Нас не разлучить - Эллиот Лора (книга регистрации .TXT) 📗
— Почему мы все время должны говорить об Эрике? — запротестовала она. — Ты же не хочешь, чтобы…
Появление официанта, который подошел к их столику, чтобы принять заказ, заставило ее прервать фразу, и, когда он ушел, ей ужасно не хотелось возвращаться к прежней теме. Но Даниэл был настроен иначе.
— А почему ты так упорно пытаешься избежать разговоров о нем? — Он снова потянулся за стаканом. — Это выглядит очень странно. Обычно невесты только то и делают, что без умолку щебечут о своих будущих мужьях. Ты же, наоборот, предпочитаешь молчать об этом.
— Я предпочитаю держать свои чувства при себе. Я не испытываю нужды быть такой, как все, — выставлять напоказ свою душу и сердце всем, кому попало.
— Правда?
Его бровь вопросительно подскочила. Губы искривились в циничной усмешке. Уж больно горячо она пытается отстоять себя.
Не зная, куда деваться от его дерзкого, сверлящего взгляда, Памела принялась нервно передвигать столовые приборы, расставленные перед ней.
— Ты раньше не была такой, Памела. Насколько я помню, ты всегда была рада поделиться своими чувствами. Насколько я помню, ты призналась мне в любви уже через неделю после нашего первого свидания.
Стрела снова попала в цель и жестоко пронзила ее несчастное, измученное сердце. Она застыла с ножом в руке и так крепко сжала ручку, что ее кулак побелел. Потом опустила глаза и уставилась на льняную скатерть, пытаясь спрятать под длинными ресницами затопившие ее глаза слезы.
— Я была молодой и глупой, — с трудом выговорила она. — И главная моя ошибка была в том, что я приняла мимолетные, неглубокие и несерьезные отношения за прочные и реальные. Но это было от того, что я просто не знала ничего лучшего. Это было любовное увлечение школьницы.
— Я бы сказал, любовное увлечение с последствиями, — добавил он. — К тому же тебе было двадцать два, и ты давно вышла из школьного возраста.
К счастью, очередное появление официанта с их первыми блюдами избавило ее от необходимости искать ответ на его слова. Она видела, как перед ней появилась тарелка с дымящимся супом, и безразлично уставилась на нее, не в силах даже прикоснуться к ложке.
— Не бойся, суп не отравлен, — мягко пошутил Даниэл. — Должен заметить, он даже довольно вкусный. Искренне советую попробовать.
Она нехотя взяла в руку ложку и лениво поводила ею по тарелке. Несмотря на то, что суп источал аппетитный аромат, у нее не было ни малейшего желания даже попробовать его.
— Он знает о нас с тобой?
Его резкий голос заставил ее вздрогнуть. Она выронила ложку, и светло-зеленая жижа выплеснулась на белоснежную скатерть. Застывшим взглядом Памела уставилась на растекающееся пятно.
— Памела?! — В одном этом слове слышались и упрек, и порицание, и побуждение. Даниэл хорошо знал, что она его слышала, и не собирался позволить ей уйти от ответа.
Она медленно подняла на него глаза.
— Он? — уклончиво спросила она. — Кто он?
— Прошу тебя, не устраивай спектакль, — сказал он, пытаясь сдержать раздражение. — Ты хорошо знаешь, о ком я говорю. О твоем расчудесном Эрике. Он знает о том, что когда-то было между нами?
— Нет, — почти беззвучно проговорила она и громче добавила: — Я ни о чем ему не рассказывала.
Глаза Даниэла были похожи на чистые горные озера, в которых отражались мерцающие огоньки свеч, стоящих на середине стола. Он внезапно замер, и его лицо словно окаменело, лишенное эмоций. Напряженное молчание, казалось, распространилось и окутало ее, не давая ей пошевельнуться. Они продолжали упрямо смотреть друг другу в глаза.
Последовали долгие секунды молчания. Казалось, будто над столом повисло грозовое облако, насыщенное электричеством. Наконец Даниэл резко протянул руку и взял стакан с вином. Памела перевела дыхание, чувствуя, как опали ее плечи, которые до этого были скованы напряжением.
— Мне кажется, что он должен об этом узнать, — грубым, осипшим голосом сказал он. — Почему бы тебе не рассказать ему.
— Не думаю, что в этом есть необходимость. — Памела изо всех сил пыталась говорить равнодушно. — Мы не интересуемся тем, что было у каждого из нас в прошлом. Важно только настоящее: здесь и сейчас.
— Какая завидная уверенность! — По его тону было ясно, что это не был комплимент. — Но скажи, неужели тебя не волнует, какой будет реакция Эрика, когда в один прекрасный день из гардероба начнут вываливаться скелеты?
— Эрик никогда не станет упрекать меня в том, что было в моей жизни до него.
Мысль о том, что к «скелетам» он причисляет их нерожденного ребенка — тайну, которую она предпочитает скрывать, — заставила ее содрогнуться. Боль и гнев подступили к горлу, мешая ей дышать.
— Значит, он редкий мужчина. Я бы не смог…
— Я бы не смог, — с горькой насмешкой повторила она. — Что ты не смог бы? Забыть? Простить? Почему тебя вдруг так сильно стало заботить прошлое? Удивляюсь, как такого, как ты…
— Что такого, как я?
— А то…
Тут ее посетила мысль, от которой ее язык онемел.
— Памела! Что? Говори же! — продолжал грубо допытываться он, но она только молча уставилась на него.
А что, если он не знает? Что, если он действительно не знает, что произошло тогда? Нет, не о том, что она была беременна. Об этом она сама сказала ему. А потом швырнула в лицо пламенную, необдуманную тираду, после которой он резко побледнел и… и ушел. Ушел и не вернулся даже тогда, когда она позвала его.
Но знает ли он о финальной трагедии? Знает ли, что случилось в ту ветреную, грозовую ночь, когда она ждала его? Она так отчаянно нуждалась в нем, что не прислушалась даже к тому, о чем пыталось предупредить ее тело…
— Памела! — Его голос ворвался в ее мысли и вытащил из ужасного прошлого в неопределенное настоящее.
— Ты знаешь? — У нее не было времени выбирать слова, и она просто сказала то, что вертелось у нее на языке. — Ты знаешь, что случилось тогда? Что случилось с ребенком?
Если бы она влепила ему пощечину, эффект был бы не более драматичным. Его точеное лицо сделалось непроницаемым и жестким, словно было высечено из мрамора, и только глаза сверкали подобно голубым огонькам и были единственным признаком жизни на его лице.
— О да, я знаю, — сказал он, и его слова как удары хлыста полоснули по ее незащищенной душе. — Я знаю все. Большой Брат взял на себя заботу тщательно осведомить меня об этом. Или, может, тебе известно что-то, чего он мог не договорить? Если так, то будь добра…
— Нет!
Она вдруг вспомнила, что они не одни в ресторане, и любая сцена между ними в один миг станет самой популярной местной сплетней и облетит жадный до сенсаций и скандалов Гринфорд.
Ей нестерпимо хотелось встать и выбежать из ресторана. Но, увы, это неизбежно станет причиной для нежелательной сцены. Даниэл бросится за ней и на виду у всего честного собрания начнет выяснять с ней отношения. Нет, этого она не допустит. Несмотря на то, что каждая клетка и каждый нерв ее существа панически требовали побега, она осталась сидеть за столиком, продолжая цепенеть и холодеть.
— Я не хочу больше говорить об этом! — отчаянно заявила она. — Ни слова больше, слышишь?
Ей не верилось, что можно ненавидеть Даниэла больше, чем ненавидела она в эту минуту. Ей не верилось, что ее чувства могут настолько обостриться и накалиться. Но это произошло, и на это была своя причина: совершенно новая и шокирующая.
Она ненавидела его за то, что, зная о случившемся с ней, не пришел на помощь. Она ненавидела его за равнодушие и беззаботность, с которой он только что заявил, что ему известно все, а также за то, что в его голосе не было ни тени сочувствия или раскаяния.
Но больше всего она ненавидела его за то, что своим признанием он лишил ее последней зыбкой надежды и позволил провалиться в бездонный колодец отчаяния, из которого она вряд ли когда-либо выберется.
Только теперь, когда все окончательно рухнуло, она осознала, как ее глупое, слабое, обманутое сердце пыталось уцепиться за последнюю слепую надежду: а может, он не знает всей правды? Эта безнадежная иллюзия все еще теплилась глубоко в ее сердце. Пусть он отвернулся от нее, когда она была беременна, но, может, он просто не знал всего?
