или за новостями о том, что сталось с Иерусалемом. У них был колодец, и хватало пшеничной муки и высушенных фруктов, и ее отец становился сильнее с каждым днем. Он и дядя решили, что не должны были возвращаться в провинцию, потому что римляне стали бы искать всех, кто сбежал из Иерусалема — виновный или нет. Каждого, покинувшего город, заклеймили бы преступником и предателем. Особенно тех, у кого были раны.
Когда, наконец, ее отец выздоровел настолько, что мог выдержать долгую дорогу, и Елиху узнал, в какое время лучше было проходить через ворота, и какими словами лгать, они покинули город. Они ушли рано утром. Солдаты у Двойных Врат спросили их, что привело их сюда, и Мириам ответила, как ее отец и дядя учили ее, что они жили в Иерусалеме, и ее обручили с юношей с севера, и им надо попасть на свадьбу, а то пропадет ее приданое. Солдаты повеселились о чем-то между собой, а потом грубо пошутили об ее свадебной ночи. Она опустила глаза, усталая от всего притворства, и их пропустили. И тогда ей пришлось увидеть то, что увидела.
Вдоль дороги к Иерусалему римляне воздвигли деревянные рамы — две скрещенные доски, подлиннее вверх и покороче в сторону — в виде буквы заин. Их были тысячи. Они стояли у дороги по обеим сторонам до самого горизонта, и по холму и по всем извивам. И к каждой раме они прибили человека.
День был теплым. Солнце светило ярко, будто не понимало, что оно высвечивало. Будто Бог Всемогущий и Вездесущий оставил это место.
Пахло кровью. И жужжали мухи. Они собирались в мягких местах — уши, нос, глаза. И хлопали крылья, и рвали плоть негромким клекотом падальщики и вороны. Кровь стекала по рамам, собиралась лужами у оснований, высыхала коричневыми потеками. И была вонь от гниющих тел, и таким же был вкус у нее во рту. И разносился звук.
Они шли по каменной дороге. Люди, взятые в городе, были прибиты первыми. Они были уже мертвыми, с искривленными телами, и лица их и тела пожрали падальщики. Удаляясь от города, им стали попадаться недавно пойманные бунтовщики. Они висели там три, четыре, может, пять дней. Это были они, от кого исходил этот звук.
Солдаты, как она была уверена, следили с парапетов стен Иерусалема. Ни один человек не мог быть снят без разрешения Префекта, и эти люди сгниют там, и плоть их будет съедена птицами и стаями разных летающих созданий. И те, у кого еще оставался язык во рту, молили о пощаде, о глотке воды или о быстром ударе меча по горлу. Они возносили мольбы своим матерям, как помнится ей. Там поняла она, что все умирающие зовут мать. И нет никакой разницы, что говорили или о чем думали они до этого.
«Не смотри вверх», шептал ей отец, «не смотри, не задерживайся. Смотри вниз. Иди».
Так и прошла она по долине в тени стонущих деревьев.
Таким было послание Рима людям Израиля.
Есть такие вещи, о которых больно вспоминать. И она старается, она постоянно борется с тем, чтобы не вспоминать и не думать. Но не проходит и дня без воспоминания о тех людях, зовущих своих матерей. Она теперь знает, что произносит тот, кого прибили к перекрещенным доскам. Она обязана была силой привести его домой.
Он сидит на камне невдалеке от ее дома. Ветер несет вести о приближении лета.
Она смотрит на него сидящего. На юношу, который жив.
«Ты был там», спрашивает она, «в восстании в Яффо? Ты был там с кем-то, кто притворялся Царем? Ты повредил свою руку еще до прихода сюда, во время сражения?»
Он отвечает: «Я был там».
«Шел за каким-то другим учителем, Гидон? За другим Царем евреев?»
Он пожимает плечами. Выходит, что она была права в своих догадках давным-давно.
«Они убили мою семью. Мою мать, моих братьев, моего отца, моих родственников. Долгое время я шел за кем угодно, кто обещал уничтожить их».
Она кивает головой. Они молчат какое-то время.
«Я теперь другой», говорит он. «Я не врал, когда говорил, что Бог послал меня на поиски тебя. Это было уже после Яффо, после того, как мы потерпели поражение, и я спал в горах, дожидаясь прихода весны, и голос во сне, ясный, как меч, сказал мне прийти и найти тебя».
Она верит ему.
«Теперь тебе нельзя здесь оставаться».
Он кивает головой.
«Я уйду завтра».
«Нет», говорит она, «слишком быстро — вызовет подозрения. Подожди неделю-другую. Отправляйся с первыми пилигримами к следующему празднику».
Он вновь соглашается кивком.
Она садится рядом с ним на камень. Сиденье теплое от солнца. Ящерица нагревает свою кровь, сидя на плоском камне всего на расстоянии руки от них. Она чувствует его тело, как будто прикосновением. Она вздыхает. Он кладет свои кисти рук на ее. Он сжимает ее кисти. Его пальцы двигаются, ощущая ее пальцы, запоминая их. Ей трудно понять: кого он пытается воспринять в себя — ее ли или кого-то другого. От мягкости прикосновения сердце ее распахивается настежь, и ей не совладать с этим никак.
Она тихо спрашивает: «Ты веришь во все, что ты мне рассказывал? До самой глубины сердца?»
Он отвечает: «Да. Верю».
«Тогда мой сын Иехошуа все еще жив — в твоем сердце».
«И в сердцах всех, кто верит».
Она кивает головой. Там живут мертвые. В сердце.
Он начинает тихонько напевать мелодию. Эту мелодию часто поют козьи пастухи, когда ведут пятнистое стадо к летним пастбищам. Она подпевает, присоединившись к его пению, то выводя ноты в гармонии, то придерживаясь той же тональности. Хотя кажется, будто поет один человек.
А это не так, совсем не так. Ее сын мертв, его больше нет, но, закрыв глаза, она может поверить в его присутствие, что он вернулся к ней длинными нотами, напевом и дрожанием связок горла. Он все так же держит ее пальцы рук. Он молод, моложе ее сына, когда она видела его в последний раз. Кожа рук мягкая, а пальцы — без мозолей. Она хочет сдержаться, но нет никакой возможности. Ее уносят чувства и переживания.
Песня заканчивается. Он смотрит на нее, и те глаза полны мольбы. Она догадывается, чего ждет от нее этот молодой и красивый человек.
Она спрашивает: «Рассказать тебе историю?»
Он сидит совершенно спокойный с горящими от радости глазами.
«Эта давнишняя история», поясняет она, «когда я забеременела моим сыном Иехошуа».
Она замечает, что он бормочет что-то сам себе, когда она произносит имя сына.
«Теперь я вижу», начинает она, и ее голос становится таким же, каким она напевает истории детям, «да, теперь я вижу, были знаки, что эти роды будут особенными». Зяблик начинает распеваться, сидя на торне; песня радости, что зима, наконец, ушла. «Были птицы», продолжает она, «птицы следовали за мной, куда бы я ни пошла, и пели младенцу внутри меня. И однажды пришел незнакомец…»
Она замолкает. Все, кто читал Тору, знают, что это такое — незнакомец. Незнакомцем может быть кто угодно. Незнакомцем может быть ангел Божий, пришедший испытать доброту и гостеприимство, и если ты пройдешь это испытание, то ангел благословит тебя. Незнакомцем мог быть и сам Бог.
«Пришел незнакомец в наш город и увидел живот мой, наполненный ребенком, и внезапно начал говорить, что „Благословенна ты, и благословенно то дитя, кого ты носишь в себе!“»
И она продолжает рассказывать историю. Она видит, как получаются все ранее слышанные ею истории. Есть три возможности: они были правдивыми, или кто-то понял неправильно, или кто-то солгал. Она знает, что рассказываемая история — ложь, но все равно рассказывает ее. Не из-за страха, не из-за злости, не ожидая ничего возможного, а лишь потому, что ей становится лучше, когда видит она его веру в рассказанное. Каким бы простым и глупым ни казалось объяснение. Ее слова возвращают ее сына, пусть на мгновение, возвращают его к ней, его маленькую голову в ее руки, и вся жизнь разворачивается заново. Это слишком большой подарок, чтобы отказаться — возможность вернуть его к жизни. И понимает она, что это — грех, что у Бога есть специальное наказание за подобные грехи, но невозможно представить еще более худшее, чем когда-то видела она.
