Сводные (СИ) - Майер Жасмин (библиотека книг .txt) 📗
— Ну идем вместе, Лю, — тянет Розенберг, пока я тяну носок к потолку. Мне сейчас совсем не до кальмаров. — Представляешь, я столик забронировал аж две недели назад! Оказалось, что больше нельзя просто так прийти в ресторан, когда захочешь, нужно внести свое имя в лист ожидания, нормально вообще?
— Ты иди, Яков, не волнуйся, завтра я поеду на такси.
— Какое такси? Меня твой отец собственноручно кастрирует, если я тебя на такси посажу. Поехали вместе! Тем более, говорят, скоро рестораны вообще закроют и что тогда? Куда прикажешь водить тебя на свидания?
Вообще-то я никогда и не ходила с ним на свидания, а поездки на одной машине точно за свидания не считаются, но напомнить Розенбергу об этом не успеваю. По разгоряченной коже словно проводят пером — волоски встают дыбом, а по спине бегут мурашками. От неожиданности я даже спотыкаюсь, а такого со мной не бывало с начальных классов. Хотя нечто похожее было тогда на сцене Александринского театра во время «Лебединого озера».
Неужели это запоздалая реакция на Розенберга? Но такого со мной раньше не было!
Резко обернувшись, обмираю при виде парня в черной маске, который стоит на пороге репетиционного зала возле возмущенного Розенберга:
— Ты вообще кто такой? С какого курса? Первый раз тебя вижу!
Кай не сводит с меня глаз, и я впервые чувствую себя неуютно в таких родных купальнике и лосинах, он смотрит на меня будто одежды на мне нет совсем, и ни капли не смущается тем, что рядом стоит Яков, который от вопросов уже перешел к угрозам.
— Не надо охраны, Яков, — отвечаю, скрестив руки на груди. — Это…
Кай смотрит на меня с прищуром, и я понимаю, что под маской он улыбается.
— Это мой сводный брат. Его зовут Кай.
Первый раз дается особенно сложно. Хотя, не думаю, что когда-нибудь привыкну к тому, что мы теперь семья.
Розенберг не замечает моих мучений, а его удивление длится недолго. Он протягивает Каю ладонь, и тот ее пожимает.
— Ну и дела! Яков.
— Кай.
— Юль, а чего не сказала, что у тебя теперь брат есть? Давно вы вместе?
Вместе.
Эта фраза, как локомотив с отказавшими тормозами, что пролетает в каком-то миллиметре от меня, обдавая жаром и едва не сбивая с ног.
Отворачиваюсь от смеющихся глаз Кая. Тренировка все равно сорвана, так что напяливаю на себя теплый и спасительный батник, который скрывает мое тело. Развязав пальцы*, натягиваю до колен вязаные бабушкой яркие гетры и обуваю специальные угги.
Объяснение Кая выходит коротким:
— Наши родители съехались, а нашего мнения не спросили.
— Как обычно! Маску, кстати, можешь снять, Кай. Толпы тут нет, как и проверяющих. Теперь понятно, почему тебя пропустили в Академию. Это Платон за Юлей отправил? Будешь сам ее теперь возить?
— Все верно, — отвечает Кай с довольной улыбкой. — Даже машину свою дал.
Тяжелый и неуправляемый локомотив все-таки слетает с рельс. Обрушивается на меня всей своей тяжестью, и я дышу так, как будто в моем теле не осталось ни одой целой кости. За что?! Папа не мог так поступить со мной!
— Слушай, — вдруг говорит Розенберг. — А помоги уговорить твою сестренку сходить со мной на свидание?
Довольная улыбка тут же сползает с лица Кая.
Не ожидал, дорогой братец?
Глава 14
— На свидание с кем? Прости, что не расслышал.
— Ну как с кем, конечно, со мной!
Кивает с видом оскорбленного дегустатора, которому вместо элитного вина подсунули какую-то кислятину, и выплевывает второй вопрос:
— А куда?
— Отличный ресторан с видом на крыши Питера.
От упоминания крыш Кая перекосило еще сильнее.
— И когда?
— Завтра. Я даже столик уже заказал на свое имя.
— Столик на двоих?
— Конечно! Зачем нам кто-то еще?
— А во сколько?
— В девять вечера, живая музыка будет.
— Заманчиво… Но нет, Юля никак не сможет пойти.
— Чего-о-о? — у Розенберга аж глаза выпучились. — Это почему?
— Удивлен, что ты не подумал об этом, — с невозмутимым видом отзывается Кай. — Вы ведь оба из этих… Балетных. У нее же прослушивание! Юле никак нельзя нарушать режим, диету и ей особенно важно высыпаться. Ты ей добра желаешь, Яков?
— Конечно, — тянет Яков, не понимая, куда клонит Кай.
— Тогда подумай, каково ей будет в том ресторане, если съесть ничего нельзя, а ложиться спать надо уже в десять?
— Ты так рано ложишься, Лю? — удивляется Розенберг.
Я удивлена не меньше. Сейчас половина десятого и, если верить Каю, в это время я уже должна быть в пижаме и с почищенными зубами. Но Розенберг поразительно легко верит в эту ложь и говорит:
— И правда нехорошо вышло. Прости, что не подумал, Лю.
Розенберг прощается и уходит, а после Кай говорит:
— Пошли, мы уже опаздываем. Через полчаса ты уже должна быть в кровати.
Он подталкивает меня к выходу, и мы остаемся одни.
— Что? Но я не собираюсь спать! Я не ложусь так рано!
— А кто говорил про сон? Когда не спишь, в кровати даже веселее.
Хорошо, что иду первой, и он не видит, как вспыхивают мои щеки. Прикладываю ледяные пальцы к пылающим щекам и понимаю, что почему-то не могу сдержать улыбки.
Я прощаюсь с вахтершей, и мы выходим на улицу. Дождь больше не льет как из ведра, но капли тумана висят в воздухе, пока мы идем к машине.
— Зачем ты вообще это придумал?
— А что, может, я чего-то не знаю, и вы с ним встречаетесь?
Кай распахивает передо мной пассажирскую дверь, и я вижу, что он ждет ответа.
Наверное, я могла бы соврать, чтобы еще позлить его, но почему-то не могу.
— Я ни с кем не встречаюсь и не планирую.
— Даже так?
— После окончания я хочу уехать в Европу, зачем мне заводить отношения, которые неминуемо закончатся? А в отношения на расстоянии я не верю.
Он стоит так близко, но в его свинцовых глазах невозможно прочесть ни единой эмоции. А потом Кай и вовсе отворачивается, набрасывая на голову капюшон от батника.
— А как же друзья? — сухо спрашивает он.
— Друзей у меня немного. Моя единственная лучшая подруга живет в Израиле, но дружба на расстоянии это другое.
— Садись, а то намокнешь.
И когда я опускаюсь, он оглушительно хлопает дверцей. Папа был бы в ужасе, если бы услышал. Кай обходит машину и садится за руль.
— Папа знает, как ты водишь?
— А я отлично вожу, балеринка, не волнуйся.
— Перестань называть меня балеринкой. Это обидно.
— Как скажешь, сестренка.
Еще лучше.
— Послушай, Кай… А ты ведь прошел тогда отборочный, я слышала. А дальше что будет?
Вижу, как Кай стискивает руль, но при этом все его внимание сосредоточено на том, чтобы вырулить с парковочного места. Он молчит, и я продолжаю:
— Ты уже участвовал во втором туре?
— А зачем тебе знать правду, балеринка? Чтобы отцу обо всем рассказать или к Морозову побежать?
— Я не собираюсь тебя сдавать! Разве ты этого еще не понял? — не хотела, но говорю с обидой.
— Понял. И спасибо тебе за это. Но объясни, зачем тебе знать правду?
— Просто… раз уж мы теперь родственники, я просто волнуюсь. А, если я буду знать правду, то например, если ты вдруг задержишься, смогу тебя прикрыть. А ты бы прикрыл меня, когда это понадобится.
— Вряд ли мне придется хоть раз врать твоему отцу о том, где ты и чем занимаешься. У тебя есть какие-то противозаконные планы? Или что-нибудь разнузданное и запретное, о чем твоему отцу лучше не знать?
— Нет, — отвечаю слишком тихо. Щеки опять горят.
Кай бросает на меня мимолетный взгляд и снова переключается на дорогу.
— Ну да, откуда бы им взяться? Ты же если не в театре, так на репетиции. Так что не верю, сестренка. И потом твое хобби тоже может быть опасным, люди ломают ноги, рвут связки, но ты ведь продолжаешь танцевать. Так и я. Опасность меня не пугает.
— Тоже мне сравнил. Балет не просто мое хобби! Это… смысл жизни. Это все, что у меня есть! А ты преступаешь закон ради чего? Адреналина? Скорости?
