Бог Ярости (ЛП) - Кент Рина (книги без сокращений .txt, .fb2) 📗
Я глубоко вздыхаю.
Я веду себя как чертов придурок по отношению к матери, которая всегда относилась ко мне с заботой, любовью и пониманием.
И, возможно, я на взводе, потому что не хочу, чтобы она меня ненавидела. Я ненавижу себя достаточно за нас обоих.
— Ты же знаешь, я не люблю говорить по FaceTime, — ворчу я, а потом пытаюсь сказать более бодрым тоном. — Мне нужно закончить университетский проект. Поговорим позже.
— Брэн, — она замолкает, видимо, пытаясь тщательно подобрать слова. Ей никогда не приходилось фильтровать слова с золотым мальчиком нашей семьи, Лэном. Очевидно, я все порчу, включая мамину заботливую сторону. — Если ты испытываешь стресс или что-то еще, ты ведь знаешь, что можешь поговорить со мной, правда? Или можешь поговорить с папой, если хочешь. Мы здесь ради тебя, что бы ни случилось. Ты ведь знаешь это, да?
Моя грудь расширяется от сдавливающего выдоха, и я выталкиваю его из легких, но оно застревает в горле. Давление нарастает за моим черепом, и мне хочется удариться им о ближайшую гребаную стену.
Но я этого не сделаю.
Потому что я, блять, контролирую ситуацию.
Всегда.
— Я знаю, мам, — шепчу я в ответ.
— Послушай. Я знаю, что еще слишком рано об этом говорить, но я думаю, что Грейс могла бы подписать с тобой контракт в следующем году.
Я хмурюсь. Грейс, мамин агент, не только всемирно известна, но и является легендой в художественном совете Великобритании и даже занимает должность леди в Палате лордов.
Несмотря на свою репутацию, она подписала контракт только с тремя всемирно известными художниками, и мама — одна из них.
— Почему она хочет подписать контракт со мной? — осторожно спрашиваю я.
— Потому что у тебя потрясающий талант. Я так рада, что ты наконец-то получил свой шанс. Я знаю, каково это — видеть, как твой брат все это время получал все возможности, но ты так же талантлив, как и он, Брэн.
Ты говоришь это, потому что ты наша мама и не хочешь быть уличенной в фаворитизме.
— Хорошо, — равнодушно говорю я.
— Я очень-очень сильно люблю тебя, Брэн. Без тебя моя жизнь не была бы такой.
От ее слов у меня подступает тошнота, но я сглатываю и улыбаюсь. Как будто она меня видит.
— Я тоже тебя люблю, мам.
Я вешаю трубку, прежде чем она скажет что-нибудь еще, что перевернет мой желудок и отправит меня в полет вниз с ближайшего утеса.
Моя рука сжимает телефон так крепко, что мне кажется, он вот-вот разобьется на непоправимые кусочки. Какая-то часть меня разочарована тем, что этого не происходит и он остается цел. Как и моя голова.
Мой взгляд переходит с телефона на холст. У меня появилось видение, я сделал несколько штрихов, а затем мне пришлось физически заставить свою руку опуститься.
Она делала то, что мой мозг не одобряет и никогда не одобрит. Я должен был работать над пейзажем, но не мог заставить себя рисовать его.
Вместо этого я думал о глазах. Я, блять, не люблю глаза. От глаз у меня голова идет кругом.
По этой причине я перестал рисовать людей и животных. Годами мне это удавалось, но теперь я снова здесь.
Мои мысли безудержно куда-то неслись, поэтому я был благодарен, когда мне позвонила мама. Но не очень, когда я не мог оторваться от холста, даже когда разговаривал с ней.
Все стало еще хуже, когда она поняла, что я не в себе — а я никогда не бываю не в себе, — и начала допытываться и беспокоиться.
Ненавижу, когда я постоянно вызываю у нее беспокойство.
Это хуже всего.
Мой взгляд снова падает на телефон, и сердце замирает, когда приходит новое сообщение. Но потом оно сжимается еще сильнее, когда я вижу имя Клары.
Блять.
Клара: МАЛЫШ! Я получила твой подарок! Очень понравилась сумка LV, она такая красивая. Я уже выложила ее на IG и отметила тебя! Ты такой драгоценный, красавчик. Люблю тебя и скучаю x. Могу я прийти к тебе сегодня вечером? Я купила самое сексуальное белье *подмигивающий эмодзи* *эмодзи баклажана* *эмодзи брызг воды*.
Мои пальцы работают на автопилоте, пока я печатаю.
Брэндон: Сегодня не могу. Я обещал ребятам, что проведу с ними время. Я заглажу свою вину в другой раз.
Клара: *грустный эмодзи* Хорошо. Люблю тебя, малыш.
Клара: *эмодзи сердечко*
Мой взгляд по-прежнему прикован к переписке, в частности к последнему слову, которое она отправила.
Малыш.
Мне не нравилось это слово, пока его не произнес кое-кто другой. Или его более интимную версию.
Теперь я его чертовски ненавижу.
Мой палец дрожит, когда я выхожу из переписки с Кларой и некоторое время прокручиваю чаты вниз, пока не нахожу имя, которое ненавижу больше, чем «малыш».
Я нажимаю на чат, который начал через два дня после того, как он назвал меня так, прикоснулся ко мне так, как не имел на это абсолютно никакого права, а затем решил ударить меня по лицу.
Брэндон: Привет. Я хотел извиниться за то, что сказал в тот раз. Я действительно не хотел проявить неуважение, и мне жаль, если ты обиделся.
Брэндон: Кстати, это Брэндон Кинг.
Он прочитал сообщения, но так и не ответил.
Это было больше двух недель назад.
Прошло две недели, а я все еще проверяю, не пропустил ли его сообщение.
Как сейчас.
Да что, черт возьми, со мной не так?
Я просто не могу перестать вспоминать то, что случилось той ночью. Снова и снова, как заезженная пластинка. Снова и снова оно прокрадывается в мою голову и наслаивается на другие мысли, как специальное приспособление для пыток.
Каждый день я думаю о том, почему я так легко потерял контроль над собой. Я громко ругался — не раз и не два, а несколько раз. Огрызался, рычал и даже применял насилие.
Но самым неловким был момент, когда он приник губами к моей челюсти и горлу, облизывая и исследуя. Моя кожа запылала, и я оказался на грани чего-то мерзкого.
Никогда еще мое сердце не билось так быстро, как в тот момент, когда он прикусил мое горло.
И я застонал. Я. Брэндон, мать его, Кинг, застонал, потому что парень укусил меня.
Это было похоже на существование в коже совершенно другого человека. Как будто я отделился от своего физического существа и превратился в инопланетную сущность.
Я ненавижу эту версию себя. Я чертовски ее презираю.
Но больше всего я ненавижу то, что я сказал, потому что был в ярости.
Я никогда не видел Николая таким злым, как в тот момент, когда он ударил меня по лицу, а затем повалил на пол.
Он смотрел на меня так, словно я был вредителем, которого он хотел раздавить своим ботинком. Переход от флирта, лизания кожи к откровенному насилию заставил меня вздрогнуть.
Потом я понял, что, возможно, он подумал, будто я сказал, что он отвратителен из-за того, что гей.
На самом деле я имел в виду не это.
Для меня никогда не имело значения, натурал человек, гей или кто-то еще. Черт, дедушки Илая, Крея и Реми — самые старые геи, которых я знаю, и я всегда находил их препирательства с дедушкой Джонатаном забавными.
Я ничего не имею против геев. Но правда остается правдой: я натурал. Я могу быть только натуралом.
Я сказал, что Николай отвратителен, потому что он продолжал прикасаться ко мне, когда я неоднократно просил его не делать этого.
Потому что я чувствовал себя странно, как в огне, и совершенно не в своей тарелке.
А еще потому, что он без труда смог вырвать из моих рук контроль и разорвать его в клочья, как будто его и не было.
В этот раз он явно понял намек, так что… нет худа без добра, я думаю.
Я пристально смотрю на экран, затем выключаю его, бросаю телефон в карман и беру палитру и кисть, а затем делаю еще несколько мазков красным. Я даже не люблю красный. Я поклонник холодных цветов, синего и зеленого.
