Горькие травы (СИ) - Козинаки Кира (книги онлайн полные txt) 📗
Куда мне идти?
Куда мне вообще торопиться, когда позади остался распоротый кокон, а я вылупилась неокрепшей бескрылой бабочкой? Прижимаю забинтованную руку к груди, кое-как дохожу до ближайшей подворотни, прячусь в сумраке низкой арки, прислоняюсь к грязной стене и захожусь в громком, горьком смехе, который тут же сменяют сухие рыдания.
Ну что я себе напридумывала, в самом-то деле? Неужели решила, что встретила того самого единственного? Неужели поверила, что это вообще реально? Как можно быть такой глупой? Как можно настолько отдаться фантазиям, совершенно не замечая ничего вокруг? Конечно, у него есть девушка, как вообще у такого мужчины может не быть женщины? Всё же было очевидно с самого начала. Когда у тебя есть постоянная партнёрша, ты не носишь с собой презервативы на всякий случай. Зато знаешь, как вести себя во время её месячных. И хранишь на кухне всё необходимое для выпечки. Я с лёгкостью могу представить румяную Варю, с гордостью достающую из духовки воздушные капкейки. А что я?
Неполноценная.
В арку кто-то входит, и я затихаю, отворачиваюсь.
Хочу домой. Скорее домой, в свою родную крепость.
Достаю телефон и вызываю такси.
После промозглой улицы салон автомобиля кажется мне слишком душным. Усаживаюсь на заднее сиденье, пристёгиваюсь, уточняю адрес. Водитель делает музыку чуть громче, и мы плавно катим по городу. Я закрываю глаза, откидываюсь в кресле и шумно втягиваю воздух ртом.
Интересно, когда Пётр планировал рассказать мне, что после новогодних каникул в наших отношениях грядут перемены? И как вообще можно преподнести такие новости? Он же не собирался скрывать это и дальше? Люди, у которых есть домашние животные, не могут быть мразями.
Мы настолько сильно переплелись за эту неделю, что в голове не укладывается, как можно врать, когда постоянно заглядываешь куда-то глубже глаз и обнимаешь так крепко, что сводит мышцы. И зачем вообще всё это было нужно? Ради чего? Что во мне такого ценного, что потребовалось вырядить меня в хитон и заставить участвовать в этой трагедии?
Кручу в руке телефон, снимаю блокировку и открываю нашу переписку с Петром. Она короткая и состоит всего из одного смайлика, отправленного вечером первого января. Олень. Не пошлый поцелуйчик и не вульгарный баклажан, а олень.
Это было забавно тогда, когда он пришёл в костюме Рудольфа и каялся, что не взял мой номер телефона. И пронзительно горько сейчас, когда он так стремительно перевернул мою жизнь, не предупредив пристегнуть ремни.
Такси проворно огибает город по окружной, проносится по полупустым улицам моего тихого спального района, а когда заезжает во двор, я решаюсь и быстро пишу Петру сообщение: «Варя приехала». Не знаю, чего я жду. Жалких оправданий? Виртуозных отговорок? Чистосердечного признания, что всё, окончен бал, погасли свечи?
Или, может быть…
Может быть…
Крошечного шанса, что всё не так, как мне кажется? Что где-то в систему закралась ошибка, и случившееся полчаса назад в квартире Петра было всего лишь нелепейшим недоразумением, и сейчас он всё исправит?
Телефон звонит, стоит мне выйти из машины. Анатолий Борисович, Сонькин папа, учил нас, что любому человеку, как бы сильно он тебя ни обидел, нужно давать шанс объясниться. Поэтому я делаю один глубокий, прерывистый вдох и провожу пальцем по экрану.
— Говори.
— Ты где?
Голос взволнованный, с его фирменной хрипотцой. Мне будет её очень не хватать.
— Около своего подъезда.
Тишина. Долгая, тягучая.
— А она у тебя дома, — добавляю я, словно отвечая на вопрос, который он не решается задать. — Наверное, разбирает свои вещи из коробок, рядом с которыми мы трахались всю неделю.
Это было пальцем в небо, но, судя по отсутствию возражений, точно в цель.
— Ась…
— И когда ты собирался рассказать мне, что у тебя есть девушка?
— У меня нет девушки. Мы расстались в декабре.
Хватаюсь ладонью за холодные перила лестницы. Ожог на руке простреливает резкой, короткой болью, а сердце снова бьётся где-то в горле.
— А она об этом знает?
— Конечно, знает, Ась! — говорит уверенно и будто со злостью. — За кого ты меня принимаешь?
И я… верю. Просто верю. Потому что это кажется единственным способом не сойти с ума от когнитивного диссонанса между собственными ощущениями и версией Вари.
— Она сказала, что живёт с тобой, — озвучиваю я свой последний довод.
— Жила. Раньше. Потом уехала в Воронеж к родителям. И да, в коробках её вещи, которые я действительно обещал отправить ей после праздников. Я не думал, что она вернётся.
— Вот вернулась. Что будешь делать?
Пауза длится так долго, что я в отчаянии присаживаюсь на ледяную ступеньку и слушаю его дыхание в трубке. Я догадываюсь, что ответ мне не понравится, иначе он давно бы уже его озвучил, убедил, успокоил, забрал бы меня себе.
— Я не знаю, — наконец отвечает Пётр.
И это как тысяча ножей по коже. Во рту образовывается горечь, и я прикрываю губы ладонью, чтобы ненароком не всхлипнуть. Или не закричать.
— Ась?
— Да, я слышу. Я поняла.
— Ась, — говорит на выдохе. — Не клади трубку.
— Ты… ты там сначала разберись как-нибудь самостоятельно, что ты на самом деле хочешь, ладно? А потом, если в этом ещё будет необходимость, можешь позвонить мне.
Сбрасываю звонок и закрываю глаза.
Сначала, повинуясь какому-то инстинкту самосохранения, я убеждаю себя, что Пётр позвонит вечером. Вернётся домой, серьёзно поговорит с Варей, отправит её обратно в Воронеж, а потом обязательно мне позвонит. Я кладу телефон на край раковины, когда иду в душ, смотрю на его тёмный безжизненный экран, когда бесцельно перемешиваю ложкой йогурт в банке. Бесконечное число раз проверяю, не разрядилась ли батарея и не включила ли я случайно беззвучный режим. Засыпаю на подушках, ещё пахнущих кожей Петра, сжав мобильник в ладони на случай, если он позвонит среди ночи.
Сплю отвратительно, едва проваливаюсь в хрупкое забытьё, но тут же распахиваю зудящие веки, слеплю комнату светом телефона и проверяю, нет ли пропущенных звонков или сообщений. Весь следующий день провожу в кровати. Вью гнёзда в одеяле, задумчиво отрываю кусочки кожи с обожжённой ладони, рассматривая, как в крошечных ранках собирается кровь в крупные блестящие капли. Слушаю, как этажом выше носится по квартире Вероника. Сверлю взглядом то место на тумбочке, где лежали его часы.
В какой-то момент осознаю, что у меня нет ни одной его фотографии, почему-то даже не возникло мысли сделать пару снимков на память, на потом, на сейчас. А ещё я не знаю ни его фамилии, ни сколько ему лет, ни где родился, где учился, кем работает. Всё то, чем обычно делятся на первом свидании, которого у нас никогда не было. Злосчастный кокон и вправду отгородил нас от внешнего мира. Я знаю, что Пётр неплохо играет на гитаре, терпеть не может курятину и покорил как минимум три горные вершины. Знаю, какие книги он читает, какой кофе любит, какие слова хрипит мне в ухо в моменты наслаждения. Как забавно чихает в локоть, словно дэбит, и какая его кожа на вкус. Остальное тогда казалось неважным, а сейчас без этого базового остального я даже не могу найти его в интернете.
Я пытаюсь ненавидеть Варю — просто потому, что она существует. Потому, что красивая. Потому, что Петру она подходит куда больше, чем я. Пытаюсь, выстраивая в голове длинные и последовательные схемы, обвинить её в том, почему Пётр ещё не позвонил. И жду, по-прежнему жду, хотя с каждой минутой это становится всё более глупым и бессмысленным.
Проходит ещё несколько долгих бесформенных ночей — а на самом деле, всего одна, — когда в тишину квартиры врывается громкая трель. Я даже не сразу понимаю, что это, ведь телефон рядом с подушкой по-прежнему молчит чёрным экраном. Но потом соображаю: домофон. Звонят в домофон. Подскакиваю так резко, что кружится голова, и несусь в прихожую, хватаясь за стены, нажимаю на кнопку, распахиваю дверь. Плевать, что он забыл код. Плевать, что он приехал лишь три дня спустя. Плевать, как я сейчас выгляжу и что на мне надето. Главное, он пришёл, он наконец-то пришёл ко мне.
