Хитрые уловки - Берристер Инга (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
— Все в порядке, — возвестил доктор с порога кабинета, — не волнуйтесь, мистер Фостер.
— Видишь, Марти, я же говорила… Ты волнуешься по всякому пустяку.
— Миссис Грэхем, мистер Фостер был совершенно прав, когда настоял на визите ко мне. И впредь я попросил бы его «волноваться по всякому пустяку».
— Я знаю, но мы обязаны были проверить. Да пойми же, наконец, ты теряла сознание, у тебя амнезия. А ты говоришь, что у тебя просто болит голова, что это обычная мигрень. Это не обычная мигрень, и в покое я тебя не оставлю! Вот так!
Они ехали домой, и больше всего на свете Мартину сейчас хотелось разогнаться миль до ста и промчаться по шоссе под визг испуганной Джинджер. Тогда бы она прочувствовала, как он переживал. Вместо этого он резко затормозил и, облокотившись о руль, пристально поглядел на нее.
— Знаешь, Джинджер, ты иногда кажешься мне маленьким неразумным ребенком.
— А ты злым мальчишкой.
— Не говори так. Ты здорово меня напугала сегодня. Ты не видела себя в парке. Страшно смотреть! Бледная как смерть. Только губы пунцовые, словно у вампира.
— Это ты виноват. Все было так хорошо, а ты…
И Джинджер разрыдалась. Она плакала горько, отчаянно и совершенно не скрывая своего горя. Мартин всегда боялся женских слез. С детства. Он видел свою мать плачущей лишь два раза в жизни, но оба раза после того, как в семью приходило большое горе.
— Джинджер, прости, мне не следовало…
— Это ты прости меня, Марти. Я не права. Ты — лучшее, что произошло со мной в жизни. Я никогда не умела ценить счастье. И оно от меня убегало.
— Не надо так, Джинджер. Ну скажи, в чем я провинился?
— Ни в чем.
— Я не сразу понял, что у тебя заболела голова?
— Нет, головная боль все время была при мне, виски давило с самого утра, но не это меня мучило… — Джинджер набрала в легкие побольше воздуха, прежде чем решиться на признание. — Мартин, я ревновала…
Мартин глубоко вздохнул. Ее честность и храбрость заставили его в свою очередь открыться ей.
— Я тоже… Тот человек… Тед… Он касался твоей руки, а я хотел убить его за это!
— Ты ревновал к Теду, а не сердился, что я задержалась? Марти, Тед только друг, и он очень счастлив в браке… Вот уж к кому не стоило бы ревновать!
— Ну а ты чем лучше? Сердилась на меня из-за многодетной малолетки с двумя уродцами на поводке!
Джинджер хохотала, как девчонка. Напряжение отпустило, и головная боль прошла.
— Джинджер…
— Что?
— Черт, я забыл, что хотел сказать. — Мартин посмотрел на Джинджер. Она раскраснелась от слез. Глаза поблескивали, а рыжие волосы слегка растрепались за время поездки; одна волнистая прядь выбилась из прически. Джинджер пыталась заложить ее за ухо, но непокорная веселая прядка все равно выпадала. — Джинджер, иди ко мне.
Он обнял ее узенькие плечи и поцеловал в голубую пульсирующую жилку на виске рядом с рыжей прядкой, с которой Джинджер не могла совладать.
Губы Мартина были мягкими и упругими. Он поцеловал ее в мочку уха и слегка прикусил ее. Джинджер повернула лицо, и Мартин, обняв ее крепче, разжал языком ей рот, заставив откинуться на сиденье, которое сам опустил другой рукой.
Он склонился над ней, покрывая поцелуями лицо, шею — все, что не было защищено от его настойчивых губ блузкой. Джинджер сама расстегнула верхнюю пуговку на ней, и Мартин освободил груди Джинджер от лифчика.
— Джинджер?
— Да, Марти, да…
Он прижал щеку к обнажившейся груди и приник губами к другой, обхватив твердый темный сосок, в то время как его рука оказалась под юбкой. Ее прохладные бедра с шелковистой кожей сжимали его горячую ладонь; Джинджер изгибала тело и пыталась, насколько это возможно в машине, вытянуться в струнку. Мартин спустил Джинджер трусики и коснулся большим пальцем ее клитора, поглаживая остальными прохладные гладкие ягодицы. Он наслаждался тем, как наливается и влажнеет под его пальцами ее сокровенная плоть.
Джинджер взяла его за ремень и потянула на себя, и он всем своим весом навалился на ее хрупкое тело. Кто из них расстегнул ему брюки, они не смогли бы сказать даже суду инквизиции. Как Джинджер освободилась от юбки, они тоже не помнили. Память вернулась к ним вместе с осознанием того, что Джинджер, уперевшись ступнями в приборный щиток, неистово двигает бедрами навстречу его движениям внутри нее, а он, склонившись к ее плечу, неразборчиво говорит ей на ухо что-то очень нежное и, кажется, не вполне пристойное. В момент этого просветления Джинджер почувствовала, что она уже на краю сладкого мучительного счастья, которое ей просто необходимо разделить с Мартином.
— Марти, — донеслось до его распаленного мозга, — давай… давай вместе.
И Мартин больше не сдерживал себя.
Они возвращались домой молча. Произошедшее ошеломило их обоих. Огромный респектабельный «мерседес» Мартина был так по-скаутски лишен невинности, что говорить об этом было бы смешно. Между тем воспоминание о чувственном наслаждении, которое они получили, занимаясь сексом на кожаных сиденьях, кружило им обоим головы и распаляло воображение.
— Мне кажется, Марти, что все недоразумения между нами оттого, что наши чувства все еще очень… очень интенсивны… очень… страстны… — попыталась прояснить ситуацию Джинджер, понижая голос до шепота и с замиранием сердца следя, как Мартин проводит кончиком пальца по ее подбородку, по нижней губе, а затем и по верхней.
Она жарила мясо, а он принес ей стакан минеральной воды из комнаты.
Губы Джинджер приоткрылись: кончик пальца Мартина встретился с ее теплым дыханием, что оказалось весьма приятно. Джинджер немного наклонила голову и губами завладела мизинцем. Очень медленно, затягивая языком глубже, она начала сосать его.
В последний момент Джинджер, сняв мясо с огня, закрыла глаза, лизнула его средний палец, а потом с удовольствие начала облизывать и посасывать его. Не отрываясь от своего занятия, она увлекала Мартина в спальню. И перестала мучить его этим удовольствием, от которого у него уже трещала ширинка брюк, только когда они оказались возле кровати.
— По-моему, леди, вы носите слишком много одежды, — прошептал ей на ушко Мартин несколькими секундами позже, помогая исправить эту ошибку и стягивая с нее блузку.
— Ты тоже одет, как на званый прием. Прочь, проклятые одежды!
И правда, что может быть забавнее парочки, путающейся в брюках и юбках посреди огромной постели? Мартин и Джинджер срывали их друг с друга и как попало швыряли на пол.
Восторг охватил обоих. Вслед за трусиками и лифчиком на пол полетели покрывало и подушки. А затем Мартин толкнул Джинджер на ложе и рухнул рядом с нею. Они обнялись и прижались телами, наслаждаясь полной своей наготой посреди разрухи, учиненной в спальне.
Она и Себастьян никогда не экспериментировали с сексом. Стародедовский способ, и только в постели. Был как-то случай: они занимались этим на чердаке, но и там Себастьян нашел способ уложить ее на обе лопатки. Они были немного застенчивы в любовных делах. Но не их вина, что в юности восторг первых ласк заменяет чувственность, а искусство наслаждения раскрывается только с годами. У них просто не было времени как следует познать друг друга.
Только теперь Джинджер начинала понимать, что значит дух чувственного приключения, все новые и новые открытия и смущали, и возбуждали ее. Ее пальцы нетерпеливо узнавали самые чувствительные точки на теле Мартина, она упивалась запахом его разгоряченной плоти, которая источала тот же аромат, что и вчера вечером: слегка мускусный, теплый и очень, очень мужской. Как тот, в ее далеком сне…
— Ты чудесно пахнешь, моя любимая! В тебе все совершенно, и твой запах лучший в мире. — Мартин присвоил себе ее мысли.
— О, Марти… Черт! Марти!
Она внезапно вскочила и опрометью выбежала из комнаты.
— Джинджер! Что? В чем дело?
Но она не ответила ему. Так вот как возвращается память, подумал он, внезапно и, черт возьми, не вовремя!
Мартин присел на кровати и ссутулился, не в силах встать, одеться. Отчаянно не желая приближать минуту объяснения. Когда Джинджер вошла в комнату, он не сразу решился поднять на нее глаза.
