Нежные годы в рассрочку - Богданова Анна Владимировна (книги бесплатно без txt) 📗
Однако тот вечер на всю жизнь запомнился Авроре. Она перепугалась не на шутку, когда увидела на пороге невменяемую родительницу свою, поддерживаемую с двух сторон шатающимися из стороны в сторону крепко подвыпившими супругами Таращуками.
– Примите! Из рук, так скыть, на руки! – прогремел сосед, и Зинаида Матвеевна бесчувственно упала в объятия обожаемого сына.
Наша героиня, дожив до восьми лет, ещё ни разу не видела мать в таком состоянии – Гаврилова впервые напилась с горя до потери сознания – обычно её норма состояла в трёх рюмках водки или одном бокале вина. Она никогда не находила радости в спиртном, лишь сегодня Зинаида после двух стопок горькой, предложенных отзывчивой Оксаной, почувствовала острую необходимость уйти от реальности и забыть хоть на вечер о своём одиночестве, о разводе, о том, что навсегда потеряла человека, к которому, оказывается, испытывала не просто любовь, но ещё и непреодолимое влечение вместе с неудержимой страстью.
Мамаша икала, мычала, пыталась брыкаться, её выворачивало буквально наизнанку, и сын волоком потащил родительницу в ванную.
– Геня! Геня! Что с ней? Может, врача вызвать? – Авроре и в голову не могло прийти, что её строгая и такая правильная во всех отношениях мамаша попросту напилась, но Геня, прислонив Зинаиду Матвеевну к стенке ванной комнаты, закрыл дверь перед носом сестры. – Я же вижу, что ей плохо! Давай вызовем «Скорую»! – не унималась она. Брат высунулся и сказал:
– Иди отсюда, козявка! Не впрягайся – не видишь, что ли, – накирялась мать! Обычное дело, ща проблюётся и легче станет!
Аврора мало чего поняла из сказанного – ей был чужд смысл Гениного жаргона, который с каждым днём становился всё цветистее и пышнее настолько, что вскоре грозил окончательно вытеснить из лексикона нормальные, понятные каждому человеку слова. Единственное, что дошло до её сознания, так это то, что брат просил её уйти в комнату и оставить их в покое. «А вдруг она помрёт, как баба Дуся?» – крутилось в голове у ребёнка.
К великой радости и изумлению Авроры, с родительницей ничего ужасного не произошло – она встала утром хоть и в дурном настроении, но вполне здоровая и даже бодрая, собралась и ушла на работу.
Зинаиде Матвеевне удалось взять себя в руки и смириться со своим одиночеством, в котором она пыталась видеть исключительно положительные качества. Со временем всё утряслось, тем более что раскисать перед самым переездом было глупо и неразумно. Дабы отвлечься от печальных мыслей, Аврорина родительница с головой окунулась в благоустройство двухкомнатной новенькой квартиры.
Двадцать первого ноября бывшие супруги Гавриловы разъезжались по разным углам – она с детьми, мебелью и отвоёванным холодильником «ЗИЛ» отправилась на постоянное жительство в недавно отстроенную «хрущёвку», неподалёку от Таганской площади; он с книгами, в гордом одиночестве в тринадцатиметровую комнату коммунальной квартиры у метро «Семёновская».
– Прощай, Зинька! – крикнул с наигранной весёлостью Владимир Иванович.
– Прощай, Гаврилов! – между прочим, делая вид, что ей крайне некогда, буркнула «Зинька».
– Он их искал без упоенья, а оставлял без сожаленья! – Гаврилов с чувством процитировал строки пушкинского «Евгения Онегина», после чего два грузовика (в одном из которых скромно лежали стопки перевязанных крепкой бечёвкой книг и сиротливый чемодан из многослойного картона с металлическими углами, другой, заполненный до отказа) разъехались, как написала наша героиня, сосредоточенно барабаня по клавиатуре: «как окурки в луже». Автор же скажет помягче: бывшие супруги (как, впрочем, и грузовики) разошлись в разные стороны, подобно омонимам – словам, имеющим одинаковое звучание, но различное значение – Владимир Иванович с Зинаидой Матвеевной, одинаково любя друг друга, не могли жить более вместе в силу своих непростых характеров.
Гаврилов, затащив скромные пожитки в новое жилище, не раздумывая побежал в винный магазин. Его бывшая жена, как было сказано выше, взяла себя в руки, смирившись с новым статусом матери-одиночки, и первое, что она сделала, когда открыла дверь выменянной с доплатой квартиры, – нет, она не запустила туда кошку (она не любила кошек, более того, эти животные вызывали у неё чувство брезгливости из-за голубоватой, будто мертвенной кожи), а внесла кадку с фикусом и, поставив её в большой комнате у стены рядом с окном, дала добро на внос мебели и вещей. Фикус для неё был неким символом счастья, благополучия и начала новой спокойной жизни без Гаврилова. Она регулярно поливала его впоследствии, вытирала пыль с листьев – одним словом, тряслась над ним, как над малым неразумным дитём, потому что втемяшила себе в голову: если с растением что-нибудь случится, то её существование от этого резко изменится в худшую сторону. Как? Об этом Зинаида Матвеевна не думала. Может, если тропическое вечнозелёное и чрезвычайно модное в то время растение засохнет, она потеряет работу или случится ещё что-нибудь куда более страшное и неприятное. И как ни странно, благодаря фикусу Аврорина мать сумела достойно пережить шок, который случается обычно с недавно разведёнными женщинами.
Нельзя, конечно, утверждать, что после вечера, проведённого в компании Таращуков, Зинаида Матвеевна напрочь забыла о существовании Владимира Ивановича – невозможно вот так вот взять и забыть о человеке, с которым прожила одиннадцать лет. Это подтвердил один престранный её поступок – всегда равнодушная к украшениям, через две недели после развода Гаврилова, несмотря на кризисное финансовое положение семьи, сопряжённое с доплатой за двухкомнатную квартиру, а также с её благоустройством, пошла в ювелирный магазин и, выстояв трёхчасовую очередь, приобрела золотое обручальное кольцо. Она, не отходя от кассы, оторвала от него пломбу с ценником и, нацепив на безымянный палец правой руки, не расставалась с ним многие годы даже по ночам. И это при том, заметьте, что в период своей законной супружеской жизни она никогда не надевала кольца – может, оттого-то оно и исчезло бесследно – ведь если бы оно не лежало, ненужное и никчёмное, в нижнем выдвижном ящике письменного стола, а было надето на палец, то вряд ли бы «потерялось».
* * *
Первое время Владимир Иванович не находил себе места и вечерами, после работы, занимался исключительно тем, что наяривал своей бывшей жене из телефона-автомата, поскольку в коммунальной квартире, куда он переехал, данного вида связи не было. Он выстаивал на морозе длинную очередь и, чтобы побыстрее добраться до вожделенной трубки, ругался и скандалил с коллегами по несчастью – теми, у кого тоже дома отсутствовал телефон.
Гаврилов высчитывал, кто по скольку минут разговаривает, и если какой-нибудь гражданин или гражданка превышали три минуты – время, за которое, по мнению Владимира Ивановича, можно рассказать обо всём на свете, если, конечно, не мямлить и не мычать в трубку, а знать, что сказать, он срывался с места и бежал «разбираться» из «хвоста» очереди в её «голову». Он доказывал свою правоту, пытаясь восстановить справедливость, заключающуюся в трёх минутах разговора, он кричал с пеной у рта, нервно плевался, выстукивая пальцами мелкую дробь по обледенелой дверце телефонной будки, и, если человек не реагировал на его бурные знаки протеста, Гаврилов врывался в кабинку, с яростью нажимал на рычаг и, выхватив у жертвы трубку, без очереди звонил своему Зинульчику.
– Зинульчик! – оптимистично орал он. – Это я, твой Вовульчик! Как Аврик, как сама? Постой, постой!.. – истошно вопил он, – нет, я не понимаю! Да что это такое, в конце-то концов?! А я хотел бы встретиться с дочерью! – восклицал Гаврилов, но Зинаида Матвеевна уже не слушала его – она демонстративно и безжалостно бросала трубку. – Ну вот. Видели? Сколько я разговаривал? Не больше минуты! И за это время я сказал всё, что нужно! – с видом триумфатора объявлял он очереди – народ начинал возмущаться и выкрикивать:
– Это почему вы без очереди?!
