Ласковые имена - Макмуртри (Макмертри) Лэрри Джефф (мир бесплатных книг .TXT) 📗

– При чем здесь счастье? – с жаром спросила Рози. – Не знаю, почему Ройс Данлап должен быть счастлив.

– Ты говоришь ужасные вещи. Какая же ты жена?

– Разумная. Ройс должен платить по счетам, заботиться обо мне и о детях. Ему приходится целыми днями крутить баранку и у него нет времени на развлечения. Кроме того, единственное, чего он хочет, это завести шашни с вами. А вы знаете, что я об этом думаю.

Аврора улыбнулась.

– Ты что, все еще ревнуешь?

– Вы меня знаете, – пригрозила Рози. – Я ничего не спущу.

– Я думаю, ужасно быть такой, – протянула Аврора, постукивая ногтем по рулю. – Чем легче человек воспринимает жизнь, тем спокойнее ему живется. Во всяком случае насчет меня ты, наверное, ошибаешься. Я сомневаюсь, что Ройс воспринимает меня как мужчина, в моем-то возрасте.

– Если вы так действительно думаете, то вообще ничего не понимаете, – заявила Рози. Открыв отделение для перчаток, она стала извлекать его содержимое. Аврора с интересом наблюдала за ней. Она редко вспоминала, что у нее в машине есть отделение для перчаток, и это было для нее открытием. Появились пара сандалий, янтарное ожерелье, которое она разыскивала несколько месяцев.

– Вот оно. Надо же, где нашлось.

– Вы ничего не понимаете, если считаете, что он на вас не пялится, – повторила Рози. Она выгребла пригоршню бижутерии и несколько налоговых квитанций.

– Ах, мы уже об этом говорили, – она бросила на Рози взгляд, в котором сквозило равнодушие к обсуждаемой теме.

– Не всегда легко понять, когда на тебя смотрят как на женщину, – добавила она. – Мне кажется, я перестала это замечать. Если ты так волнуешься, можешь не пускать его в мою кухню.

– Нет, тогда он с какой-нибудь шлюхой свяжется, – возразила Рози. – В этих барах, куда он доставляет продукты, полно шлюх. Тогда уж не известно, что случится.

Аврора открыла свою дверцу.

– Кто знает, что может случиться, – заметила она. – Я, пожалуй, пойду в дом.

– Суп – на плите, – сказала Рози. – Я коплю «зелененькие», когда это удается. Хочу открыть такой, знаете, домашний косметический салон. Может, мне бы надо стать косметичкой.

– Кем угодно, только подальше от меня, – сказала Аврора. Прежде чем выйти из машины, она сняла туфли и чулки. Ярко-зеленая трава на лужайке была мягкая и влажная, и она с удовольствием, не торопясь, пошла к дому. Босиком она всегда чувствовала себя как-то уютнее. Казалось, что ступив босиком на землю, она ощущает дополнительную энергию и силы. Время от времени ей приходилось бороться с желанием выбросить все свои туфли и начать уход от принятой жизни. Это был один из самых сильных порывов из числа тех, что не подобают леди. Она так и не решилась никогда воплотить его в жизнь, но при случае была не прочь выбросить пять-шесть пар туфель, если ей казалось, что Рози это не заметит. Всю жизнь она искала туфли, которые бы ей понравились, но в действительности таких не было в природе. Ей казалось, что только посещение концертов могло оправдать ношение обуви. Во время концерта, если музыка была действительно хороша, туфли переставали для нее существовать; совсем другое дело – вечеринки. Какой бы ни был их тон, она чувствовала себя хорошо только, когда возвращалась домой, где вновь ступала босыми ногами на деревянный пол или на плитку во внутреннем дворике или на ворсистый ковер в своей спальне.

Помедлив на лужайке, она почувствовала себя лучше, и подойдя к порогу, оглянулась на Рози – чертовски энергичную. Она уже принесла губку и ведерко с раствором и успела покрыть пеной половину «кадиллака». Аврора зашла в дом, и налив себе большую миску супа и взяв кусок аппетитного хлеба, купленного поблизости в аргентинской пекарне, вновь вышла и уселась на ступенях, в то время как Рози натирала хромированную поверхность.

– От такой работы на солнце тебя удар хватит, – крикнула она, но Рози, пренебрегая ответом, продолжала протирать замшей, радуясь работе. Она как раз закончила начищать хромированную поверхность, когда подъехал Ройс Данлап на своем голубом грузовичке, чтобы отвезти ее домой.

ГЛАВА IV

За свою жизнь в Хьюстоне Эмма кое-что узнала о жаре. Жара помогала ничего не делать, а бездействие, случалось, помогало жить. Когда ей было совершенно нечем заняться, она научилась ничего не делать. Ни ее мать, ни Флэп не одобрили бы такого подхода к жизни; но когда ее охватывало ощущение бесцельности существования, их не было поблизости, так что их мнение было бесполезно. Сняв с себя почти всю одежду, она уселась на постель и стала пристально смотреть на комод. Она смотрела на него потому, что, как оказалось, он стоял у стены как раз напротив постели. В такие моменты она не читала, хотя часто брала в руки книгу. Она как бы отстранялась, уставившись на комод. Ее покидали ясность мысли и чувства, конкретные потребности и желания. Достаточно было сидеть на постели и смотреть на комод. Конечно, жизнью это не назовешь, но зато это состояние не причиняло боли: ни скуки, ни отчаяния – ни-че-го. Она не старалась как-то сохранять это состояние. Прервать его мог всякий. В то же время она и не пыталась избежать его.

После того, как ушел Флэп, и позвонила ее мать, и она, очистив апельсин, не стала его есть, ей в голову пришло несколько вариантов, которые она могла бы предпринять. Она была дипломированным биологом, и для нее нашлась бы всякая работа в какой-нибудь лаборатории. Она числилась на условиях неполной занятости в одной зоологической лаборатории и всегда ходила туда готовить препараты, когда хотела пообщаться с людьми. Людей для общения в любой лаборатории всегда хватает. Дома же ее удерживала просто привязанность к своему жилищу. Возможно, в этом отношении она шла по стопам своей матери, перед которой также открывалось множество путей, но она редко вступала хоть на какой-нибудь из них. Обе они были домоседками, правда, ее мать имела для этого веские основания: ее дом был одним из самых милых мест во всем Хьюстоне. Как только они переехали сюда из Нью-Хейвена, она сразу же решила, что испанский колониальный стиль – самое подходящее архитектурное решение для Юго-Запада и заставила мужа купить очаровательный дом в колониальном стиле на весьма старой, весьма немодной улочке в Ривер Оукс, длиной всего в один квартал. Это был дом, полный пространства и воздуха, с толстыми стенами и закругленными сверху дверными проемами, с маленьким внутренним двориком. Позади дома располагался большой, полный зелени двор, упиравшийся в густо поросшую деревьями лощину. Деревья, выстроившиеся вдоль лощины, были безмерно высокими. Чтобы дом неизменно оставался белым, Аврора каждые несколько лет нанимала людей красить его. Она так и не установила кондиционеры во всех помещениях дома, лишь после долгих споров они появились в кабинете ее мужа, да во флигельке для гостей, расположенном на заднем дворе, где провел последние годы своей жизни и умер отец Авроры, Эдвард Старретт, Аврора так любила свой дом, что редко покидала его, и Эмма могла это понять. Ее собственное неухоженное жилище по соседству с гаражом едва ли было столь же уютным, но там вполне можно было пребывать в состоянии бездействия, и именно этим она занялась после того, как Флэп уехал со своим папочкой.

Сначала она вымыла голову, а потом уселась на постель спиной к открытому окну, чтобы высушить волосы сухим хьюстонским воздухом.

Накануне ночью Эмма обольстила своего старого друга писателя Денни Дека. Как только Денни ушел и у нее появилось время все обдумать, ей захотелось обвинить в случившемся Флэпа, но она сказала себе, что его вина состоит лишь в том, что он не оказался поблизости, чтобы остановить ее.

Это была та ночь, к которой ей предстояло мысленно возвращаться всю свою жизнь; когда прошли годы, и она уже жила в Де-Мойне, штат Айова, она смогла для собственного оправдания более отчетливо сформулировать виновность Флэпа. Он ничего ей искренне не сказал, уезжая с отцом. Если бы он что-то честно сказал, она хранила бы верность его честности и искренности, и это удержало бы ее от обольщения. Правда, к тому времени, когда она пришла к этому заключению, появились вещи поважнее, чем недоразумение десятилетней давности.