Голос сердца (ЛП) - Райан Шэри Дж. (книги хорошего качества .TXT) 📗

Кратковременное облегчение в моей груди быстро испаряется, как только доктор заходит в комнату. Он не говорит ни слова и даже не смотрит на меня с какой-то присущей врачам долей заинтересованности. Вероятно, он пытается подобрать подходящие слова, которые проникнут через горло прямо к сердцу и вырвут его из моей груди. Снова. Шарлотта сползает с моих колен на стул, как будто чувствует, что мне требуется пространство, в котором я так отчаянно нуждаюсь.

— Шарлотта Дрейк, — говорит доктор, не удостоив меня вниманием, которого я жду прямо сейчас. — Как необычно видеть вас снова здесь. Прошло несколько лет, не так ли?

— Как Оливия? — Шарлотта возвращает разговор туда, с чего он и должен был начаться.

Врач мгновенно переводит свое внимание с Шарлотты ко мне:

— У нее сотрясение головного мозга средней тяжести, она очнулась прямо во время КТ, — говорит он с мягким смешком. — Она довольно вспыльчива, да? — чувство освобождения от боли, страха и всех других плохих эмоций срывает меня с места к доктору, я держусь из последних сил, чтобы не наброситься на него с распростертыми объятьями.

— Она… с ней все будет хорошо? — заикаюсь я.

— С ней будет все замечательно, мистер Коул, — он смотрит вниз на карту и обратно на меня. — Однако я хочу оставить ее здесь на ночь для более тщательного наблюдения. Мы все еще ждем результаты пары анализов, но я уверен, что все обернется хорошо.

— Я остаюсь с ней, — говорю я ему голосом, не требующим возражений.

— И это совершенно правильно, — врач поворачивается к двери. — Мы переведем ее в палату через несколько минут, и вы можете пойти к ней. Было приятно видеть вас снова, Шарлотта.

Он кивает и исчезает из моего поля зрения.

Когда дверь закрывается, я поворачиваюсь обратно в Шарлотте, которая, кажется, набирает кому-то сообщение на своем телефоне:

— Просто прошу Рози… одну из мам с автобусной остановки, встретить Лану с автобуса.

— Ты не должна оставаться, — говорю я. Я привык к одиночеству, встречаясь один на один со своими страхами и болью, полагаясь только на себя, чтобы двигаться вперед от одного момента к другому.

— Я знаю, что не должна, — она все еще держит свой телефон, глядя на экран в течение нескольких секунд, прежде чем положить его обратно на колени. — Лану заберут, так что я вся твоя, если хочешь, но я могу и уйти. Все зависит от того, нужна ли я тебе прямо сейчас.

Я не понимаю. Я не понимаю, что происходит.

— Почему? Почему ты постоянно хочешь быть рядом со мной? Я не знаю, как улыбаться, не говоря уже о том, чтобы рассказать какую-нибудь шутку, достойную смеха. Я отталкиваю тебя. Я не очень хороший друг, и, откровенно говоря, я веду себя как мудак по отношению к тебе. Так почему же, Шарлотта?

Этой незаслуженной доброте должно быть логическое объяснение.

Она приподнимает подбородок и прищуривает глаза, когда легкая улыбка появляется на ее губах.

— Это может показаться немного дерзким, но я отлично разбираюсь в людях. Мне нравится думать, что у меня есть способность заглянуть человеку в глаза и точно сказать, что находится внутри них. Весь твой внешний вид — это маска, так что никто не знает, кто ты на самом деле или то, что ты чувствуешь.

Мне хочется рассмеяться, не потому, что это смешно, а потому, что хочу рассказать ей, что она видит только то, что хочет видеть. Нет никакой разницы между холодом на моем лице и льдом, в который превратилось мое сердце.

— Внутри меня живет безнадежная, потерянная душа, которая ничего больше не чувствует. Это то, что находится внутри меня. Так что, это то, что ты можешь увидеть, но ты все еще не ответила на мой вопрос, почему ты хотела бы дружить с кем-то вроде меня?

Я не уверен, что хочу услышать ее ответ. Не уверен, что знаю, как взломать дверь в мой одинокий мир, чтобы освободить место для кого-то, кто позаботится обо мне.

— Я знаю, — говорит она. — Я не хочу исправлять или менять тебя, — продолжает Шарлотта, глядя в сторону, а потом опуская глаза на свои красные кеды. — Так что не думай об этом, — она разрывает зрительный контакт, будто что-то шевелится внутри нее или потому, что ей неловко говорить то, что она хочет сказать. — Ты невероятно сильный человек, который берет сорняки и превращает их, в буквальном смысле, в красивые цветы, — она смеется и снова смотрит на меня, ее щеки немного краснеют. — Послушай, Хантер, у меня нет четкого ответа, но есть притяжение, которое чувствую к тебе, и я просто следую своей интуиции. Как уже сказала, я не хочу менять тебя каждый раз, когда вижу. Я желаю тебе воспользоваться возможностью снова жить. Знаю, что не могу быть помощником в этом деле, но это не значит, что я не хочу быть рядом с тобой, когда это произойдет. Потому что, хочешь ты этого или нет, но исцеление наступит.

Она продолжает говорить с ухмылкой:

— Мы все-таки соседи, нам никуда не деться друг от друга. Поэтому мы могли бы получить выгоду из этого — каждый свою.

Обычно я чувствую гнев, когда кто-то говорит мне, что эта боль не будет длиться вечно. Я думаю, что мог бы жить в удовольствие с болью, которая никогда не будет увядать. Я держусь за нее, как за спасательный круг, но когда Олив станет старше и поймет, какой я на самом деле, думаю, что мне, возможно, придется что-то сделать с этой болью, хотя бы ради нее.

— Хорошо, — говорю я ей. — Это справедливо.

Наверное. Я не уверен, на что я только что согласился.

Возвращается медсестра Кэролайн и кивает мне головой, приглашая следовать за ней. Я прохожу мимо Шарлотты, которая смотрит на меня и ждет моего решения, следует ли ей идти за мной или нет, и я хочу, чтобы она осталась. Человек, которым я был — кем я мог бы все еще быть — сказал бы ей «до свидания» и «спасибо». Однако я устал быть тем человеком. Я протягиваю ей руку, закрываю глаза и делаю глубокий вздох. Это — правильный поступок. Для меня.

Шарлотта громко сглатывает, берет меня за руку и встает, чтобы присоединиться ко мне. Ее рука теплая, мягкая, маленькая — идеальная, и я переплетаю наши пальцы и сжимаю немного крепче, сражаясь с колющей болью, которая проходит через мои нервы. Вообще-то, если задуматься, возможно, это не боль. Возможно, это снова спокойствие. Как человек может быть настолько потерян, чтобы спутать одно с другим — чувство боли и комфорта?

Когда мы проходим по коридору, Шарлотта свободной рукой обхватывает мою руку и прижимается ко мне. Чем ближе мы подходим к палате Олив, тем меньше боли в моей груди. Я хотел освободить свою руку, когда мы войдем к Олив, но не делаю этого.

— Папа! Шарлотта! — визжит Олив. Она сразу же делает то, что я она будет делать: опускает свой взгляд на наши переплетенные пальцы рук и улыбается улыбкой, озаряющей все ее лицо. Так же, как у Элли.

Наши руки разъединяются, когда я бегу к Олив, становясь на колени, чтобы быть как можно ближе к ее маленькому личику.

— Ты так сильно напугала меня, Олив. Я так волновался за тебя.

Я обнимаю и крепко прижимаю ее к себе, пока она не начинает стонать и извиваться в моих руках.

— Я в порядке, — говорит она с той же уверенностью, как всегда. Она всегда в порядке.

— Что ты делала на вершине игрового домика? — спрашиваю я, глядя в ее извиняющиеся глаза.

Она даже не моргает, когда слышит мой вопрос, ее взгляд заставляет меня сомневаться в том, помнит ли она, что произошло или просто не хочет рассказывать мне. После долгой минуты мягкий вздох слетает с ее губ, и она отвечает:

— Кое-кто спросил меня, где моя мама сейчас, и верхняя часть домика была ближе всего к тому месту, где я могла бы добраться до нее.

Как только я собираюсь быть в порядке, ее объяснение опустошает меня.

Когда Олив спрашивала меня, где небо, я всегда говорил, что небо в облаках, потому что сейчас, когда ей пять, так проще для ее понимания. Когда я впервые сказал ей об этом, она ответила смущенно, что не может коснуться облаков. Поэтому она не может коснуться Элли. Я сказал ей, что если она заберется достаточно высоко и закроет глаза, то сможет почувствовать облака, а также и Элли. Это моя ошибка.