Противоречие по сути - Голованивская Мария (читать книги без TXT) 📗
Мальвина ерзает в кресле. Тянет руку и нажимает на кнопку вызова бортпроводницы. Дальше. Текст и десяток цветных фотографий: красное закатное солнце над красного золота рекой и черная полоска леса, мужчина с огромными рыбинами, лодки, шаман колдует у ночного костра. Palace Hotel, пять звездочек, 19, Tverskaia Street 125047 Moscow, fax, telephone, слева Московское трио, трое красавцев во фраках на фоне особняка с охраняющими его мраморными львами. Дальше.
Она была в тот вечер необыкновенно красива. Томная. Черный кружевной жилет, белая шелковая блуза, коралловая нить, черная юбка в пол, остроносые закрытые туфли на каблуке, чуть подкрашенные глаза.
– Траур или театр?
Мой легкий ироничный вопрос показался мне вполне удачным, .
Рассеянный взгляд, направленный куда-то внутрь.
– А что это за рыбка, Питер?
– Один из хирургов. Живет в водах Индийского и Тихого океанов. Видишь, какие у него забавные черные щечки?
– Щечки? У него? А почему отселен?
– Любит теплую воду.
– А ты, Питер, какую любишь воду?
"Египетский сервиз императора Наполеона". Тарелки. Черные с золотом. Изготовлено во Франции в 1804 – 1806 гг. В стиле классического ампира. Мраморный юноша. Белый, плотный, широкий. С приклеенной правой рукой, на голове – огромное золотое блюдо.
– Ты настоящий, Питер, настоящий и удивительный, как твои рыбы. Я благодарна тебе.
Стюардесса вернулась к Мальвине со стаканом воды
– Пап, мы не разобьемся? А нас встречают на машине?
– Мне неприятно брать у тебя деньги, Наташа.
– А что тебе было бы приятно? Впрочем, как хочешь.
Крупные серые буквы вполразворота: "Великий мастер". Мельче – черный текст, сходящийся конусом книзу: "Шаляпин родился в старинном русском городе, в Казани, на берегу знаменитой русской реки Волги 13 февраля 1873 года в семье служащего Ивана Яковлевича Шаляпина и его жены Евдокии Михайловны Позоровой". Странно сформулировано. "Волжские просторы, русские народные песни и легенды оставили глубокий след в его детской душе".
Мальвина обмахивается газетой. А что, интересно, оставило глубокий след в ее детской душе? Угрюмый отчим? Мышь, попавшая под плуг? Одноклассник, съехавший на мотоцикле с обрыва и сломавший себе шею, но зато выигравший спор?
– Ну что ж, Наташа, давай сегодня попробуем описать кого-нибудь. Расскажи мне о…
– Можно я опишу тебя, Питер?
Чувствую подвох, но расслаблен, соглашаюсь с улыбкой, вполне беспомощной.
– Ты… ты женился курсе на пятом…
– На четвертом…
– Ты женился курсе на пятом, успел, многие из твоих друзей женились на втором, окутывались словно некоей тайной, ставили ширмы…
– Ширма будет не так, но как, я, признаться, не знаю…
– Неважно, в двадцатиметровых комнатах в коммуналке, другие женились на третьем и тут же обзаводились детьми, через год-два расходились…
– Тогда не расходились через год-два…
– Неважно, ты женился, потому что все женились, женился на той самой тихой, но миленькой Светланке, которая тупила глаза и краснела при твоем появлении, отец твой (пауза) – генерал, призвал тебя тогда и сказал: "Сынок, ты должен помнить, что для мужчины главное – дело…"
– Архитектор…
– Неважно. "Любовь любовью, – сказал он после тяжелой паузы, – а диплом-то не прозевай".
– Глупости.
– Усиленно занималась в читалке, делала тебе бутерброды с вареной колбасой, потом в аспирантуре – не проворонить диссертацию – бутерброды, те же, но в одиночестве, растила сына…
– Дочь…
– Неважно. Защитился. Болела за тебя душой. Стала разговорчивее, экономно тратила деньги, располнела…
– Деньги спускала, как…
– Неважно. Твои длительные экспедиции. Скучала. Сына отправила в школу. Устроилась на курсы при жэке… На курсы кройки и шитья, например.
– Отнюдь. Она работала и добилась в жизни успеха.
– Хорошо. – Пауза. – Это была страстная яркая женщина, ты отбил ее у факультетского плейбоя, завоевал подвигом и ушел от нее сам к заморской принцессе с острова Пасха, на который ваш корабль выбросило бурей, в носу у нее было золотое кольцо, а на шее висело тяжелое ожерелье из бычьего вымени…
– Ты, кажется, хотела сказать что-то иное…
– Возможно. Она включила тебя в свой гарем, и ты стал первым из ее любимых мужей, но как честный человек, ты был вынужден отправить в Москву телеграмму с просьбой о разводе.
– Не совсем так, но финал, ты угадала. Яхотел, чтобы ты не рассказывала истории, а описывала, и не обязательно, заметь, меня…
– Ты не похож на отца…
(Взгляд прищуренных глаз на фотографию, стоявшую у меня не столе.)
– … ты похож на мать.
– Здесь ты угадала, признаюсь, Наташа.
– Поэтому ты счастливчик. Ты милый стареющий, нет, извини, ты милый зрелый мужчина, – как сказать – в самом соку?
– Не знаю, как Карлсон?
– Не совсем, у тебя обворожительные глаза с длинными ресницами и красивые руки, правда, мне очень нравятся твои руки.
Когда она уходила, я был необычайно оживлен, оживлен и взволнован. Я никогда не мог распробоватъ вкуса того, что она говорит, но этот вкус явно будоражил меня.
"Мистер Олег Кантор, президент" – розовое лицо, белозубая улыбка, свежая белоснежная рубашка, пиджак в мелкую клетку, золотые часы на запястье со свободным золотым браслетом… страница 53.
В коридоре у зеркала она поправляла волосы и случайно задела коралловую нить на шее. Я наклонился, чтобы поднять рассыпавшиеся кораллы, и, полуиграя, уткнулся носом в ее колено.
– Хочешь?
Прямо, игриво, в упор. И не дождавшись ответа:
– Только прямо здесь. Раздевайся.
Я онемел, распрямился, она обняла меня.
– Ну же…
– Что ты такое говоришь… Через секунду она стояла передо мной обнаженная прямо в темном пыльном коридоре…
"Наша еда – наслаждение". Юноша в огромном белом колпаке режет салат. Молодая фея выпекает булки. На лицах – синтетические улыбки и потухшие глаза. Страница 55. Надоело. Который час? Неизвестно.
… покрытая ровным шоколадным загаром, ароматная, головокружительная.
– Только, пожалуйста, не снимай носки, хорошо?
Я лежал на полу, голова опиралась на черный одинокий зимний ботинок, вокруг валялись щетки и гуталин, я лежал на полу, и она скакала на мне, как на коне, то пришпоривая, то осаживая, я попытался закинуть руки за голову, для того, наверное, чтобы почувствовать себя чуточку естественней, но это оказалось невозможным, за моей головой была вешалка – старая, обожаемая отцом вешалка с кольцами для зонтов и медным поддонником, чтобы в него могла стекать дождевая вода. Внезапно она остановилась.
– Мне это неинтересно.
Почему-то по-итальянски.
Через несколько минут я стоял в одних носках перед закрытой входной дверью и слушал, как послушный скоростной лифт спускает ее на первый этаж.
– Так, что ли, я позвоню вам?
– Или я вам.
Диалог сзади переметнулся внезапно на национальные кухни.
– У них – ни слова в простоте. – Реплика мужчины.
Реплика женщины. Реплика мужчины. Возврат, как бы невзначай:
– Так созвонимся?
– Обязательно.
Теперь уже дежурный обмен репликами. Видимо, решено не возобновлять знакомства.
– Особенно их петух в вине… – Женщина. – Очень тяжелая еда, китайская еда куда легче.
Реплика мужчины о мозге живой обезьяны.
Реплика женщины о спаржевом супе-пюре.
Вареное и жареное. Растительное масло и масло сливочное. Климат и особенности кухни.
– "Я наравне со всеми хочу тебе служить, – из динамика полилась, точнее, посыпалась музыка, заедая словами и потрескивая всеми сочленениями. – От ревности сухими губами ворожить, – звучит скромно, сдержанно, смиренно, тогда потрясла всех своим "Арлекино", артистизмом, выразительностью рук, в черном платье походила на свою же влажную тень. – Не утоляет слово мне пересохших уст, мне без тебя…" – треск, хруст. Но потом тень высохла, налилась плотью, объемом, думали, что в кинофильме с Барбарой Брыльской поет сама Барбара, тонкая лирическая стилистика, такая сдержанность. – "Но я тебя хочу, и сам себя несу я, как жертву палачу, – истерический визг и улюлюканье, доходящее до полного вокального шабаша, – на дикую чужую мне подменили кровь"… – жертва, пожирающая хищника, тирана… Звук поплыл окончательно, превратив неистовые откровения в пьяную мужскую брань.
