Любовь не по правилам (СИ) - Гонкур Галина (книги без регистрации полные версии txt) 📗
В конце концов, Геля и интернет, после первых же поисковых запросов по теме онкологии, подсовывающий Маше массу пищи для размышления в виде контекстной рекламы, добили её и она назначила себе дату визита к врачу, с целью решения вопроса об операции, на 15 июня. А 13 июня ей позвонил журналист и жизнь ее потекла совсем в другую сторону.
* * *
Семья Подгорных была знакома с родителями Гели, с Горными, 100 лет в обед, как говорится. Они были не только знакомы — состояли пусть в дальнем, но всё же родстве друг с другом. По местной легенде, наверху большого холма, в старой части Коробчевска, «на горе», жили Горные, а внизу, у подножья, в новой части города — Подгорные, соответственно. Так было и с этими двумя семьями: у Горных был старый дом, перестроенный из дедовского пятистенка, на самой маковке горы, а Подгорные отделились от родителей, получив после свадьбы от совхоза участок, внизу, у дороги, прямо за их усадьбой поворачивающей резко вверх.
Тоня и Вера дружили с детства. Их прадеды были родными братьями — для Коробчевска, почти деревни, это серьёзное родство. Так что и они, и их родители регулярно встречались на самых важных местных мероприятиях, типа свадеб, дней рождений и поминок, напоминая друг другу о себе и своих родственных связях.
Мужа Георгия Вера привезла из города, куда после школы, как и Тоня, поехала учиться на медсестру. Жорик, как его сразу стали называть в Коробчевске, оказался очень рукастым парнем — механик, инженер, что называется, «от Бога». Его с удовольствием взяли на работу в местную МТС, станцию по обслуживанию сельхозтехники. В конце 80-х, когда всё совхозно-колхозное начало постепенно приходить в упадок, а кооперативное движение — наоборот, развиваться, Жорик открыл свою мастерскую, где ремонтировалось все — от машин до электрических утюгов. И молодые быстро встали на ноги в финансовом смысле. Родив второго ребенка, Вера ушла с работы, а из декрета и возвращаться обратно не стала: Георгий достаточно зарабатывал, чтобы обеспечить семью и обойтись без её небольшой зарплаты. И если добавить к списку его достоинств ещё и тот факт, что он был непьющим, то для окружающих семья их была практически недосягаемым идеалом.
Жена, Вера, при регистрации взяла, конечно, Жорину фамилию, какую-то, правда, неблагозвучную — не то Геев, не Вшивцев, и не упомнишь. Но её, фамилию эту, никто не помнил, и по ней ни Жору, ни Веру никто не называл, только в официальных документах она и фигурировала. Их обоих называли Подгорными, и в глаза, и за глаза. Да Жорик и не спорил, ему нравилось, благозвучно — Георгий Подгорный!
Подгорными пара была до самой середины 90-х. А потом вдруг начало происходить неожиданное. Сначала Вера с Георгием появились в местном ЗАГСе и подали заявление на смену фамилии, уже через пару месяцев став Фейхельбаумами. А через некоторое время Тамара, жена местного начальника милиции, проговорилась теткам в местной парикмахерской, что ее Толик был в городе на совещании и оттуда привез сногсшибательную новость: Фейхельбаумы подали заявление на выезд.
Тетки от любопытства высунули головы в бигудях из-под колпаков сушилок с профилем металлической ракеты на корпусе:
— Это куда ж они?
— Куда-куда, — потянула время Тамара, наслаждаясь ролью звезды на сцене. — В Израиловку свою.
Тетки ахнули хором.
— За границу? В командировку просятся? — первой глуповато нарушила тишину жена заведующего колхозным рынком.
Тамара презрительно фыркнула:
— Бери выше: в э-ми-гра-ци-ю!
— Навсегда? — изумленно выдохнула аудитория.
— А то как же. Что им тут делать, когда у них теперь такие возможности, — заверила всех Тамара. Вообще, другой информации, кроме, собственно, факта подачи Фейхельбаумами документов на отъезд, муж ей не предоставил. Но этого было слишком мало для нормального женского разговора и удержания всеобщего внимания. Поэтому она вынуждена была подключить свою фантазию.
Тетки посудачили еще немного, дружно осудив Фейхельбаумов за предательство Родины в пользу израильской военщины, и сошлись во мнении, что муж-еврей — это, оказывается, очень неплохой вариант. Антисемитов в Коробчевске не было, но было в Георгии что-то такое, непонятное для местных, чужое, странноватое — сначала думали, что городское, а оно вона как оказалось — не городское, а еврейское! А иного, в самом широком смысле это слова, в деревне не любят. Ну, а теперь отношение общественности к нему резко переменилось — Георгий вдруг оказался как бы человеком с выигрышным лотерейным билетом, в отличие от всех остальных, могущих эмигрировать как максимум в Магадан, и то при соблюдении определенных условий. Времена, так сказать, менялись, а с ними менялась и шкала ценностей.
На самом деле, всё было куда проще. Но знали об этом только близкие друзья собравшейся в эмиграцию семьи.
Широко известен тот факт, что поскреби любого русского — и что-нибудь да наскребёшь: еврея, татарина, мордву какую или, может, вообще немца или даже француза, пригретого русской крестьянкой во время отступления войск Наполеона из Москвы через деревню Большие Батманы. Главное, уметь скрести. А учиться скрести в те времена стали многие: жизнь вдруг пошла трудная, несытая и с непонятными перспективами, многим хотелось покинуть вдруг ставшую мачехой Родину. Далее понятно: как известно, эмиграция через родство — самый простой вариант.
Больше всего о своих тогда заботились Израиль и Германия: эти два потока большого бывшесоветского исхода были самыми полноводными. Да и что касается документальной стороны дела — именно с этими странами дело обстояло проще всего. Вере скрести свое генеалогическое древо смысла не было: весь её род испокон веку жил здесь, в этих местах, в Коробчевске и окрестностях, на виду у общества. С Георгием было несколько проще, его род был плодовитым, в семьях зачастую было не менее четырех детей и разъезжались они по разным городам и весям, женясь или выходя замуж за всяких иноземцев, даже и не предполагая тогда, какую перспективу они, таким образом, дарят своему будущему потомку.
После тщательных поисков было найдено 3 перспективных предка: японец Акихира Ногихата, чилиец Карлос Камарадос и еврейка Сара Фейхельбаум. Японца отвергли после первого же посещения японского посольства в Москве. Сотрудники были вежливы, предоставили всю необходимую информацию, но как-то так чётко дали понять молодой чете Подгорных, что не стоит даже и затеваться с попытками репатриироваться. Чили они отвергли сами: во-первых, зачем они убили Виктора Хару, во-вторых — она (или Чили — все-таки «оно»?) входит в десятку тех стран, которые чаще всего страдают от землетрясений. Это им сказал их сын Матвей, а Матвей рос настоящим вундеркиндом. Оставалась только Сара, на неё была вся надежда. И Сара не подвела.
С отъездом у Подгорных-Фейхельбаумов сильно затянулось. То мать Верина умерла и от тоски запил отец. То у Георгия нехорошее случилось с младшим братом, нужна была помощь, не уедешь ведь и не бросишь — родная кровь. В общем, по факту уехали они не так уж и давно, когда Геля уже вышла замуж и переехала в Москву, правда, Максика тогда еще на свете не было, но они с Геной уже жили в своей отдельной квартире у Ботанического сада. Подгорным нужно было на несколько дней остановиться в столице, Вера обратилась за помощью к подруге Антонине, а та позвонила в Москву, попросила дочь приютить Веру с Георгием и двумя детьми по-родственному.
Детьми младших Фейхельбаумов можно было назвать с большой натяжкой: сыну Матвею, их старшему ребенку, было уже 18 лет, дочери Стефании — 13. Сын учился на экономическом в университете, куда Геля так и не смогла поступить, в Израиле собирался продолжать обучение в Технионе, девочка была еще школьницей. Языка они все почти не знали — в Коробчевске ивритом заниматься было негде, а в Воронеж за этим не наездишься, не ближний свет. Так что планировали заниматься погружением в язык уже на новой Родине, благо, возможностей для представителей новой алии в стране была масса. Суетились, бегали по Москве с документами, пытались успеть и столицу посмотреть — кто знает, когда ещё доведется и доведется ли, — и дела свои как следует обустроить. Наконец, уехали, а то Геля уже нервничать начала, так раздражался с каждым днем Геннадий от вдруг образовавшейся у них дома коммуналки.
