Волшебная нить (СИ) - Тартынская Ольга (книги бесплатно без онлайн TXT) 📗
И когда ему доложили о визите Денисьевой, первой мыслью Сергея Львовича была мысль об этом. Однако стоило предводителю увидеть даму и с трудом, но узнать в ней когда-то обожаемую Машу, как тотчас воскресли воспоминания о тех днях, когда он умирал от обиды и предательства, когда прятал от себя пистолет, чтобы не застрелиться...
И что же, эта жалкая, запуганная женщина смела в чем-то обвинять его благородного мальчика, ставить условия?.. Натурально, все благие помыслы тотчас выветрились из головы предводителя.
Теперь же укоры совести не давали ему покоя. К ним добавилась тревога: ехать ночью опасно. Если уж и днем разбойники шалят, то под покровом темноты им и вовсе раздолье. Доедет ли? Не послать ли за ней человека?
Однако Маша положительно ничего не знала о встрече ее дочери с Гришкой. Что она лепетала? Левушка дерзнул явиться в ее дом? Сын нарушил данное слово? Что ж, с этим придется разобраться, когда негодный мальчишка вернется от Давыдовых.
Сергей Львович направился в кабинет, чтобы выкурить трубку перед вечерним чаем. Как скоро он устроился перед камином в любимом кресле и затянулся душистым жуковским табаком, досада на сына сменилась неожиданным приливом сентиментальности. Вспомнились молодость, страсть... Маша была изумительно хороша. И хотя Бронский слыл опытнейшим в сердечных делах, ее прелесть пробудила в нем еще неведомые глубины чувства. Во всей последующей жизни ничего подобного ему пережить не довелось. Пережитое мучило, преследовало, не желало забываться...
Теперь она едет в ночь, рискуя сделаться добычей разбойников. Сергей Львович вскочил в решимости тотчас броситься вслед за бывшей возлюбленной, оградить ее от опасности, как скоро это потребуется. Уже готов был крикнуть человека и велеть ему седлать лошадей.
- Полно, что за ребячество! - осадил сам себя Бронский-старший. - Гришку припугнули изрядно, не посмеет он высунуться теперь... Да уж и не нагнать ее: должно быть, далеко уехала...
Предводитель вновь опустился в кресло и взялся за чубук. Однако покоя не было в его душе. С тех пор как Бронский поселился с сыном в старом родовом имении и узнал о соседстве Маши, он дал себе зарок тотчас забыть об этом и подлинно забыл. Покуда Левушка не напомнил....
Давешний визит Маши внес сумятицу в привычный ход мыслей Сергея Львовича, а тут еще угрызения совести. Вот уж не ждал от себя! Предводитель усмехнулся своим мыслям и вновь затянулся табаком. Он и вообразить не мог, что при этом на его помолодевшем лице появилось выражение лукавства и задора.
22.
Между тем в доме Давыдовых готовилось представление. Всем верховодила Наташа. Музыкальная часть была отдана на попечение мсье Мишо. Помимо Наташи в представлении участвовали Катя, Соня, шестнадцатилетний кузен, и на роль героя-любовника спешно вводился Левушка. Весь день репетировали, заучивали куплеты какого-то французского водевиля, переделанного Наташей и мсье Мишо на русский лад. Младшие дети не были допущены в залу, где шли приготовления, и изнывали от любопытства. Сашура искал подходящую щель в двери, а в замочную скважину смотреть не смел: ему давно растолковали, что это неблагородно. Маленькая Оля, волоча за собой тряпичную куклу, хвостиком следовала повсюду за братцем. Она бы глянула в замочную скважину, но не могла до нее дотянуться. Мадемуазель настигла малышей в томлении у дверей залы и увела в детскую.
Левушка вовсе не собирался участвовать в спектакле, но девицы упросили его. В противном случае героя-любовника должен был представлять юный кузен, а Соне досталась бы мужская роль, что вовсе никуда не годилось. Впрочем, Бронскому не привыкать: в школьных спектаклях не однажды он разыгрывал роли. Стихи Левушка схватывал на лету, да и актерский талант ему был вовсе не чужд.
Однако теперь, когда Катя была рядом, что-то сделалось с юным правоведом. Он никак не мог обрести прежние легкость, веселость, остроумие. Давешние поцелуи не шли из головы. При мысли о том, что лишь днем ранее он держал в объятьях хрупкий стан и ненасытно лобзал упоительнейшие уста, юноша терял голову. Катя была рядом, послушно следовала указаниям Наташи и мешала Бронскому сосредоточиться на стихах.
На беду, они играли любовников, которых разлучают, а они стремятся друг к другу с необоримой силой. Бронскому по роли следовало брать Катю за руку, с чувством смотреть ей в глаза, а это было мучительнее всего. Катя тоже казалась скованной сверх меры и никак не желала поднимать глаза на визави. Наташа негодовала:
- Да с чувством же, с чувством! Ей-богу, истинные куклы!
Она занимала место Кати и показывала, как нужно грациозно поднимать ручку, томно вздыхать и хлопать глазками. Тут и у Бронского пробуждался актерский талант: юноша верно изображал чувство, пылко целуя руку и испуская страстные вздохи. Однако как скоро место Наташи занимала Катя, он деревенел и, как ни силился, не мог выдавить из себя ни слова, ни вздоха.
- Представь Дорину ты, душа моя, - предложила подруге отчаявшаяся Катя. - У меня не выходит...
До представления оставалось два часа, и переиначивать было поздно.
- Нет уж, голубчики, будете играть! - сказала последнее слово руководительница.
Самой Наташе досталась роль субретки, которая ей больше пристала: тут девица могла блеснуть остроумием, покорить зрителей находчивостью, веселым нравом. Расставаться с ролью служанки ей вовсе не хотелось, посему каждый остался при своем.
В ожидании спектакля Игнатий Ильич занимал гостей своим любимым детищем - чудо-оранжереей. Какие экзотические растения тут взрастали, какие диковинные плоды вызревали! Возможно ли было представить, что в северном заснеженном краю расцветут тропические сады! В оранжереях Давыдова трудился выписанный из Англии садовник, да и сам Игнатий Ильич был большой охотник до возни в теплицах и парниках. Частые в доме Давыдовых гости ахали и охали и уже более не дивились, когда к обеденному столу здесь подавались дыни, апельсины, лимоны, груши, виноград, персики, сливы и даже ананасы.
Близился назначенный час, и Наташа тревожилась: удастся ли представление. Левушка и Катя и вовсе чувствовали себя скверно: они пророчили позорный провал. С тех шальных поцелуев у колонны они не смели взглянуть в глаза друг другу. Во время ночных катаний и костюмированных колядок силились не касаться руки или платья друг друга даже случайно. От них исходило электричество. Давеча ночью, в санях, Левушка так дико смотрел, что Катя поостереглась сесть рядом с ним.
Наташа, казалось, ничего не замечала, она подбадривала одеревеневших артистов, тормошила их, и вот назначенный час настал.
В одной из гостиных дома Давыдовых имелись небольшие подмостки. В прошлом здесь блистали своим талантом актеры домашнего театра деда Игнатия Ильича, большого любителя искусств. Никто из сыновей не перенял у него этой страсти. Со временем маленький театр был превращен в большую гостиную, и теперь сцена использовалась для домашних представлений, концертов, выступлений нечаянно попавших в эту глушь артистов и по случаю приглашенных знаменитостей. Имелся и старый тяжелый занавес из красного бархата. Когда-то здесь стояли массивные позолоченные кресла, обитые тем же бархатом. Теперь эти ветхие поломанные кресла пылились в чулане наверху, а для немногочисленных зрителей, когда требовалось, приносили из столовой и другой гостиной удобные стулья.
В зале все было готово к представлению. Стулья расставлены, занавес задернут. Музыканты из числа молодежи заняли место возле сцены, сбоку, где разместилось фортепиано. Гости, привыкшие к чудачествам Давыдовых, степенно рассаживались на стульях. Мсье Мишо суетился, раздавая последние указания. За кулисами маленького театра столпились трепещущие артисты.
Занавес взвился. На сцену выскочила Наташа в кружевном чепчике, передничке, заколотом на корсаже, простой юбке и грубых башмаках. Субретка посвятила зрителей в интригу и приняла в ней самое деятельное участие.
Когда пришел черед выйти на подмостки Кате и Левушке, они нежданно преобразились. Бронский в костюме кавалера галантного века казался Кате незнакомцем и в то же время необычайно пленительным. Сама девица, с полуобнаженной грудью, в пышных юбках с фижмами, напудренном парике, являла собой воплощенный соблазн. Поначалу ее весьма стеснял сей дерзкий наряд, но, выйдя на сцену, Катя обо всем забыла. Она вдруг погрузилась в страдания героини, разлучаемой с любимым. Проговаривая роль, девушка прочувствовала каждое слово. Она не смела глаз поднять на пылкого героя, и этот штрих добавлял роли убедительности и особой пикантности. Слушая ответные реплики безумно влюбленного Армана, Катя вдруг ощутила тоску предчувствия.
