Маша и Медведь (СИ) - Адлер Оле (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Ты про мои поцелуи?
Про салют, дурак, она легонько пихнула его кулаком в плечо.
Обманывай себя и дальше, девочка, хохотнул Мишка.
Всю дорогу подкалывали друг друга и смеялись. По закону подлости машину опять остановили. Симонов не мог перестать хихикать, даже разговаривая с суровым гайцом. Пришлось пройти тест на алкоголь. Разумеется, трубка показала отрицательный результат, но Маша почувствовала себя виноватой раньше, чем Мишка был оправдан прибором. Крылова выскочила из машины и затараторила:
Товарищ, полицейский, не пил он. Клянусь не пил. Я пила, а потом мы целовались. Много. Поэтому и запах. А так он не пил. Он вообще спортсмен. Ни капли в рот
Ни сантиметра в жопу, не сдержался Симонов, продолжая присказку, которую очень любил Джедай и вворачивал по случаю и без.
Постовой не выдержал и расхохотался.
С Новым годом, гражданочка, он козырнул и вернул Мишке права, подмигнув, Доброй дороги.
Они отъезжали, а дпсник все еще посмеивался, качая головой, бормоча в шарф: «Молодежь, вашу мать. Одни трезвенники кругом с бухими бабами. Счастливчик».
Мишка именно счастливчиком себя и ощущал. Он вез чуть пьяненькую Машу домой, имея на нее весьма объёмные планы. Она хорошо захмелела в клубе, но пока они гуляли шампанское стало выветриваться, уступая место легкому тонусу веселья и раскрепощенной. Именно такой она и нужна была ему. Дома. Наедине. В постели. До утра.
Войдя в квартиру, он все же проявил гостеприимство. Снимая с Маши куртку, вежливо поинтересовался:
Хочешь чего-нибудь?
Тебя, ответила на кратко.
Маша развернулась, закинула руки ему на шею, притянула к себе. Не просила, буквально требовала поцелуя. Миша не был против. Он завладел обветренными губами, прижал девушку к себе крепче. Маша запустила ладони ему под куртку, заставляя ее упасть на пол. На полминуты они оторвались друг от друга, чтобы избавиться от обуви. В голос материли шнурки и зиму, которая заставляла утепляться. Мишка управился первый, помог Маше стащить ботинок, уволок в комнату.
Диван он не собирал, нагло надеясь на отличную новогоднюю ночь, просто набросил сверху покрывало, от которого легко сейчас избавился. Крылова снова потянулась к его губам, тихонько поскуливая от нетерпения. Она жалась к Мише, льнула, ластилась, как кошка, задрала его свитер, едва не оторвала вместе с ним Мишкину голову, а потом вцепилась в пуговицы рубашки, пытаясь то ли расстегнуть, то ли вырвать их с мясом.
Мишку словно пыльным мешком шарахнуло. Он замер на миг, даже не пытаясь помочь ей, потом накрыл дрожащие пальчики своей ладонью.
Ну-ка тихо, велел Миша.
Маша замерла, не смея ослушаться, подняла на него глаза. Казалось, сейчас расплачется. Она смотрела на него, моргая изредка, прикусила губу, подняла руку, погладила его по лицу. Мишка потерся щекой о ее ладонь, поймал за запястье, поцеловал нежную кожу.
Куда ты спешишь, девочка?
Хочу тебя, проскулила Маша.
Я твой.
Миша закинул ее руку себе на шею.
Давай не будем торопиться? Здесь только мы, он склонился, чтобы поцеловать ее в шею, Позволь мне
Его пальцы нырнули под кофточку, нашли груди, прикрытые кружевом белья, задержались там поглаживая. Медленно, дразняще, аккуратно, ласково.
Что? выдохнула Маша, Что позволить?
Быть собой, ответил Симонов, Ты меня совсем не знаешь.
Мы уже не раз, Миш, напомнила она, постанывая от продолжающихся манипуляций под кофточкой.
Ты меня совсем не знаешь, повторил он и щелкнул застежкой лифчика.
Он изводил ее ласками, медленно раздевая, избавлялся от каждой вещи неспешно, словно она была ему невероятно дорога. Маша не сопротивлялась, хотя в ней кипел адреналин и страсть, требуя выхода, взрыва. Она вздрагивала от Мишиных прикосновений, стонала или вскрикивала. Он улыбался, ликуя от ее реакции.
Когда она осталась в одних трусиках, то уже не стояла, а буквально висела на Мишке. Симонов присел на кровать, попросил:
Раздень меня.
Маша почти рухнула рядом.
Не торопись, пожалуйста, попросил Миша, Мы все успеем.
Она покивала, положила ладони ему на грудь. Старалась аккуратно расстегивать пуговицы, но пальцы подводили, дрожали. Получалось медленнее, чем ей хотелось, но быстрее, чем желал Симонов. Он смотрел, как она колдует с рубашкой, кайфуя, как махровый извращенец от этой вынужденной заминки. Ему нравилась прелюдия. Он любил больше кульминации это томное предвкушение, которое впервые делил с Машей. Это было словно откровение. Не туалет, не у стены, не стоя в ванной, где вместо прелюдии надеешься не свернуть шею. Они были в кровати, на знакомой и любимой территории.
Когда Маша справилась с рубашкой и джинсами, он уложил ее на спину, нависая сверху. Она была уверена, что сейчас все и случится, но ошиблась. Это было только начало. Губы Миши гуляли по всему ее телу, обжигая поцелуями. Ладони скользили следом, даря ласки и легкий массаж. Очень скоро Маша превратилась в какую-то дрожащую субстанцию без воли и голоса. Кости словно размякли, кровь кипела, плоть требовала соединиться с Мишкой. И когда Маша подумала, что сейчас умрет, просто выключится от этого блаженного перенапряжения, Симонов дал ей желанную близость. Очень быстро томление сменилось бурным взрывом, который затих, чтобы уступить место новому желанию. Это повторялось снова и снова, пока оба они не уснули, обнявшись. Вымотанные, почти убитые собственной ненасытностью, но безумно счастливые.
Мой лучший новый год, пробормотал Миша, засыпая.
Согласна, Маша не спорила.
Хотя была в ее жизни потрясающая незабываемая новогодняя ночь. Ее она тоже провела с Мишей. А потом
Маша вздохнула и прикрыла глаза.
Она понимала, что сейчас все иначе. Мозгов у нее побольше, шкура потолще. Утро не станет потрясением, даже если она опять проснется одна. Выводы сделаны уже давно. Миша совсем не тот, кем кажется, и совсем не тот, кто ей нужен. Пускай ее тело отзывается на его близость еще сильнее, чем прежде. Это не повод растекаться лужей и мечтать, что он ее полюбит. С этими невеселыми мыслями Маша уснула.
Проснулась она одна, как и ожидала, но возня на кухне сигналила, что в доме кто-то есть. Завернувшись в одеяло, (не от стыда, а тепла ради) Маша прошлепала на кухню. Симонов стоял напротив открытой двери холодильника, изучая его содержимое.
Ты так смотришь, словно это телевизор, не могла не поддеть Маша.
И толку от него столько же, усмехнулся Миша в ответ, сразу признался, Есть нечего.
Маша чуть подвинула его попой, оценила масштаб трагедии.
Можно сделать французские тосты. Для них все есть.
На один зуб, пожаловался Мишка, Перекусим, но потом придется все равно ехать куда-то обедать и в магазин.
Обедать? Маша вскинула бровь.
Первый час, пояснил он.
Ее брови поползли еще выше.
Я же должна была с ребятами поехать на электричке.
Звонили ребята на твой мобильный. Я отменил твой отъезд.
Наглец.
Есть немного.
Маша надула щеки, но Мишка улыбался так мило и шкодно, что она не смогла разозлиться. А еще он уже резал хлеб, приготовил яйца и молоко для тостов. Крылова только выдохнула раздраженно:
Отвезешь меня вечером на вокзал тогда, умник.
Она фыркнула, сдувая с глаз выбившуюся прядь волос. Мишка истово кивал, посмеиваясь, взбивая вилкой яйца.
Иди в душ, послал он ее, А то опять будешь ныть, что голова без укладки, а я проголодаюсь быстро.
У меня фена нет, пискнула Маша.
На гвозде в ванной висит. Полотенце белое чистое.
Оценив такое внимание, Маша не могла не поцеловать его.
Я прелесть, знаю, хохотнул Симонов.
Он дернул за одеяло, и оно упало на пол. Маша ахнула, но прикрываться и не думала. Миша плотоядно облизнулся, наблюдая, как она уходит в ванную, соблазнительно покачивая бедрами. Он хотел плюнуть на тосты и пойти следом, но передумал. У него был коварный план, который обязывал Машу чуть проголодаться. Не только по части еды.
