Вызов (дилогия) (СИ) - Грушевицкая Ирма (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
Потом был третий.
На четвёртый Дилан повёз меня в Европу.
Я хочу встать, но поперёк груди лежит его рука. Дилан спит, уткнувшись лицом в моё плечо. Во сне он закинул на меня одну ногу, полностью лишив возможности двигаться. Многим во сне хочется свободы, и мне в том числе. Я люблю засыпать одна, но просыпаться должна со всех сторон окружённой мужем. Если этого не происходило, я хныкаю и сквозь сон шарю вокруг себя, пытаясь его нащупать, пока сильные руки не притягивают меня к тёплой обнажённой груди, подле которой я снова проваливаюсь в сон, пусть недолгий, но обычно очень счастливый.
— Не ёрзай.
Мне послышалось или он действительно это сказал?
Я поднимаю голову, проверяя.
— Лив, угомонись.
Не послышалось!
— Я уже проснулась. Не хочу больше лежать.
— Чёрт!
Дилан чертыхается и, откатившись от меня, тянет за собой одеяло, привычным движением взбивая подушку.
— Чёртов чертовский черт!
Отпускать его просто так я не собираюсь, поэтому кручусь в кровати, удобно укладываясь на его спине. Отвернулся? Что ж, это пьеса для двоих, и свою роль я достаточно хорошо знаю.
Я прохожу губами по линии роста волос на его шее. Нахожу небольшую родинку, обвожу языком и целую. Тяжело оставаться серьёзной и не захихикать, когда в ответ на мои действия, вроде бы как пытающееся спать подо мной тело замирает.
Как ожидаемо. И как нестерпимо желанно.
— Чур я сверху.
Это один из нюансов всё той же роли: кто первый произнесёт эти слова, тот и победитель. А победитель, как говорится, получает всё.
— О чём ты думаешь?
— Ни о чём.
— О чём?
— Обещай, что не рассердишься, если скажу.
— Не рассержусь.
— Я хочу домой.
— Малы-ыыыш…
— Ну вот, ты расстроился. Уж лучше бы рассердился.
— Я не расстроился.
— Ага, как же.
— Не расстроился.
— Я скучаю по детям. Выспалась и теперь скучаю по детям. Разве это преступление?
— Вовсе нет.
— Я имею право по ним скучать. Триста сорок один день в году я в первую очередь мама, так, ведь?
— Так.
— И ещё я пытаюсь не зацикливаться на чувстве вины из-за того, что оставшиеся четырнадцать дней хочу посвятить себе. У меня есть на это полное право!
— Конечно, есть!
— Вот! Ты согласен. Это для меня очень важно.
— Значит, мы оба согласны посвятить это время тебе.
Поцелуй.
— Да.
— Или мне.
Поцелуй.
— Или тебе.
— Или-или, выбирай.
— Тебе.
Поцелуй.
— Однозначно тебе.
Поцелуй.
— Только тебе.
— … да, любимый.
— … да, вот так, продолжай… О, боже! Да, Дилан… да… так… вот так… м-мммм…
— Волосики бы чуть потемнее, и можно принять за Эбби.
Оторвавшись от айпэда, Дилан следит за моим взглядом.
У кромки воды девчушка лет шести о чём-то перекрикивается с плескающимся в море мальчиком с ярко-розовым надувным матрасом. Девочка нетерпеливо топает ножкой и грозит маленькими кулачками. Похоже, на берегу парнишку ждут большие неприятности: цвет матраса криком кричит, что его взяли без спроса.
Я слежу за выражением лица мужа, наполовину скрытого солнцезащитными очками. В какой-то момент он улыбается и качает головой.
— Нет. Она меньше Эбби.
— Меньше. Но если сядет, со спины будет точь-в-точь Эбби.
Дилан стягивает солнцезащитные очки и некоторое время задумчиво меня изучает. Я вопросительно поднимаю брови.
— Что?
На его губах появляется знакомая кривоватая улыбка. Он качает головой и, отвернувшись, снова берётся за гаджет.
А я — на море.
— Да тихо ты! Не шуми!
— Я не шумлю.
— Папа сказал, чтобы мы вели себя тихо. Скажи ему, Макс!
— В самом деле, Роб, заканчивай шмыгать носом.
— Я говорила папе, что у него сопли. Не надо было его брать.
— Тебя не надо было брать, вредина.
— Макс, скажи ему!
— Заткнитесь оба. Мама сейчас проснётся, а вы тут собачитесь.
— И долго нам здесь стоять? Я хочу на море.
— А я пи-и-исать.
Слыша это "пи-и-исать", произнесённое тоненьким голоском, я хихикаю.
— А-а! Она не спи-иит!
Визг, хохот…
Постель прогибается под тремя парами коленок. Я визжу, и три пары рук принимаются меня щекотать. Ничего не остаётся, как щекотать их в ответ.
— Откуда вы взялись?
Эбби, как всегда, выходит на первый план:
— Прилетели на самолёте. Папа позвонил бабушке, и она нас к вам отправила.
Макс следующий:
— Роба хотели не брать, но Дилан сказал, чтобы были все. Здесь ничего так. Только жарко очень.
— А я хочу пить. И писать.
— Эбби, отведи Роберта в туалет. Он за той дверью. Но сначала идите все сюда!
Я хватаю детей в охапку и по очереди расцеловываю тёплые, пахнущие солнцем макушки.
Они прижимаются ко мне, как котята: трёхлетний Роберт, тринадцатилетний Макс, шестилетняя Эбби.
Мои сокровища.
Дилан наблюдает за нами, стоя в дверях. На его губах улыбка. Я проглатываю подкативший к горлу комок и одними губами шепчу:
— Спасибо…
Яркое солнце пробивается сквозь плотную полосатую ткань уличных зонтиков. Парусина сбивает жар, но ультрафиолет всё равно проникает — я чувствую на лице его тёплое поглаживание. Перед выходом на улицу я традиционно извожу на семью пол тюбика солнцезащитного крема и, несмотря на это, с тревогой наблюдаю за тем, как Эбби и Роб вместе с отцом на солнцепёке кормят голубей.
При виде покрытых плотными перьями птиц мне становится нехорошо. Природе надо было позаботиться о тех, кто проводит лето в жарких странах. Хотя бы летом перья пернатым прореживать. Интересно, а голуби потеют?
— Мам, ты что, перегрелась?
— Я что, сказала это вслух?
— Ага.
— Неужели голубям не жарко?
— Ма-ам…
— Прости.
Мы сидим в уличном кафе на маленькой площади небольшого средиземноморского городка.
Часы на здании городского муниципалитета бьют полдень.
— Я в гостиницу. Джордж обещал появиться в "Скайпе".
— Макс, ну посиди со мной, — ною я.
— Ну, ма-ам… Джордж будет ждать. Мы же договорились.
— Хорошо. У тебя час. На обед пицца с четырьмя сортами сыра и минестроне.
— Разводи на непонятные названия Эбби. Я давно выучил, что минестроне — овощной суп. Гадостный, между прочим.
Я хохочу:
— Ладно, спагетти-ковбой, проехали. От пиццы-то не откажешься?
— Неа. К часу вернусь.
Холодное домашнее вино, подаваемое в этой небольшой уютной закусочной, потихоньку расслабляет. Да я и не напряжена. Чувствую себя оставленной на солнце ледышкой: сверкая всеми цветами радуги, через несколько минут я готова превратиться в небольшое счастливое облачко…
Роб заливисто смеётся. Вытянув руку, он выставляет вперёд открытую пятерню. С неё сыплются хлебные крошки, и те голуби, что потрусливей, крутятся возле его ног. Лишь один храбро порхает перед лицом малыша, пытаясь ухватить хоть что-то. Его отпугивают радостные визги Эбби, и то и дело он отлетает в сторону.
Дилан уговаривает дочь быть потише, но, как только несчастная пичужка оказывается в метре от пальчиков Роба, Эбби снова начинает визжать и хлопать в ладоши. Рядом с ними останавливается Макс. Он нагибается к Робу и показывает, как правильно держать ладошку. Дилан отходит в сторону и берётся за фотоаппарат.
Три головки, освещённые ярким полуденным солнцем.
Муж смотрит на меня. Я улыбаюсь и киваю ему. Он окликает детей, и, повернувшись, они энергично машут мне в ответ.
Голуби улетают, а я…
… я испытываю чувство дежавю. Будто когда-то я уже это видела. Будто мне уже знакомо ощущение спокойствия и радости, когда я смотрю на любимого в окружении наших детей. Будто я уже знаю, как это — быть счастливой от того, что все они — мои.
